Ягоды бабьего лета - Толмачева Людмила Степановна. Страница 3

Но они любили. Несмотря на все ошибки и просчеты молодости, их любовь каким-то чудом выживала. Именно она спасала их от расставания, уводила от последней черты, за которой только руины и пустота.

Люба улыбнулась, вспомнив, как они оставили Владика на попечение Марии Владимировны и отправились в кафе на новогодний праздник. Там собрались сотрудники Игоря со своими женами и мужьями. Люба в тот вечер была по-особому красива. Ей только исполнилось тридцать. Ее стройную фигуру подчеркивало обтягивающее трикотажное платье с люрексом, модная стрижка придавала ее лицу загадочный шарм, а легкая улыбка и нежный румянец завершали образ «королевы бала». Именно этим титулом ее наградили мужчины, проводя шуточный конкурс среди собравшихся в зале женщин. И если бы не настойчивые ухаживания начальника Игоря, Сергея Петровича, воспоминания об этом вечере остались бы самые чистые и добрые. А так получился какой-то флирт. Нет, со стороны Любы не было ни малейшей инициативы. Наоборот, она не помышляла ни о каких интрижках и танцевать предпочла бы в основном с собственным мужем. Но Игорь как будто с цепи сорвался. Не пригласив Любу хотя бы из приличия даже на самый первый танец, он бегом помчался в противоположный конец зала, к столику, где сидела молоденькая секретарша Сергея Петровича. В середине танца к одиноко сидящей Любе подошел Сергей Петрович, не меняя серьезного выражения лица, слегка наклонил голову и спросил тоном, не терпящим возражения: «Можно вас пригласить?» Они танцевали немного на отшибе от всех. Люба чувствовала себя неловко, крепко притиснутая сильной ладонью шефа к его большому животу. Она избегала пристального взгляда Сергея Петровича и односложно отвечала на вопросы. Нельзя отрицать того, что ее женское самолюбие было вознаграждено за ту маленькую обиду, которую нанес ей муж, приглашая других женщин и игнорируя собственную жену, очевидно, считая «дурным тоном» разводить «семейственность» на коллективной вечеринке. Сергей Петрович тем временем не пропускал ни одного танца, по-хозяйски беря Любу за талию уже возле столика и ведя ее на середину зала. Она даже почувствовала некую власть над этим еще не старым мужчиной с благородными чертами лица и железной хваткой светского льва. Краем глаза Люба видела Игоря, танцующего с секретаршей шефа. Ей показалось, что Игорь ведет себя неестественно: возбужден, весел, даже чересчур весел. Не удержавшись, она внимательно пригляделась к нему, и ее вдруг пронзила простая и ясная мысль: муж ревновал ее, но старался это не показывать, изображая из себя весельчака и балагура. Ей стало жаль его. У нее защемило сердце, когда она увидела его глаза, несчастное выражение которых он не смог скрыть. А Сергей Петрович уже повел прямую любовную атаку. Едва оркестр начинал новую мелодию, он подходил к их столику и, не удостоив Игоря даже взглядом, произносил одну и ту же фразу: «Разрешите вас на танец, Любовь Антоновна!»

Вспоминая события того вечера, Люба ругала себя за уступчивость, за бабское тщеславие, затмившее здравый рассудок. Как она могла так вести себя? Ведь она замужняя женщина. Где были ее женская гордость, честь, благоразумие? И все же она не допустила скандала. Заметив, что Игорь уже не приглашает женщин на танец и сидит в мрачном одиночестве, то и дело прикладываясь к рюмке, Люба подошла к нему и увлекла за собой в фойе. Они ушли «по-английски», не прощаясь, почти убежали, хотя вечер был еще в самом разгаре. А дома они кинулись в любовь, словно в омут, безоглядно, ненасытно.

Люба снова улыбнулась, глядя на мелькающие в окне серые домики заброшенного полустанка. Ох, не вернуть тех дней… Не вернуть.

