Мой бывший бывший (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta". Страница 41

Господи, Ветров, что ты куришь? И есть ли вообще возможность понять, что происходит в твоей голове?

— У вас такой муж замечательный, — одна из девочек-консультанток вздыхает, а её коллеги сразу начинают на неё шикать за некорректные замечания. То есть да, их-таки тут дрессируют.

А Ветров — умеет производить не то впечатление, которое нужно.

— Он мне бывший муж, — как-то по инерции откликаюсь я, забирая три пакета, ожидавшие нас на кассе.

— Но он на вас та-а-ак смотрит, — удивленный шепот догоняет уже мою спину.

— Типичная собака на сене, — я пожимаю плечами и чувствую себя безмерно уставшей. Ветров и вправду из такой породы — «самому вообще не нужно, но и другому не уступлю ни дюйма своей земли».

Вот только я ему — не его территория!

На улице я наблюдаю дивную картину — Ветров стоит у собственного Лексуса, зарывшись в карманы брюк и ожидая меня. И того, что было еще минуту назад, того, что напоминало живое тепло, уже нету. Ветров снова “в маске”.

— Маруська…

— В машине, — ровно откликается Яр, — загружайся и ты. Я отвезу вас домой.

— Не надо, — я покачиваю головой, — я позвоню водителю Эдуарда Александровича. Тем более у него — мои вещи.

— Он, что, без тебя не найдет дорогу до твоего дома? — Яр саркастично изгибает бровь. — Так на эти тяжелые случаи дырявой памяти есть навигатор.

— Ветров… — его брови взлетают еще выше, будто разом разнося все мои аргументы. Ну и ладно, значит, я просто скажу самое честное, что могу.

— Я от тебя устала сегодня. И хотела бы поскорее остаться без твоей компании.

В конце концов, не прикидываться же, что я тут ужасно расстроюсь, если останусь без его компании. Он меня нервирует. И пытаться не пускать это напряжение наружу, чтобы Маруська ничего не заметила — на самом деле сложно.

Ей ведь не объяснишь, почему её мама настолько до одури не переваривает папу. Она просто не поймет эту правду.

— Это у нас взаимно, я тоже от тебя устал, — Ветров разводит руками, — но, увы, нам многое следует обсудить. Выплаты с моей стороны. Частоту встреч. Вопрос смены отчества. И лучше сделать это сейчас.

Идея не только доехать с Ветровым до моего дома, но еще и разговаривать с ним — совершенный кошмар. Можно я лучше сразу отдамся на волю святой инквизиции? Даже они как-то попроще с ведьмами обращались…

— Да что нам обсуждать? — вымученно выдыхаю я. — Мне ничего от тебя не нужно. Я говорила. А график встреч можем согласовать и позже.

— Тебе — не нужно. Ей — нужно, — Ветров кивает в сторону своей машины, явно имея в виду Маруську, — ты ведь думаешь об интересах дочери, или своя гордость, — это слово он выделяет с глубоким презрением, — тебе дороже?

Ну, вот тебе и твоя полночь, Золушка! Только не твоя карета превратилась в тыкву. А «принц»! Нужно сказать, он долго продержался. Целый день!

Он ведь с меня не слезет… Я его слишком хорошо знаю. И… Есть в его словах какое-то рациональное зерно. Хотя, именно его деньги мне и нужны в самую последнюю очередь. Но я ведь хотела обозначить какие-то точки соприкосновения до суда… Все равно, все это неизбежно! И запихнуть мою гордость куда-нибудь придется, раз уж Ветров уже про все знает.

Господи, ну вот почему единственным подарком судьбы мне вдруг выписали поворотную встречу именно с боссом Ярослава Ветрова? Вот, пожалуйста, недели не прошло, и я уже на этой удочке, должна подыгрывать этому мудаку, чтобы он не сделал мне хуже. Он ведь может… Уж мне ли не знать…

Я стискиваю зубы и сажусь в машину Ветрова. Он наблюдает за этим с саркастичным одобрением, будто хвалит за послушание. Ладошки так и чешутся, чтобы залепить по этой самоуверенной физиономии пощечину.

Я не буду ничего говорить. Послушаю, что он хочет мне сказать.

Воскресенье… День без Ярослава Ветрова… Наступай скорее!

24. Преступление без срока давности

— Ты?!

