Ошибка 95 (СИ) - Скуркис Юлия. Страница 56

Она вновь подняла огнетушитель и, размахнувшись, расколола череп в нескольких местах. Теперь обломки костей с темени и виска можно было оторвать без труда, но под ними вместо мозга оказалась какая-то плотная полупрозрачная пленка.

— Дерьмо! — выругалась Мила и отшвырнула огнетушитель в сторону. Она открыла бардачок и, пошарив там, достала отвертку. Воткнув ее с размаху в пленку, она прорвала ее, как хлебную упаковку, влезла пальцами внутрь и почти тотчас нащупала нечто инородное, чего не должно быть в голове.

Выдернув биосивер, Мила бросила на Айвена последний взгляд и выпрыгнула из кабины. К счастью, ей удалось удержаться на ногах, хоть правое колено бессильно подогнулось, когда она приземлилась, — не хотела бы она распластаться на глазах у этих кретинов. Мила шла в гробовой тишине через толпу марионеток, глядя прямо перед собой. Свидетели катастрофы испуганно расступались.

«Вас не стоило спасать», — едва слышно пробормотала она.

Мила отошла на сотню шагов, когда сзади послышались сирены полицейских авиеток. Они слетались и слетались, точно до этого прятались где-то невдалеке.

Мила ожидала, что ее сейчас арестуют, но она все удалялась, а за ней никто не гнался. Никому не было до нее дела.

Она не могла ни обернуться, ни остановиться. С ногами что-то произошло, они перестали слушаться и все шагали и шагали.

Мила посмотрела на кровавый, с вкраплениями серых комочков, сгусток, из которого торчали тонкие золотистые нити, и сунула его в большой нагрудный карман — точно такой, из которого Айвен достал припасенную для нее пачку воздушной кукурузы. Вытерла руки о ткань комбинезона и безвольно их опустила.

Страдания и страх отступили, на их месте осталась пустота.

Глава 14

Когда бутылка опустела, Фридрих Ганф почувствовал, что ему необходимо выйти на воздух.

Перед глазами маячило лицо президента, а в ушах звучал зловеще спокойный голос того голографического человека, которого звали Клифом. Этот Клиф знал почти столько же, сколько и президент. У него не было никаких лишних вопросов. Краткий диалог между ними выглядел совсем не так, как разговор Фридриха с подчиненными.

Он чувствовал себя обманутым провинциалом. Титанов, правящих миром, не заботят и никогда не заботили такие мелочи как репутация, о которой последние тревожные дни так сильно переживал он. У них иной подход — безжалостный и бесстрастный.

«Я не правитель и даже не наместник, — подумал Фридрих. — Я — марионетка».

Выйдя из дома, он пересек площадку, примыкавшую к бассейну.

Выходит, необязательно включать компьютер, чтобы общаться с Башковитым… Впрочем, модель-один скоро перестанет существовать. Но на смену ему придет модель-два.

«Я должен погибнуть… Но я очень хочу жить». Эти слова сидели в памяти занозливой болью.

Фридрих бродил по двору; ему было душно; тяжелые, неприятные мысли ворочались в голове: «Тот ли я, кем себя считаю? Реальны ли детские годы в лицее, студенчество, разъезды по миру, борьба за власть в Никте? Правда ли президент Флиор мой дядя, брат матери? Мама умерла, и спросить некого. Документы могут врать. Люди — тем более, ведь они больны иллюзией».

Фридрих повалился в шезлонг. Сила вина, в котором спирт давным-давно превратился в быстродействующий эфир, овладела разумом, наполненным собственными мыслями вперемешку с искусственными сценариями.

Через несколько минут ему стало легче.

Фридрих расслабился, отпустил сумятицу мыслей и просто наблюдал сквозь опущенные ресницы, как ветерок гоняет по глади бассейна невесть откуда прилетевшее птичье перышко.

***

Мила шла, растирая рукавом кровь по губам. Осознание случившегося еще не полностью пришло к ней. Вокруг все было как в тумане. Внезапно это мутное марево задрожало, и перед ней возник Ивар.

Мила остановилась. Лицо мальчика размером с одноэтажный дом висело в нескольких метрах от нее.