А потом? Как? Когда это началось? Разлад, охлаждение, вранье…

Прежде всего, разлад начался в стране. Вернее, перестройка. Игорь вдруг открыл в себе предпринимательскую жилку. Он бросил работу в стройуправлении и вместе с другом организовал кооператив по изготовлению малых архитектурных форм и мебели из гипсоцементной смеси. Их столики и банкетки на гнутых ножках, а также всевозможная лепнина для украшения потолков шли нарасхват. Игорь на вырученную прибыль даже смог купить первую в своей жизни машину, подержанную «копейку». Люба в шутку называла мужа «нэпманом». В душе она не верила в продолжительность такой «халявы». Рано или поздно государство спохватится и наложит «лапу» на разошедшихся не в меру кооператоров. Так оно и произошло. Кооператив пришлось прикрыть — задушили налоги и всякие поборы. Но появился другой светлый горизонт, к которому потянулись особо «продвинутые» бизнесмены, — ваучеризация. И как ловко, без особых затрат, в очередной раз был обманут народ! Ваучеры, эти цветные бумажки, продавались, перепродавались, скупались тысячами и просто обменивались на «гуманитарную помощь» и водку. В конечном счете они сконцентрировались в руках будущих «олигархов» и банкиров, а у народа в лучшем случае остались акции, дивидендов на которые так и не дождались. Игорь с Любой обменяли свои ваучеры на акции какой-то промышленной компании, как потом оказалось, обыкновенной пирамиды. Игорь, поняв, что от государства ждать больше нечего, начал свой бизнес с нуля. Имея за плечами немалый опыт в строительстве жилья, он собрал команду единомышленников, специалистов высокого класса. Они сосредоточились на коттеджном строительстве, а заодно и ландшафтном дизайне, связанном с благоустройством усадеб. Через многое пришлось пройти фирме Игоря, пока она не встала крепко на ноги и не начала приносить владельцу настоящий доход. А ведь и Любе это становление мужниного бизнеса далось нелегко. Сколько бессонных ночей она провела, когда мужа осаждали то рэкетиры, то налоговая полиция, то кредиторы. А сколько было пережито из-за дефолта! Хорошо еще, что большая часть денежного капитала была заблаговременно переведена в доллары. Но потери были, и не только финансовые. Все чаще Игорь снимал стрессы в ресторанах и саунах. Неделями мог пропадать невесть где. Люба часами обзванивала всех друзей, знакомых, работников фирмы. Когда наконец он появлялся на пороге квартиры, помятый, осунувшийся, с лихорадочным блеском в глазах, Люба облегченно вздыхала, радуясь тому, что жив-здоров, что не лежит где-нибудь с простреленной грудью или головой после «контрольного» выстрела. Но эта радость тут же испарялась, как утренняя дымка, и начинался «разбор полетов». На Игоря обрушивался поток вопросов: где? с кем? сколько можно? когда это кончится? Игорь огрызался, оправдывался, клялся. Но изменить ход вещей он не мог, ибо не все зависело от него одного. Взять те же пресловутые корпоративные вечеринки по поводу и по случаю или традиционное «устаканивание» сделок с заказчиками и партнерами. Как же без них? «Менталитет у нас такой, мать его! Ни одна бумажка не подписывается без банкета», — жаловался Игорь на судьбу российского делового человека. Люба верила и сочувствовала, но это происходило уже после перемирия, когда жизнь снова входила в привычную колею, а очередной загул оставался в прошлом.

Это случилось, когда Владик уже оканчивал школу, бизнес мужа процветал, и Люба забыла, что значит «тянуть до получки», перехватывая у знакомых взаймы. Хотя она по-прежнему работала в школе и получала копейки за свой нелегкий труд, вопроса об увольнении никогда не возникало. Один раз, правда, Игорь заикнулся об этом, мол, не отдохнуть ли ей годик-другой. Но непрерывность стажа — эта притча во языцех еще со старых времен — стала главной причиной отказа от заманчивого предложения.

В тот злополучный вечер Игорь позвонил и сказал, что задерживается для важных переговоров с заказчиком. Только Люба положила трубку, ворча про себя, что назревает очередной скандал и сегодня вряд ли стоит ждать мужа, как вновь раздался звонок. Женский голос торжествующе спросил: «А вы знаете, где сейчас Игорь Алексеевич?» Люба растерялась и ответила односложно, мол, нет. Тогда женщина на том конце провода со злым ехидством зачастила: «Ну разумеется. Жена узнает в последнюю очередь. Такова селяви. Вы бы, дорогая, Любовь Антоновна, меньше по модным магазинам бегали, а больше за мужем следили. А то приберут его к рукам вместе с денежками, тогда не до моды будет. На учительскую зарплату по магазинам не разбежишься».