Дело всей жизни (СИ) - "Веллет". Страница 283

Шли молча. В записке, присланной в гостиницу и запечатанной восковой печатью с тамплиерским крестом, была настоятельная просьба «не привлекать внимания к визиту», а потому со стороны парадного входа, где, несомненно, было чище, было решено не отправляться. Мистер Кенуэй, знавший Лондон — приличный Лондон — куда лучше Шэя, специально взял кэб, причем не первый, который увез их с Шэем куда-то к черту на рога. Тем удивительнее было выяснить, что до Букингемского дворца, куда их приглашал великий магистр, не более полумили пешком.

Парк был… удобным. Шэй машинально отметил, что деревья крепкие, развесистые… Если придется удирать — самое то. Когда приблизились ко дворцу, мистер Кормак с удовлетворением отметил еще и то, что вдоль стен того, что, наверное, и являлось дворцом, расставлены леса, а ограду как раз ремонтируют — в ней вообще отсутствовали фрагменты стены. Не слишком красиво, быть может, зато полезно.

Дождь накрапывал с самого утра, но под деревьями это было почти незаметно, а стоило выйти на открытое место, как мелкая морось сразу начала оседать на лице и волосах, да и ветер ощущался заметнее. Еще Шэй отметил мокнущих около разобранной стены часовых — или как их следовало называть? Солдат, охранников… В общем, тех, кто нес воинскую повинность на службе Его Величества. Впрочем, Шэй мгновенно нащупал взглядом и иной путь — через ветку дерева, крышу временной деревянной башенки и кусты по другую сторону забора.

Он тронул любовника за локоть и кивнул в сторону, указывая глазами путь, но Хэйтем отрицательно покачал головой. И сам же решительно зашагал в сторону отсутствующих ворот, хотя до этого не терпящим возражений тоном требовал соблюдения всех мер безопасности.

Четверо солдат, закрывающих собой проход на территорию дворца, сплотились и явно не были намерены пропускать, но мистер Кенуэй остановился, соблюдая безопасную дистанцию, и отрывисто произнес:

— Хэйтем Кенуэй, к мистеру Армитеджу. Со мной мистер Кормак.

— Приглашение, сэр? — скрипучим голосом отозвался тот, у кого на кивере была бляшка побольше и побогаче.

— Есть, — невозмутимо кивнул Хэйтем. — Частное. И слишком личное, чтобы вверить его в чужие руки. Доложите о нашем визите мистеру Армитеджу, офицер, мы подождем.

Шэй проводил командира группы хмурым взглядом. Ишь, как чеканит шаг! На берегах Америки его собратья вовсе не были такими важными и напыщенными. И одеты были куда небрежнее, и ходили нередко вразвалку, да и по матери слать не стеснялись.

Хэйтем скрестил руки на груди и замер, как изваяние, словно не замечая того, что на идеально собранных седых волосах оседают мелкие капли. Солдаты торчали навытяжку, и Шэй тоже сохранял неподвижность, хотя — по закону подлости — одна мерзкая капля уже до ужаса щекотно сползала под воротник, а вторая раздражающе стекала вдоль косого шрама на лбу.

Наконец офицер вернулся и так же скрипуче пригласил, указав жестом на двери дворца, к которым вела не слишком длинная дорожка:

— Мистер Армитедж подтвердил, что приглашал вас к этому часу. Будьте внимательны, господа, левое крыло полностью закрыто для посетителей, находиться там опасно для жизни. Мистер Армитедж примет вас в третьей гостиной правого крыла, вас встретят и проводят.

— Благодарю, — скупо откликнулся Хэйтем и, не оглядываясь на любовника, зашагал по чавкающей земле.

Шэй вляпался в глубокую глинистую лужу и хотел было уже возмутиться, какого черта даже в парке чище, чем в почти королевской резиденции, но прикусил язык. Во-первых, это вредило создаваемому образу; во-вторых, чего спрашивать-то? И так понятно, таскают тут, небось, всякие доски по полдня, куча рабочих топает туда и обратно… Вот доремонтируют, тогда и наведут приличествующий королевскому дому лоск.

И вот ведь удивительное дело! Обитатели дворца были прекрасно осведомлены о посетителях, но двери были заперты, и Хэйтему даже пришлось стукнуть медным кольцом по медной же табличке, чтобы оповестить о своем появлении. Впрочем, это дало ему возможность естественным образом на миг качнуться к Шэю.

— Внимательнее, тут и у стен есть уши, — едва слышно выдохнул Хэйтем, и мистер Кормак даже нахмурился — голос был так тих, что приходилось сомневаться, не послышалось ли.

