С первым открытием, Костик!(Рассказы) - Корзинкин Сергей Георгиевич. Страница 8

— Дядя Андрей всегда такие стреляные дробинки собирает! — захлебываюсь я. — Счастливчики без промаха бьют!

— Вот чудак! — Папа, улыбаясь, качает головой. — Ты бы лучше поглядел, как дядя Андрей выдержан на охоте: ни рука, ни глаз не подведут…

У меня дрожат губы. А в лесу тихо-тихо. Только где-то далеко раздается мерный крик ворона. И кажется, что ворон, соглашаясь с папой, кричит: «Верно! Веррно! Верр…ррр…но!»

С ПЕРВЫМ ПОЛЕМ!

На чердаке темно. Тонкие солнечные лучи, пробившись сквозь щели, словно дымятся, — это в их свете танцуют тысячи пылинок.

Я вытащил из-за пазухи карманный фонарик. Где-то здесь свалены старые дранки, они нужны мне для змея.

Перешагнув через балку, я обогнул дымоход и заглянул в дальний угол. Там чернели какие-то ящики.

«Да тут, кажется, целый магазин! — обрадовался я, откинув крышку ящика. — Куртка! Галифе! Фуражка!..»

Прибежав в комнату, я оделся во все охотничьей долго рассматривал себя в зеркало. На меня глядел чуточку незнакомый, бывалый следопыт — загорелый, брови нахмурены. Над бровями лихо торчал рыжий козырек волшебной фуражки. Вот это да! Увидел бы меня Филька — лопнул бы от зависти!

Больше терпеть невозможно — надо показаться другим. Я помчался в лабораторию.

— Пап! А пап! — закричал я, распахивая дверь. — Гляди-ка!..

Отец не спеша отложил чучело чирка и повернулся ко мне.

— На чердак лазил? — спросил он строго. — В ящиках рылся?

«Сейчас отберет, — подумал я и натянул фуражку поглубже на голову. — Обязательно отберет!»

Но, видно, фуражка выглядела на мне так здорово, что отец только махнул рукой.

— Ладно, носи, — усмехнулся он. — Только аккуратней. Фуражка заслуженная, от деда досталась. — И он снова принялся осматривать утиное чучело.

«Теперь всем будет видно, что я настоящий охотник! — думал я, выходя из лаборатории. — Одна беда — не добыл пока ничегошеньки. Ну, да не вечно же мне мазать!»

А папе за фуражку обязательно чирка-трескунка принесу для чучела! Я представил, как появлюсь в лаборатории в фуражке, с ружьем и… трескунком. Вот все подивятся!

Чирка взять не так-то просто: он как реактивный летает.

В эту ночь мне приснился чирок-трескунок. Я крался к нему ползком меж кочек, а он отплывал все дальше, дальше и вдруг… взлетел!

Я вскочил с постели и увидел, что за окном только еще брезжит. На столе стоит чайник, и пар, вырываясь из-под крышки, поднимается к потолку, словно ружейный дымок.

«Значит, папа недавно приходил из лаборатории пить чай, — догадался я. — У него сегодня ночные опыты».

Я потихоньку оделся, натянул фуражку, взял ружье и выскочил из дому.

Над маленьким заливом дымился туман. Вот-вот должно было выглянуть солнце. В небе все еще висел месяц, тоненький, похожий на тающую льдинку.

Я залез в густой куст и пристроился на ветках. Отсюда хорошо был виден почти весь залив. Тихо. Только изредка шелестел камыш.

Давно уже взошло солнце, рассеялся туман и подул ветер, а я все сидел и всматривался в заросли, боясь пропустить чирка. Всматривался до того, что в глазах поплыли синие, розовые, желтые круги. А когда зажмуривался, мелькали какие-то разноцветные мухи.

«Вот тебе и трескунок! — невесело думал я. — Хорошо еще, ничего не обещал папе». Вдруг на воде я заметил узкую серебристую полоску. Слегка покачиваясь, медленно плыл в мою сторону трескунок. Самый настоящий! Он казался таким легким, что подуй посильней ветер, хлестни волна, и его не станет — унесет.

Я боялся пошевелиться. На глаза набежали слезы. Ноги стало покалывать словно иголками. Сердце, как молоточек, торопливо выстукивало: тук, тук, тук!

«Эх, подплыл бы поближе! Только бы подплыл!»

