Дело всей жизни (СИ) - "Веллет". Страница 282

С трудом отдышался, вышел и только после этого разжал пальцы. Хэйтем почти сразу сдвинул ноги, но мистер Кормак успел заметить красные пятна на коже. К утру это будут уже синяки.

— Спасибо, — невозмутимо бросил Хэйтем, но сразу сменил тон. — Шэй… Абордаж у тебя получается не хуже.

— У тебя тоже, — тактично, но все равно немного неловко заметил мистер Кормак. — Хочешь, принесу полотенце?

— Это просто верх твоей галантности… — покачал головой мистер Кенуэй. — Принеси.

Шэй постарался повести себя как можно предупредительней — и, ополоснув в уборной лицо холодной водой из бочонка, подпихнул любовнику полотенце настолько деликатно, насколько умел. Если вообще умел. И даже отвернулся, чтобы не смотреть.

Мистер Кенуэй успел привести себя в порядок и даже натянуть нижние штаны, когда Шэй, глядя в открытое окно на то, как фонарщик с лестницей доливает масла в фонарь, заметил:

— Мы в Лондоне, Хэйтем. Это твоя родина. Каким ты помнишь Лондон?

— Таким же, — откликнулся тот. — Здесь мало что поменялось, и оттого те изменения, что я вижу, кажутся еще заметнее.

— Если бы я уехал из Нью-Йорка в детстве, — Шэй задумался и повернулся. — Или даже в юности… И попал бы туда сейчас, то, наверное, с трудом бы его узнал.

Хэйтем аккуратно опустился на сбитую постель и неуверенно предложил:

— Может быть, ты захочешь побывать… скажем, в Дублине? Ты говорил, твои родители оттуда родом. Мы вполне можем, когда завершим нашу миссию, так или иначе.

— Нет, — Шэй даже слегка улыбнулся, но улыбка получилась горькой. — Я бывал в Дублине, несколько лет тому назад. Был вынужден отвести «Морриган» в сторону, чтобы не встретиться с одной из британских армад. Строго говоря, мне не нужно было идти до Дублина, но я оказался довольно близко — и решил, что пара дней в запасе у меня есть. А еще мне было интересно.

— Что-то было не так? — тревожно спросил Хэйтем. — У тебя были проблемы и… со своими? Ирландцами?

— Нет, — Шэй устроился рядом с любовником и откинул голову на подушку. — Проблем не было. Я побродил по городу… Зашел в церковь, где мои родители когда-то венчались перед тем, как уехать в Америку. Отец рассказывал… Я даже попробовал молиться, но вдохновения не было. Знаешь, Хэйтем, все это было… отчасти странно, отчасти грустно. В Дублине на меня никто не смотрел косо, а местные моряки в таверне выпили за меня, наверное, несколько бочек эля. Родным моим языком стал английский, но я знаю ирландский — писать, правда, не умею, только говорить. То есть я думал, что знаю. А когда оказался в Дублине, выяснил, что у меня кошмарное английское произношение.

— Почему ты никогда не рассказывал мне об этом? — коротко спросил Хэйтем. — Я бы понял тебя. Мы могли бы это обсудить.

— Да нечего тут обсуждать, — пожал плечами Шэй, вглядываясь в сероватый отблеск от фонаря на потолке погрузившейся в ночной мрак комнаты. — Моя родина — Нью-Йорк. И здесь, в Лондоне, мне как никогда хочется защищать Америку.

— Иди ко мне, — позвал Хэйтем и, когда Шэй подобрался поближе, укрывшись одеялом, притянул его к себе, подставив плечо. — Я не могу тебе ничего обещать, Шэй, но сделаю все, чтобы эта война закончилась в пользу Америки. Если будет нужно, убью великого магистра. В конце концов, мне не впервой.

— У нас есть Коннор, — усмехнулся Шэй. — Его Кредо убивать тамплиеров не только позволяет, но и одобряет. Кстати, может быть, скажешь, кто этот… тамплиер, на которого ты смотрел? Если вы когда-то были в хороших отношениях, то, может, имеет смысл обратиться к нему?

Мистер Кенуэй покачал головой:

— Я только смотрел, Шэй. Я не лгал, близкие отношения с мужчинами до тебя у меня были только с Анри, и это был один поцелуй, ничего более. То есть я бы, может, и хотел более, но не сложилось. У меня вообще обычно не складывалось. А с тем, про кого ты говоришь, мы не были в хороших отношениях. Впрочем, в плохих — тоже. Мы вообще не были в каких-то отношениях. Он кружил голову многим леди, в том числе и из Ордена. И я, как ни печально это осознавать, тоже пал жертвой его обаяния. Спасибо Отцу Понимания, что к тому моменту я был более рассудочен, чем в юности, а потому не наговорил глупостей и не сделал ничего, о чем бы потом всю жизнь жалел.