Шэй не собирался отвечать. И так было понятно, что в нормальной ложе соратников по Ордену встречают несколько иначе. Мигом вспомнились путешествия в Италию и во Францию. В Париже, еще до падения Ордена, Шэя встретили вполне приветливо, и уж точно не заставляли ждать на пороге. Про Венецию и говорить нечего: мистер Кормак поначалу был несколько обескуражен, когда его хлопали по плечу и что-то тараторили, а потом с жаром пытались наладить коммуникацию, на той же скорости последовательно предлагая пообщаться на французском, английском и еще почему-то венгерском.

На стук кольца выглянула сухопарая и чопорная англичанка лет сорока. При более внимательном взгляде Шэй отметил, что сухопарая она только до талии, а массивную нижнюю ее часть не способны замаскировать даже фокю изрядного объема.

— Джентльмены, — женщина посторонилась и присела в реверансе. — Позвольте ваши цилиндры и трости.

Шэй скрипнул зубами. Ну не могла же не видеть, гамбузия сушеная, что гости не при головных уборах и не носят тростей — и все равно злорадно продолжала «исполнять свой долг». Кто-то после этого еще любит британцев?

— Благодарю, мэм, — холодно откликнулся Хэйтем и, не смущаясь, шагнул в темный холл. — Не беспокойтесь, мы не станем вас затруднять. Проводите нас, пожалуйста, к вашему хозяину — и можете быть свободны.

Горничная снова безукоризненно поклонилась, подхватила со стены подсвечник и развернулась, готовая указать дорогу, но Шэй и по ее затылку видел, что она запомнила. Это не следовало упускать из виду. Мистер Кенуэй умел унизить, не сказав ни одного грубого или даже хлесткого слова, но слуги в богатых домах порой могут гораздо больше, чем их хозяева. Гостей горничная уже явно записала во враги.

Хэйтем шел впереди, а Шэй наконец-то почесался, стер невыносимо щекотную каплю на лбу (та, что стекла под воротник, уже впиталась в ткань) и теперь вертел головой, внимательно оглядывая интерьеры и запоминая все, что попадалось на пути. С самого начала его мучило какое-то несоответствие, и только когда мраморная лестница с временными деревянными перилами осталась позади, сообразил, что не так. Вчера в ожидании ответа от великого магистра Армитеджа мистер Кенуэй говорил что-то насчет того, что дворец был куплен королем не вчера и даже не год назад. Ремонтные работы здесь действительно велись, но какого-то масштабного размаха не наблюдалось. Пара рабочих и следы их деятельности действительно были в наличии, но для королевского дома уж больно это… жидко.

— Прошу вас, джентльмены, — горничная осветила одну из дверей и толкнула ее, раскрывая на пару дюймов, не больше. — Вас ждут.

— Спасибо, мэм, — небрежно отозвался Хэйтем и первым шагнул за порог.

День был дождливый и сумрачный, но после темноты холла, которую с трудом разгоняли полтора десятка свечей, Шэю показалось, что серый свет из высоких и широких окон его ослепил. Гардин в полном смысле этого слова тут не было — только легкие прозрачные занавеси, собранные изящной драпировкой. «Третья гостиная» оказалась сравнительно небольшой, изящной и какой-то… печальной, как будто тут жила меланхоличная дама, которую постигло горькое несчастье. Легкие занавеси, клавир, бюро красного дерева и подставка для ног больше подходили старой деве, чем великому магистру Ордена.

Сам магистр стоял у камина и задумчиво скармливал жадному пламени листы бумаги. Бумага была плотной, дорогой. Огонь не сразу охватывал ее — сначала плавились и блекли чернила, потом скручивались листы, и только потом она резко вспыхивала и почти мгновенно чернела.

Мистер Кормак видел мистера Армитеджа только в профиль, но даже этого хватило, чтобы заметить, что тот изменился за десять лет. Волосы его поседели и поредели, но Шэй видел изменения не только в этом. Магистр похудел, но был по-прежнему силен и ловок, это виделось даже в коротких движениях. Однако когда он повернулся к гостям, мистер Кормак убедился, что больше всего изменений произошло с его лицом. Десять лет назад это был самодовольный и немного вальяжный человек, который с трудом сдерживал презрение, чтобы достаточно вежливо сообщить, что понимает все печальные обстоятельства. Уверенности и силы мистер Армитедж не утратил и теперь, но ни вальяжности, ни самодовольства Шэй больше не видел. Решительность и жесткость, — вот что отражало это лицо. И не только сейчас — мистер Кормак видел, что жесткие складки у губ появились не сегодня. И худоба — не признак болезни, а лишь свидетельство того, что великий магистр не попивает виски или чай в кресле, принимая отчеты и донесения. Он действует, и весьма активно.