Ошибка 95 (СИ) - Скуркис Юлия. Страница 41

Мила лежала на гладком днище «гроба» и безмолвно плакала. Когда Айвен вернулся той страшной ночью и назвал ее тварью, когда он признался в ненависти, это еще не было концом их мира. В ту ночь воцарился хаос, но их история еще не закончилась: любовь не исчезает в одночасье. Настоящая любовь. Теперь близилась развязка. Цепь единичек и нулей в программе рано или поздно оборвется, и суррогатная любовь умрет. Мила уподобится Каю, в глаз которого попал осколок зеркала троллей. Будет ли ей тогда безразлична смерть Айвена?

Одна за другой перед ней проносились картины прошлого — счастливые и горькие. Столкновение на ступеньках, черные, как тьма, глаза Рихарда, арабское кафе «Земзем», ночь страсти с Айвеном в домике ее бывшего мужа, кошмар в квартире негроида из Нана, рассказ Айвена о детстве, его жестокая фраза «я сделаю тебе больно, очень больно». Она судорожно всхлипнула.

Снова перед ней замаячил Ивар. «Отпусти его… отпусти его», — говорил он. «Тебе-то какое дело? Ты остался в детстве и никакого отношения к этому не имеешь! Ты ушел давным-давно, зачем же вернулся теперь? Исчезни сейчас же!» Но Ивар не исчезал. Напротив, он становился все явственней. Мила поразилась, насколько четко ее память смогла восстановить давно забытое лицо. «Отпусти его, — говорил мальчик, — ты ведь знаешь, он должен уйти. Ты поверила ему еще во время последнего завтрака в твоем доме, и потом еще раз, вечером, и на следующий день, на площади в городе Нане… Ты веришь ему, Камилла, ты знаешь — он прав. Он должен сделать то, зачем пришел».

Внезапно Миле стало страшно. То, что говорил Ивар, не было ее мыслями, и не было мыслями Айвена. Это был чей-то посторонний голос! «Не бойся меня, — снова заговорил Ивар, и Мила рассмотрела конопушки на носу (да-да! у него были веснушки, но она много лет назад об этом забыла!). — Я твой друг, и я знаю, Камилла, что ты поступишь правильно. Дай ему уйти, ничто не должно помешать…»

«Мой друг?! — возмутилась Мила. — Я должна позволить Айвену умереть по совету моего друга?! По-твоему, друзья такое советуют? Разве может быть желание смерти порождением здорового ума? Я готова уважать стремления другого человека, но Айвен болен».

Она села, потерла лицо ладонями, а когда отвела их, поймала взгляд Астахова. Он что-то выговорил одними губами. Мила отвернулась от него, — Айвена не было видно. Закрыв глаза, она прислушалась к его мыслям. Он лежал в другой камере, такой же, как ее, и, похоже, спал. Во сне мысли его обычно изменялись: они либо двигались непрерывным красочным потоком, который нельзя было просто так на ходу увидеть (для этого требовалось лечь и расслабиться), либо замирали, превращаясь в медленно кружащийся в невесомости абстрактный символ. Так и есть, Айвен Смит задремал. Он утомился за день. Сколько же будет длиться сканирование? Не должна ли она разбудить Айвена? Но сейчас, когда он спит, ее ум обрел ясность и независимость. «Я приму трезвое решение, когда избавлюсь от связи, которая меня подавляет», — подумала Мила.

Но прежде чем снова улечься, она взглянула на Астахова. С умоляющим видом тот отчаянно задвигал губами, и ей удалось разобрать: «Развяжите меня». Она отрицательно покачала головой, на что Астахов зашевелил губами еще активнее, но теперь ничего нельзя было понять. Махнув на него рукой, Мила легла обратно в «гроб». Но теперь ей чудилось, что Астахов по-прежнему что-то пытается сказать. Интересно, сколько прошло времени? Должен ли кто-то остановить программу, когда сканирование закончится? Она опять прислушалась к Айвену и ничего не услышала. Но такое бывало и раньше, когда он крепко засыпал. Мила еще раз прислушалась. Так и есть, абсолютная тишина. Но мог ли он так крепко уснуть, когда происходит такое важное событие — освобождение.

— Это опасно… — донесся еле уловимый шепот Астахова.

Она хотела подняться, но в этот миг перед глазами возник Ивар — еще ближе, еще отчетливее!

«Не слушай этого человека, Мила!»

