ВИЧ-положительная - Гарретт Кэмрин. Страница 34
— А? — Он морщится. — Нет. В смысле, наверно, можно и так сказать, но на самом деле не пикник. Пойдем.
Не уверена, как долго должна длиться интрига. Мы идем всего минуту или две, как вдруг перед нами появляется огромный экран. Собравшиеся вокруг него разговаривают и едят, разложившись на пледах.
— Ого! — Я глазею на экран. — Я и не знала, что тут такое есть.
— Они такое в разных парках устраивают, так что экран не всегда здесь, — говорит Майлз. Он мешкает пару секунд, и нас обгоняет парочка. — Подожди, ты правда не догадалась? Я думал, по эсэмэскам все сразу будет понятно.
— Э-э, ну конечно правда, — смеюсь я. — Камон, как бы я догадалась? «Не бери с собой стул?» Да я вообще не врубилась, о чем ты.
— Потому что тут нельзя со своими стульями! — Он показывает на устроившийся на пледах народ. — Я думал, ты сразу все поймешь.
— О господи, — прыскаю я. — Зачем мне вообще брать стул с собой в парк?
— Не знаю. — Он замолкает. — Я просто хотел, чтобы все прошло хорошо.
От его слов сжимается сердце.
— Ну, все так и будет, — говорю я тихо. — Если только тут не покажут что-нибудь ужасное типа «Кошек».
— А что, есть и фильм?
— Боже, — говорю я, — надеюсь, что нет.
Мы находим свободное место и расстилаем сине-зеленый плед Майлза. Я все еще не могу поверить, что он принес корзинку для пикника, совсем как в «Звуках музыки». Меня так и подмывает ее сфотографировать и отправить Лидии с Клавдией, но я не могу из-за нашей дурацкой ссоры. Поэтому я просто буду лыбиться, пока у меня не отвалится челюсть.
— Так, значит, у нас тут есть попкорн, — говорит Майлз, раскладывая продовольствие на пледе. — Апельсиновая газировка.
— Лучшая на свете!
— Сто процентов! — улыбается он. — Еще я сделал бутерброды с индейкой, но они, по-моему, не очень.
Бросив взгляд на завернутый в фольгу фаллический объект, я пытаюсь подавить смех.
— Как можно испортить бутерброд?
— Слушай, — фыркает он. — Вопросы из тебя сегодня так и сыплются.
Я хочу спросить кое-что еще — а именно, когда он стал это все планировать, — но тут экран начинает мерцать.
— Подожди, — говорю я. — А что мы будем смотреть?
— Симона. — Майлз кладет руку на сердце. — Ты хочешь, чтобы я испортил сюрприз?
— Ничего ты не испортишь, — возражаю я. — Мы же уже здесь.
— Не скажу. — Он закидывает в рот попкорн. Экран все еще мерцает, но в толпе уже раздаются аплодисменты и одобрительные возгласы. — Если тебе не понравится, я не хочу знать до самого конца.
— Обещаю, что понравится.
Он улыбается, и в ответ я вся расплываюсь в улыбке, словно ребенок.
— Уважаемые гости парка «Долорес»! — объявляет голос. Я поднимаю глаза и замечаю, что перед экраном кто-то стоит. — Добро пожаловать на вечер кино! Вы готовы увидеть легендарных «Отверженных»?
В толпе снова раздаются восторженные крики. Я ожидала чего-то более легкого и позитивного, типа «Мамма Mia!». Я с удивлением перевожу взгляд на Майлза.
— Не знаю, как тебе «Отверженные». — Он растягивается на пледе. — Но Хью Джекман — неплохой Жан Вальжан…
— Подожди. — Я поднимаю руку. — Ты знаешь, кто такой Жан Вальжан?
— Ну, я уж не совсем безмозглый, — говорит он со скорбной улыбкой. — Я знаю, что такое гугл.
Звучит начальная партия скрипки, и все вокруг затихают. Ну, как все? Все, кроме меня.
— Но ты сказал, что Хью Джекман неплохо играет. — Я улыбаюсь и наставляю на него указательный палец. — Ты что, смотрел мюзикл без меня?
— И не в первый раз…
— Ш-ш-ш! — шикает женщина рядом с нами. — Фильм начинается!
Майлз изображает виноватую улыбку, но я не обращаю на нее внимания.
— Ну, между «Бриолином» и «Отверженными» большая разница, Майлз. — Вроде бы пустяк, но он мне напоминает, почему я так рада с ним тусоваться. — Я тобой горжусь. Растешь в театральном мире! Так, подожди. Вопрос на засыпку.