Я, если честно, вполне прожил бы без такого сомнительного счастья, как встреча с бывшей тещей сегодня. Увы, но Машутка, в дороге уснувшая еще крепче, поставила меня в более безвыходное положение. Отступать мне некуда, надо уже донести дочь до постели…

А тут Титова-старшая — замерла в дверях кухни, держится за косяк. По настроению — где-то промеж состояния «надо упасть в обморок от возмущения» и «надо вытолкать этого подлеца взашей из моей прихожей». Судя по всему, от последнего варианта останавливает мою бывшую тещу только одно — её спящая внучка на моих руках.

— И вам здравствуйте, Ольга Артемовна, — с любезной холодностью отзываюсь я.

Ну, а что я сейчас ей могу сказать?

Говорил «спасибо за дочь» когда-то, отчаянно пытался ей понравиться, она же меня, кажется, просто терпела, ради дочери. Интересно, кого еще она терпела после меня? И скольких? Да-да, я бы не отказался от полного списка подлежащих самой мучительной экзекуции.

Самое бесценное в этой ситуации — выражение лица «оскорбленной святости». Типичная мать, оскорбленная за свою кровиночку. А кто эту кровиночку учил хвостом крутить? Я?

Ладно, к черту это все. Не буду я даже грузить себя этим всем, пока Маша у меня на руках.

— Куда Машу отнести? — я оборачиваюсь к Вике. Ну, надеюсь, теперь-то она закончит свою чертову молчанку? Заколебала уже. Молчала же всю дорогу, демонстративно, нарочито, просто скрестив руки на груди. Типа у неё возражений не имеется против всего, что я ей предлагаю. Надо было предложить график встреч с мелкой через день — и как я сразу не догадался? Точно бы среагировала.

— У неё большая комната, — сдается со своей молчанкой моя бывшая жена, а потом тянется ко мне, — подожди, я сейчас сниму обувь…

Нет, надо сваливать побыстрее. Чем дальше, тем сильнее меня кроет и тем сильнее хочется загнать Титову в ближайший темный угол, а там… Ох, сколько в голове вариаций на тему «а там» крутится в моей голове…

Вот сейчас — она рядом. Мягкие волосы отброшены на левое плечо, та сторона, что развернута ко мне — открыта. Обнажена!

Плавный изгиб шеи, манящее сладкое ушко…

Только от мочки и до ключиц на этой высокой шее я помню три особенно нежных точки. Интересно, сохранилась ли их чувственность до сей поры?

Господи, зачем я вообще об этом думаю.

Вот просто, мать моя японка, какого дьявола вообще?

— Готово, — Вика делает шаг назад, и мне удается сморгнуть, — заноси в комнату, сейчас я её раздену.

Ну, курточку я и сам снять могу… Машутка разлепляет реснички, как только я её опускаю на покрывало, и её теплые ладошки обвиваются крепче вокруг моей шеи, заставив меня замереть в глубоком наклоне. Впрочем, ради моего солнышка я точно потерплю…

— Папочка… — жаркий шепот моей малышки опаляет мое ухо, и я хочу зажмуриться от того тепла, что во мне отдается эхом, — не уходи.

Хочется сжать руки сильнее, чтобы она ощутила, насколько сильно мне и самому не хочется с ней расставаться.

Так мало было времени с ней… Просто чудовищно быстро взял и закончился этот день.

— Прости, зайка, но я не могу остаться, — виновато шепчу я, а руки тем временем выпутывают дочь из куртки.

— Потому что ты не любишь маму? — грустно спрашивает дочь, и мне хочется только стиснуть зубы крепче.

Не люблю. Ненавижу. И, кажется — совсем поехал крышей. И все по ней…

— Но ты еще придешь? — мне выписывают помилование, снимая необходимость ответа на последний вопрос.

— Приду, солнышко, разумеется… — отрывисто обещаю я, — раз ты захочешь.

— Ветров, ну все, брысь, — надсмотрщица Титова, явно все это время стоящая в дверях комнаты и ожидающая, когда я возымею совесть — совершенно зря ожидающая, кстати, — напоминает мне, что мое время вышло.

Я почти ненавижу её за то, что мне приходится высвободиться из теплых объятий Машутки. Она — совершенное чудо, и как, по мнению Титовой, я должен с ней расстаться?

Я отступаю, не в силах уйти, но все-таки уступаю место у девчоночьей кровати Вике. Оглядываюсь, цепляясь взглядом за каждую деталь интерьера, пытаясь врезать её в память.