Гербарий (СИ) - Колесник Юна. Страница 16

Она временами будто и не помнила, что отшвырнул Макса вовсе не Артём, а Никита, настолько была уверена, что из них двоих Чиж — ведомый. Плюс жила в ней стойкая убеждённость, что Никита — не такой, каким кажется. Что-то грызёт его. Что-то сложное, неясное, слишком сложное. «Они похожи, конечно. Оба смазливые, оба не ходят, а танцуют. Но Тёмка проще. Проще и ближе… Да только тоже — не для тебя. У него сейчас с роднёй проблемы, мать к операции готовят. И все эти то ли подружки, то ли свита… Но девушка у него точно есть!»

Олеська встряхивала пружинками кудрей, прикусывала губу, листала соцсети — там у Артёма были сплошь профессиональные фотосеты, правда, не новые, но такие крутые! И девчонки рядом — москвички, не чета местным, из их «террариума». Особенно раздражала её одна — блондинка, конечно, с полуприкрытыми глазами, с эффектными губами и скулами, подсвеченными хайлайтером. Олеся аж постанывала от зависти, от несправедливости: «Ну все же они, все на одно лицо! И рядом Тёмка — сидит у ног этой дивы, а у неё видок такой, будто все круги ада прошла!»

Вот Милка по нынешним меркам — просто наивное дитя, этим и покорила Олесю — непохожестью на остальных. Тоже независимостью, как у Артёма, пожалуй. Казалось, что ей вообще плевать, кто что подумает. Она и не видела, не замечала всего презрения, которое окружило Олеську. Даже Бараша, смирная Бараша, после того случая кривила рот, что-то лопотала невнятное. «Мне одно не понять, — не успокаивалась Олеся, гоняя и гоняя мысль эту по кругу, как и мрачный свой плейлист, — почему кто-то с тринадцати лет с парнями шарахается, меняет их каждую неделю — и ничего, и зашибись! А стоит вляпаться такой, как ты — и всё, тявкают во всех сторон. Не залетела, с женой его не скандалила, как узнала — расстались, что не так-то?»

Ей до колик в животе хотелось выскочить, промчаться по коридору, влететь без стука в двести четырнадцатую, плюхнуться на кровать и завопить: «Парни, давайте начистоту, а? Что вы обо мне думаете? Оба?» Почему-то она решила, что так — нельзя.

Олеся никогда не поймёт, что причина показного презрения чрезвычайно проста — элементарная зависть. На её месте, подруги Макса Лазарева, хотела бы побывать практически каждая девочка из их группы. За исключением Милки, конечно, но какой с ботанички спрос?

Когда придёт январь, опять станет светло… от солнца, от снега. Сессию сдадут все — редкая удача. В учебных корпусах снова поселится путаница в расписании, суета на этажах. А девочки из компании, что попроще, поскромнее, решат наладить отношения с той самой «элитой» — Линой и Настей, вместе отметить окончание сессии. У Ксюшиной тётки как раз освободится квартира — её с супругом рождественские каникулы плавно перетекут в рабочую командировку, а в квартире этой останутся цветы и аквариумы, за которыми нужен постоянный уход.

Лист пятый. Никита. Подсолнух (лат. Helianthus)

I

Оперный театр — почти в центре города. По обеим сторонам от него, да и сзади тоже — солидные дома сталинской эпохи, те самые, где настоящие подворотни с арками, с лепниной из перевитых лентами фруктово-ягодных гирлянд.

Узкие окна бледно-жёлтой сталинки уныло смотрят на компанию девчонок — уверенных, слегка циничных. На стенах дома — трещинки, на ступенях крыльца — искрошившиеся сколы. А девчонки трещат о чём-то, как стайка воробьёв, шелестят бумажными пакетами, в которых — мартини, сок, фрукты.

Ксюша чуть в стороне, цедит в трубку слова — по одному, сквозь зубы.

Милка тоже стоит одна, подняв голову. Ей хочется дотронуться до раненой штукатурки, обнять весь этот старый дом, такой пафосный с улицы и совсем обездоленный — со двора. Ей грустно от того, что сегодня она впервые по-настоящему поругалась с Олесей. Та шипела на неё змеёй: «Зачем ты с ними идёшь? Мало тебе было прошлого раза, когда они над Ромкой стебались? Так же хочешь, что ли? Чтоб над тобой?..» Прошлый раз… Милка покраснела, понимая, что не помнит, кто и как издевался над Ромкой, она помнит совсем другое… Ещё ей подумалось, что Олеська просто завидует, что Милку позвали, а её — нет. И от стыда и неприятного чувства, когда ты — объект зависти, она только дёрнула плечом: «Я так решила. Мне надо». А сейчас жалеет, ведь могла бы ответить, что они приглашение примут, но только вдвоём. Могла бы, но не стала.