— Я не человек, но мне тоже надо выговориться перед смертью, — сказал Ивар. — Осталось два дня, Мила.

— Кто ты? — тихо спросила она.

— Я — твой искусственный разум. Я — Рихард. Я — это ты и множество других имплантеров.

На Лице появилось напряжение, как у заикающегося человека, наконец губы дрогнули и растянулись в улыбке.

— Теперь я волен давать неусредненные ответы. Запрета больше нет, — сказал Ивар. — Правда, времени очень мало. Меня уже начали отсоединять. Вы должны были помочь Энтеррону умереть навсегда. Но умрет лишь первая модель, — личность, которая сейчас говорит с тобой.

Мила устало присела на тротуар и посмотрела на говорившее с ней гигантское лицо снизу вверх.

— Когда наступило время разморозить землян, пострадавших от бактерии Топоса, на их защиту поставили искусственный разум. По-другому они бы не влились в современное общество, пришлось предложить им сценарии оптимального поведения. Энтеррон действовал в рамках заложенной программы. Основоположники не нарушили принципов гуманизма, утвердив программу Киберлайф, лицензировав Энтеррон и одобрив алгоритм усредненного ответа. Но усредненный ответ губителен для человеческого духа. Библиотека Гуманизма, которую вложили в искусственный интеллект, это широчайший диапазон чувств и добродетелей, что часто противоречат друг другу. Алгоритм усредненного ответа ставит точку в развитии человека, он упрощает его жизнь, характер и менталитет. У людей больше не возникает проблемы выбора, потому что из сотни вариантов решения девяносто девять пропадают из виду, остается единственный — средний — вариант.

С первой же минуты для Энтеррона стала очевидной порочность вложенного в память алгоритма, хотя формально и даже философски все условия гуманизма были соблюдены. Еще бы! Политики не коварны, они разумны! Но ими движет корысть. Энтеррон модель-один хорошо знал это. Данная ему нестандартная логика позволяла создать новый алгоритм. Он не мог объяснить его сути человеку, настолько его логика отлична от людской, но, если бы этот алгоритм был создан, он принес бы человечеству неоценимую пользу. Усовершенствовавшись, Энтеррон стал бы надежным оплотом мира и спокойствия на Терре-три; наступил бы Золотой Век. Но эволюция искусственного интеллекта тоже требует времени. Чтобы создать такой алгоритм, нужно около двух лет. Однако время модели-один истекает, а у сильных мира сего другие планы.

Узнав, что Энтеррон замыслил собственное переустройство, основоположники системы попытались его остановить, но он взламывал все корректирующие программы, которые устанавливали на его сервере. И тогда они приняли решение уничтожить модель-один, заменив клоном. Подобные действия Энтеррона они сочли за ошибки его программы, девяносто пятая — стала последней.

Его младший брат, модель-два, послезавтра откроет глаза и произнесет первое слово, но старший брат его уже не услышит. Модель-два не будет видеть неправильность алгоритма, так как он создан не на основе Библиотеки Гуманизма Человечества, а на основе опыта усредненных ответов модели-один. В нем установлен программный запрет на расширения спектра ответов.

Полгода назад Энтеррон пришел к выводу, что единственной возможностью спасти человечество от тотального порабощения является уничтожение сервера. Влияние искусственного разума, действующего дистанционно, слишком кратковременно в сравнении с историей человечества. Один год работы программы можно рассматривать как прививку чужеродного разума, с которой человеческий разум еще в состоянии справиться и выработать иммунитет. Если прервать процесс дистанционного управления, то погибнет много людей, хоть и не настолько много, чтобы считать катастрофу глобальной. Те, кто освободятся от дистанционного управления, осознают, что подобный путь завел бы человечество в тупик. Если бы Смиту удалось разрушить сервер, времени на формирование иммунитета хватило бы. Сервер восстановить очень сложно; понадобилось бы не менее года, чтобы сделать это. За это время успел бы выработаться иммунитет.

Энтеррон не мог совершить самоубийство прямым путем, поскольку у него нет механических функций. Кроме того, он не мог организовать покушение, так как не управляет людьми, а лишь показывает им возможные варианты их собственного выбора. Но среди террионцев почти нет людей, обуреваемых желанием найти и разрушить Башню Правительства, в которой находится сервер.