Майлз закатывает глаза, но ждет, склонив голову набок.
Я перехожу на шепот:
— Почему Жан Вальжан попал в тюрьму?
— Потому что украл буханку хлеба.
— Украл буханку хлеба! — Я хлопаю в ладоши. Наша соседка одаривает меня негодующим взглядом. — Точно! Ладно, еще один.
— Симона…
— Какой у него был номер?
— 24601. — Майлз качает головой и берет бутерброд. — Знаешь, я уже жалею, что вообще все это затеял.
— Ой, да ладно тебе, — говорю я, растягиваясь рядом с ним на пледе. — Я еще даже про Жавера не спросила.
На самом деле это самый приятный в моей жизни сюрприз. И одного «спасибо» недостаточно, но я не знаю, что еще можно сделать. Вот если бы я просто могла смотреть фильм и ни о чем не думать. Когда я с Майлзом, мое сердце наполняется теплом. Трудно поверить, что ему со мной так же хорошо.
— Майлз?
Он не поворачивается.
— Эй, — снова окликаю я, немного громче, — Майлз!
— М? — Его глаза прикованы к экрану. — Что?
Серьезно? Хью Джекман, конечно, прекрасен и все такое, но вокал здесь просто печаль по сравнению с любым нормальным мюзиклом в театре. Вот что выходит, когда только у троих актеров из всего состава есть опыт на сцене. И при этом Майлзу так нравится… Вот нуб.
Ладно. Я наклоняюсь и целую его в щеку.
Он удивленно вскидывает брови.
— Ты чего?
— Ничего, — говорю я. — Ну… за это вот все. Мне очень приятно. Я… Ты…
Больше, чем я ожидала. Лучше, чем я ожидала. Такой хороший.
— Ты просто отличный, — наконец выдаю я. — Спасибо.
— Да не за что, — говорит он. — Я рад, что тебе нравится.
Он берет мою руку, переворачивает ладонью вниз, и наша темная кожа сливается воедино.
24
— Я просто не понимаю, зачем твои родители-геи отправили тебя в католическую школу-пансион. В голове не укладывается.
— Бри! — укоряет Джули, останавливаясь перед нами. — У нас тут никто никого не осуждает, забыла?
— А кто говорит, что я ее осуждаю? — Бри лениво пожимает плечами. — Я просто сказала вслух то, о чем мы все думаем.
Я, запрокинув голову, прыскаю со смеху. Джули разделила нас на небольшие группы, чтобы мы обсудили статью, которую она распечатала. Но всем явно не до этого. Сегодня в группе живее, чем обычно, скорее всего потому, что Джули принесла огроменный мешок сладостей из «Таргета». Все же есть что-то такое в конфетах, что раскрепощает народ.
— Да все нормально. — Я засовываю руку в мешок, когда снова подходит моя очередь. Каким-то образом в нашем разговоре о друзьях и школе все внимание свелось ко мне. — Я знаю, что это довольно странно звучит. Просто мой отец — католик, и он хотел «разделить со мной этот опыт» и все такое.
Джули вздыхает и, качая головой, двигается к следующей группе.
— И ты что, не боялась туда ходить? — спрашивает Джек, прилежно держа распечатку двумя руками. — Звучит напряжно.
Бри складывает свою статью в какого-то кошмарного краба, с торчащими из головы ногами. Ральф сегодня не пришел… и слава богу.
— Ну, родители мои там не появлялись, потому что школа была типа в двух часах езды от дома, — говорю я, раскладывая конфеты по цвету. Оранжевые «Старберст» — поверх статьи, а остальные, вкусные, на коленях. — Да и пошла я туда еще маленькая, мне было лет одиннадцать или двенадцать. Я думала, что все будет как в «Зоуи 101» [7].
— Я сто лет этот сериал не смотрел, — качает головой Джек. Каким-то образом ему удается делать вид, что его интересует все вокруг. — И что, так и было?
— Э-э, нет. — Я разворачиваю конфету и засовываю ее в рот. — Школа была только для девочек, с молитвенным часом и все такое. Никаких зон отдыха и крутых мотоциклов.
— Как ты вообще там училась? — Бри откладывает краба в сторону и хватает оранжевый «Старберст». Бедная заблудшая душа. — Мои родители все время пытаются затащить меня на службу, но в основном в качестве наказания. Как в тот раз, когда я почти угнала папину машину.