Но чирок блеснул грудкой и, словно пытаясь привстать на цыпочки, раскинул крылья. Неужели взлетит?

Вскидываю ружье. Вижу только рябое зеркальце воды и на нем трескунка. Руки дрожат. Мушка мелькает, как водяной жучок-вертячка.

Чирок давно летит, а мушка все еще не успокоится.

Бух! — громыхает выстрел. Неужели я все-таки успел пальнуть? А где же чирок? Вон что-то бьется у края заливчика! Попал! Попал!

Я бегу вдоль берега, проваливаюсь в размытые ямы, продираюсь сквозь ольшаник.

Чирок качается на воде, поблескивая темно-коричневой спинкой. Волны подталкивают чирка в открытое озеро. Бросив ружье и патронташ в кусты, стягиваю сапоги, брюки, задираю рубашку и прыгаю в воду. И сразу же скрываюсь с головой! Вот это глубина! Выныриваю отфыркиваясь.

Утренняя вода обжигает тело. Плыву изо всех сил. Еще немного — и трескунок будет моим. Еще немного… но тут я оглядываюсь назад: неподалеку от кромки зарослей качается на воде рыжий блин. Да ведь это моя фуражка!

Куда плыть? Фуражка или чирок? Чирок или фуражка? Я лихорадочно соображаю, а руки уже сами увлекают меня вперед, к трескунку. Еще взмах — и я хватаю его за крыло.

…Солнце стояло высоко над лесом, когда я вошел в лабораторию.

— Батюшки, весь мокрешенек! — ахнула тетя Нюша и выронила веник. — Василь Петрович, полюбуйтесь-ка на свое чадо!

Из соседней комнаты, застегивая на ходу халат, появился отец.

— Где это тебя так угораздило?

Вместо ответа я вынул из охотничьей сумки чирка и протянул папе:

— Для чучела сшиб!

Отец взял чирка, придирчиво осмотрел его и крепко пожал мне руку.

— С первым полем тебя!

А я, вместо того чтобы радоваться, стоял и не мог сказать ни слова.

— Ты чего это?

— У меня утонула… утонула…

— Кто утонул? — встревожился папа.

— Фуражка, — промычал я, стараясь не глядеть на отца.

— Фу ты! — облегченно вздохнул папа. — Теперь ты и без нее настоящий охотник.

СОНЯ

Мы с папой возвращались с охоты. В папиной сумке — три тетерева-косача, а у меня в нагрудном кармане — соня, маленький зверек, похожий на бельчонка. Ворочается он, лапками перебирает, щекочет. Я чуть отверну угол кармана, он тут же острые ушки высунет, глазком-черничинкой осмотрится — удрать хочет.

Поймал я соню, когда мы отдыхали на опушке среди орешника. Увидела она нас — и с ветки на ветку. А я — за ней. Ухватился за куст, на который она села, и давай трясти его. Соня — на другой, я к нему и опять трясу. Вцепилась соня в веточку, да не удержалась — и вниз! Тут я ее быстро накрыл кепкой.

Принесли мы соню домой, и стала она жить у нас в комнате. Вечером легли все спать: свет погашен, окна занавешены. Тихо-тихо.

Вдруг слышу, кто-то зашуршал: чышш, чышш, чышш… Я удивился. Встал с постели, лампу зажег — никого нет. Заглянул под стол, под кровать — никого.

Только свет потушил, лег, опять: чышш, чышш… Снова встал. И снова никого. Мне даже страшновато стало: кто это у нас завелся?

На другую ночь — все то же. Хоть и боязно, но я решил узнать, кто это спать не дает.

Вечером взял карманный фонарик, погасил свет, сел на кровать и жду.

Вот у окна раздался шорох. Включил фонарик, все окно осветил. Гляжу, на занавеске соня. Бежит вверх быстро, занавеска у нее под лапками только «чышш, чышш…»

Кормили мы зверька сперва лесными орехами. Но соня больше любила кедровые. Я попросил папу привезти их из Москвы. Насыплешь орешки на блюдце и оставишь на ночь на столе. Утром все орехи на месте, и кажется, что целые. Но это только кажется. Разгрызешь один — пустой, другой — тоже пустой. И так все, кроме гнилых.

Это соня их так ловко ела: зажмет орешек передними лапками и грызет. Сделает в скорлупке маленькую дырочку и через нее зубами ядрышко достает. Скорлупка будто целая, а внутри орех пустой.