Дело всей жизни (СИ) - "Веллет". Страница 277

— Это меня не слишком утешает, потому что в Париже я… — Хэйтем запнулся. — Мы. Тоже успели отметиться.

— Мистер Кормак? — Браун усмехнулся. — Да, про него тоже говорили. Мол, ирландцы — это проклятие Божье, а твой так и вовсе везде успел.

Шэй не удержался:

— Надо думать, лондонский Орден состоит исключительно из коренных англичан?

— Почти, — неожиданно серьезно посмотрел на него пастор. — И большинство — аристократы.

Шэй картинно прижал руку ко лбу и обратился к любовнику:

— Хэйтем, наше знакомство будет тебя компрометировать. Может быть, мне стоит поселиться за Темзой?

— Ты только не добавляй, — хмуро бросил мистер Кенуэй и обратился к Брауну. — Полагаю, про меня в этом плане тоже отзываются нелестно?

— А как же, — опустил морщинистые веки тот. — Живешь на диких берегах, прижил сына от дикарки, спутался с ирландцем. Что о тебе хорошего можно сказать?

— Что я следую идеям Ордена? — невесело хмыкнул Хэйтем.

Мистер Браун тяжело вздохнул:

— Я не знаю, зачем ты приехал, да и не хочу знать. Армитедж помешался на идее объединить весь мир — под британским флагом, разумеется. Но под наклонным крестом проглядывает другой крест.

— Это невозможно, — веско уронил мистер Кенуэй. — Армитедж хотя бы пытался узнать, что происходит по другую сторону океана? Он презирает ирландцев, французов и испанцев, а мысль о том, что индейцы в Америке делятся на разные племена, наверное, для него вообще выглядит бредом умалишенного. Но как можно кем-то управлять, когда ты не знаешь вообще ничего о том, кем управляешь? Сила — дурной помощник в этом. Толпа всегда сильнее, а для того, чтобы направить ее, нужно знание.

— Я — пастор, — в тон отозвался мистер Браун. — И о своем приходе я знаю все. И о благовоспитанных леди и джентльменах, и о мелких жуликах с девицами из веселого дома на Бонд-стрит. Но все это слова, Хэйтем. Если ты приехал затем, чтобы остановить войну у вас в Америке, для этого нужно договариваться с Грегори. Но он не станет тебя слушать.

Шэй припомнил рассказы де ла Серра про короля Людовика и вдруг понял…

— Дело не в убеждениях, — произнес он вслух, вмешиваясь в разговор. — Дело уже только в том, что на эту войну потрачено столько, что для великого магистра остановка означает падение. На него сейчас смотрит весь мир: и Англия, и Америка, и Франция, и Испания, и еще черт знает кто. Он не сможет признать, что все это было зря. У него вообще нет выбора. Если он продолжит, то неизвестно, сколько это еще продлится, он рискует все больше с каждым днем. Если бросит эту затею, в него перестанут верить. Хэйтем…

— Твой друг прав, Кенуэй, — грустно кивнул мистер Браун. — Но это не вчера началось. Это начал еще Реджинальд Берч. Он лежит в могиле уже много лет, но мы все по-прежнему маршируем под его барабан. Я стар, но мой разум ясен, и я бы не стал отходить от дел… если бы мог повлиять. Но мне хочется умереть в своей постели.

Хэйтем прикрыл глаза:

— Берч заслужил свою смерть. Уже тем, что он действовал жестоко, неаккуратно и халтурно. Армитедж не такой, хоть и упрям, как осел. Я не знаю, как мне его убедить. Шэй прав, расписаться в собственном бессилии Армитедж не может. Но даже если он добьется своего, эта победа не будет стоить ничего, потому что Америка уступит только номинально. Кому нужны рабы, которые только и ждут момента, чтобы прирезать хозяина во сне?

— При всем этом они остаются рабами, — напомнил Браун. — И каждый день приносят хозяину благоденствие, а их мечта может остаться только мечтой. Что ж, поговори с ним, Хэйтем. Быть может, тебе удастся.

Мистер Кенуэй обреченно кивнул:

— Я попробую, Энтони. Армитедж должен понимать, что не всем нравится идея объединения под британским флагом. И если американскими фермерами можно пренебречь, то магистры прочих лож наверняка не согласятся с ним.

— Аминь, — подвел итог мистер Браун. — Да направит тебя Отец Понимания, Хэйтем. Ты… действительно вырос.