Ивар смотрел ей прямо в глаза. Она хорошо видела его радужки — серебристо-голубые с темно-серыми ободками. Такие реальные!

«Ты не будешь управлять мною! — чуть не вскрикнула Мила и, схватившись за борта камеры, села, пройдя сквозь фантом. — Никто не будет управлять! Осточертело!»

— Это опасно… — еле слышно повторил Астахов. — Надо следить за оборудованием…

Мила некоторое время смотрела на него, а затем тихо спросила:

— Почему я должна вам верить?

— Потому что я не хочу умереть от обезвоживания, когда вас не станет. Развяжите… Я все остальное сам… Только не будите…

Аргумент показался веским. Мила несколько мгновений раздумывала, а потом, упершись в края «гроба» обеими руками, перебросила ноги и мягко приземлилась на пол. Она замерла, прислушиваясь, но Айвен спал. Теперь она слышала его ровное безмятежное дыхание.

— Я пришлю помощь, — пообещала Мила и вдруг, решившись, направилась к выходу. Пусть у нее не получится далеко уйти, но далеко и не надо, ведь они больше не в лесу. Она не позволит Айвену погибнуть ни сейчас, ни потом, потому что… потому что любит его даже таким. Потому что не бывает суррогатной любви.

Спустя несколько минут Мила вернулась. Подойдя к Астахову на цыпочках, она присела на кушетку и, наклонившись к самому его уху, спросила:

— Какой код у замка?

— Скажу, если развяжете.

— Что вы сделаете, если я вас развяжу?

Она склонилась к Астахову, и он прошептал:

— Я помогу вам. Уже почти все завершено. Если не перевести регуляторы, в мозгу произойдут необратимые изменения. Ваш приятель об этом не знает… Я боюсь ему говорить, он ведь не поверит… Если вовремя не переключить, он сойдет с ума и точно убьет нас обоих либо превратится в овощ, и вы за компанию с ним, если ляжете в камеру. Прошу вас… Я помогу. Сделаю, как скажете. Захотите завершить процедуру — завершите, захотите уйти — я вас выпущу.

Мила почувствовала, как часто забилось сердце. Можно ли доверять этому типу, но что если он говорит правду? Она взглянула на монитор и только тут увидела вертикальную полосу загрузки, которая грозила вот-вот заполниться: красный индикатор неуклонно двигался вверх, оставалась минута, может меньше…

— Сядьте… — шепнула она, и сама помогла Астахову. Шнур так сильно сдавливал запястья, что пальцы у него посинели. Ломая ногти, Мила принялась развязывать узел, но он оказался чересчур тугим. Пришлось вцепиться в него зубами. Мало-помалу узел начал ослабевать, но ей пришлось повозиться еще с полминуты. Астахов откинул витки шнура. Мила взглянула на монитор. Времени почти не осталось. Она склонилась к ногам Астахова, чтобы отыскать узел, но тут перед глазами что-то мелькнуло, и шею обожгла боль.

«Айвен!» — попыталась простонать Мила, но не вышло: выдох застрял в легких. Она схватила Астахова за ноги, но руки враз утратили силу, стали как тряпки.

В следующую секунду ее швырнуло в сторону. Астахов клещом вцепился в нее и куда-то поволок. Мила попыталась вытянуть руку, чтобы ударить по стенке камеры, в которой лежал Айвен, но не дотянулась. Ее снова отбросило. Астахов двигался прыжками. Перед глазами мелькнул потолок, затем взгляд поймал монитор, полосу загрузки… Та была неподвижна.

Мила вдруг осознала, что у нее осталась жалкая минута времени, чтобы раскаяться в содеянном и, может быть, испугаться, прежде чем Астахов ее задушит. Но сейчас ни страха, ни сожаления она не чувствовала — только боль и удушье. Мила услышала, как Астахов ударил рукой по панели, вероятно, задел сразу несколько сенсоров, но среди прочих попал по нужному, и с ужасным звуком захлопнулась крышка камеры, в которой лежал Айвен. В тот же момент шнур на шее Милы ослабел и она рухнула на пол, издав слабый крик. Первый же вдох дал понять — что-то не так, и боль в шее осталась, даже усилилась. Мила зашлась кашлем. Теперь все, что она могла видеть, это пол, забрызганный ее слюной. С каждым толчком кашля лоб наливался тяжестью, в глазах темнело, а где-то недалеко, в камере-гробу изо всех сил бился Айвен.

«Эй, Ивар! — в отчаянии воззвала она. — Почему же ты его не разбудил?!»