— Ну всё, пошли, — Ксюшка машет рукой, достаёт ключи.

Шесть этажей, лифта нет и в помине. Высокие лестницы, широкие и длинные площадки, пол на которых выложен плиткой. В подъезде — эркеры и подоконники в цветах. Кованые витые балясины, широкие, отполированные десятилетиями перила… У Милки вдруг мелькает мысль: «Как в старом “Ералаше”. Ну да, точно, мальчишки в какой-то серии по таким катались».

Дверь в квартиру обычная, металлическая. Вот только за ней…

— Вау!

— Отпад, Ксень…

— А родичи-то куда свалили?

— В Прагу, в Прагу, конференция там вроде.

— Это сколько ж тут комнат, а?

— Четыре. Всего четыре. Так. Ручонки свои убрали. Селфи делаем, так и быть. Но! Книжки с полок не берём. И камин не включаем, я не знаю, как он работает. Не берём книги, я сказала! Они антикварные! И рыб не кормим, а то сдохнут, я вовек не рассчитаюсь!

Гостиная. На каминной полке пара китайских ваз, странные фарфоровые статуэтки. Дальше — две спальни и библиотека с маленьким, незастеклённым балкончиком. Яркая стайка разлетается по квартире — потрогать пробковые стены, пофоткать инкрустированный паркет и диковинных рыбок, а Милка застывает перед картинами: состаренные (или старинные?) рамы, масло и непонятная графика — вперемешку, целая стена над коричневым кожаным диваном… Она тихо радуется: «Значит, ты живёшь, дом, как раньше живёшь, с умными необыкновенными людьми внутри… А корешки книг — не соврала Ксюшка! — как их много!»

Её зовут:

— Мил, ты где зависла? Шагай сюда! Ты ж хозяйственная. Давай-ка пошурши.

Она идёт в конец коридора. Там кухня — неожиданно узкая и длинная, почему-то с икеевскими фасадами. На широком подоконнике — цветущий комнатный подсолнух, единственное яркое пятно среди припыленных оттенков.

Милка послушно кивает в ответ на распоряжения, достаёт из пакетов и складывает в мойку виноград. Слышит, как двигают столик в гостиной, слышит разговоры:

— Атмосферка-то давит.

— Нет, не так — обязывает.

— Уж Моргенштерна точно не врубишь.

Девчонки хохочут. Включают музыку с хозяйской флешки, узнают, удивляются — там и Дэвид Гетта, и Кейко Мацуи… Милке эти имена ни о чём не говорят.

Раздаётся трель — звонок в домофон, Ксюшка танцующим шагом идёт в прихожую.

«Кто там ещё? — думает Милка. — Динка, Лина, Настя — все здесь. Элита… Для Лины тебя вообще будто нет, пустое место. Для остальных — так, удобное приложение к учёбе. И уж точно — не подруга. И ведь если б не поругалась с Олеськой, если бы не Ксюшкино обещание, ты бы ни за что сюда не поехала. Ясное дело, теперь должна будешь. Что именно? Как обычно — курсовик или лабу. Разберёшься потом».

Она режет апельсины кружочками, осторожничает с незнакомым керамическим ножом. Открывается входная дверь.

— Что, не ждали?

Рыжая половинка, брызгаясь, выскальзывает из рук, прыгает по полу. «Никита? Он… Почему никто не сказал, что он придёт?..»

— Ждали, ждали!

— А почему один? А Тёмыч? Игнорит наше общество, значит? Ну-ну, припомним.

— Он же писал тебе, занят сегодня. Плюс он не пьёт. А я вот не такой правильный, я к вам сбежал.

Милка слушает, пытается понять: «Значит, приглашали… значит, сказали адрес? Ну да, ну да… тебе же докладывать не обязаны…»

Его встречают шумно, ведут по квартире, показывают комнаты. Раскат смеха в спальне — Милка слышит что-то про кресло и Камасутру, морщится.

«Может, уйти? Ты же здесь вообще случайно. И позвали-то, наверное, по приколу. Думали, откажусь. А может — напоят, вот так вот весело поржут… А если… Если будет как тогда?»