— А о том, что не сделал, не жалеешь? — на всякий случай поинтересовался Шэй.

Хэйтем покачал головой, обнимая за плечо:

— Нет, не жалею. Я вообще ни о чем не жалею, Шэй. В конце концов, я и о таком никогда не мог мечтать — что у меня будет сын, которым я смогу гордиться. Что у меня будет… будешь ты. Хотя я, наверное, сам делал все, чтобы у меня не было близких людей.

— Я тоже не думал, что у меня будет семья, — пробормотал Шэй, удобнее устраиваясь на плече. — Ты и сын. Когда-то думал, что буду всю жизнь моряком. Можно, конечно, семью завести… Ну, вот как у Куинна. У него, кажется, девять детей, и он их любит, привозит подарки, возвращаясь из плавания, но путается, кто старше — Лили или Элис. У меня тоже так могло бы быть, но я этого не хотел. У меня с боевыми подругами с детства не задалось. Потом я стал ассасином, и мне даже стало полегче — у большинства ассасинов семей нет. Дети бывают, да, но именно семей обычно нет. А потом ты появился… И знаешь, тогда мне стало наплевать на все, что будет с моей жизнью. А когда Коннор появился в твоем доме, я сразу воспринял его и своим сыном тоже. Не ревновал, как бывает, когда новая жена ревнует мужа к детям от предыдущей.

— Я тогда удивился этому, — тихо проговорил Хэйтем. Он тоже глядел за окно на ночной Лондон. — Я не знал, что у меня есть сын, был в растерянности… Хорошо, что ты был рядом со мной. Боюсь, если бы не это, мы бы с Коннором никогда не нашли общий язык.

— Это верно, — согласился Шэй. — И потом тоже. Вы же с ним всегда ругались так, словно на вас двоих свет клином сошелся.

— Ты всегда умел находить… компромисс, — задумчиво кивнул Хэйтем. — Когда Коннор стал ассасином, я подумал, что, наверное, вы так понимаете друг друга оттого, что ты им тоже был.

— Отчасти — может быть, — согласился Шэй. — Но вообще-то я просто такой человек. Ты — не такой. Но это не значит, что ты чем-то хуже.

— Ты сейчас говоришь, как Коннор, — усмехнулся Хэйтем. — Он всегда, когда волнуется, начинает говорить так, словно английский ему не родной. Спи уже, Шэй. Или тебе еще виски нужно?

— Нет, я и так засну, — отозвался мистер Кормак. — Хотя Коннор прав, в Лондоне птицы действительно как-то уж очень галдят и стучат по крыше.

— Тогда спи.

— И ты тоже, — Шэй закрыл глаза и уткнулся носом в ямочку над ключицей любовника.

Комментарий к 16 октября 1778, Лондон

* Гостиница называлась просто «Gun», а на русский название не переводилось. Возможно, имелось в виду ружье или пистолет, но информации по этому поводу я не нашел.

* У англичан для соседей есть четкое разделение: «пэдди» — ирландцы (сокращение от Patrick); «сэнди» — шотландцы (сокращение от Alexander).

========== 18 октября 1778, Лондон, Грин-парк ==========

Парк был старым и не слишком ухоженным, но в нем сквозило что-то… величественное. Старинное, благородное. Это чувствовал даже Шэй, хотя раньше в таких местах бывать ему не доводилось.

В Версале было по-другому. Пусть мистеру Кормаку довелось увидеть роскошь резиденции французских королей только зимой, он успел оценить выверенность форм и продуманное изящество. В Версале каждая статуя была на своем месте, дорожки составляли собой причудливые узоры, фигурные кусты содержались в идеальной форме. Даже при беглом взгляде на версальский дворец и прилегающий к нему парк было видно руку талантливого мастера, это продумавшего, и дорогостоящее содержание, которое позволяло сохранять всю эту красоту в безупречном виде.

Здесь, в Грин-парке, вздымались в низкое, набрякшее небо толстые платаны и величественные дубы — не чета капризным цитрусовым деревьям и аккуратно постриженному самшиту Версаля. Кроны деревьев тяжело, словно нехотя, шевелились под порывами ветра и листву сбрасывали, как будто цедили крупные золотые, красные и серебристые листья. Никаких песчаных или гравийных дорожек — все аллеи Грин-парка были естественными, слегка размытыми от дождей и разъезженными колесами повозок. И ничего: ни клумбы, ни фонтана, ни альпинария, ни рокария, — только деревья и пожухлая и местами истоптанная трава под ними.