Обратный путь проделали в молчании, и только на улице, где уже начинал собираться народ к вечерней службе, мистер Кенуэй произнес:

— Наверное, ты зря отправился со мной, Шэй. То, что я думаю…

Но мистер Кормак знал возлюбленного слишком хорошо, а потому перебил:

— Ты думаешь о том, что миром дела не решить? Ты несколько раз убеждал меня — и себя — в том, что наконец развязался со старым делом, но знаешь, Хэйтем… Вот я развязался со старым делом, когда убил Шарля Дориана и одолел Этьенна де Шуазёля. И после этого я чувствовал облегчение и покой, а не тревогу и сомнения. Ваша вражда с Армитеджем слишком затянулась, и выход из этого только один.

Мистер Кенуэй посмотрел на него исподлобья, и жестко, цинично проговорил, акцентируя каждое слово:

— Словам одного человека нельзя доверять, Шэй. Когда-то я доверял мистеру Брауну, да и сейчас склонен ему поверить, но пока я не получу подтверждения тому, что это именно мистер Армитедж… так скажем, хочет завоевать мир под британским флагом… никаких действий предпринимать нельзя.

— Если это так, то Коннор тоже наверняка узнает об этом, — напомнил Шэй. — Английское Братство не может не знать, на чем концентрируется деятельность Ордена, тем более что это не вчера началось. А Коннору никакие подтверждения будут не нужны — пойдет убивать.

Хэйтем кивнул и уголки его губ слегка приподнялись:

— Я не солгал, я попробую убедить Грегори. И тогда, быть может, тоже почувствую облегчение и покой. Мне знакома обстановка в Америке. Вдруг он прислушается к мнению более сведущего в этом человека?

Шэй возразил:

— Но если ты оставляешь возможность того, что он не прислушается, нам не следует видеться с ним. Иначе все повторится, как с Берчем! Тебя опять обвинят свои же!

— Я не повторяю своих ошибок, Шэй, — рассеянно возразил Хэйтем. — Более того, я предупрежу Армитеджа о том, что по его душу приехал ассасин из Америки.

— Что? — Шэй встревожился. — Думаешь, он из благодарности за предупреждение оставит свою деятельность? Ты готов рискнуть Коннором? Нашим сыном?

Мистер Кенуэй глянул насмешливо, а губы его искривились:

— Шэй, ты не понимаешь. Если нам удастся договориться, я увезу Коннора. Сумею убедить его, что вопрос решен. Если же нет, английское Братство будет точно знать, где и когда магистр Армитедж окажется один и без охраны.

— О Боже, Хэйтем, — Шэй даже не знал, что и сказать. — Я и не думал, что ты настолько…

— Бездушный интриган? — без улыбки спросил мистер Кенуэй.

— Да нет, ты… — Шэй осекся и вздохнул. — Ты прав. Просто я так не умею, наверное.

— Ты умеешь другое, — Хэйтем огляделся, собираясь найти наемный экипаж. — Вернемся в гостиницу, дождемся Коннора. Посмотрим, что ему сообщили местные ассасины. Надеюсь, он будет достаточно откровенен.

— И за сыром надо зайти, — заметил Шэй.

Хэйтем благодарно кивнул:

— Спасибо, что напомнил.

Шэй открыл окно пошире — сыр смердел так, что чуть ли не глаза резало. Пожалуй, такого ядреного амбре не было и в опиумокурильне ласкара, где мистер Кормак бывал во время своего предыдущего визита в Лондон.

Хэйтем расслабленно разместился в качающемся кресле, цедил по каплям портвейн и явно наслаждался жизнью. Шэй втянул носом свежий воздух и услышал тихий свист откуда-то с крыши. Машинально посторонился — как в молодости, понимая, что сейчас сюда нагрянут соратники-ассасины — и зажмурился, помотав головой. Интересно, кто научил Коннора таким сигналам?

Откуда именно свалился Коннор, Шэй заметить не успел, зато сам Коннор успел зацепиться за подоконник и нахально перекинул ногу в комнату.

Но стоило сыну спрыгнуть на дощатый пол, как он приостановился и настороженно поинтересовался:

— Шэй? Чем здесь так… пахнет? Мы прибыли только вчера, даже мертвое тело не успело бы дойти до такого состояния.

— Да, наверное, — рассеянно ляпнул Шэй. — Мне это не трупным запахом кажется, а скорее… Когда я в юности с отцом на торговом клипере ходил, там на сорок моряков был один кубрик, считай. Сорок мужиков на двадцати квадратных ярдах, Коннор. Можешь себе представить?