Посмертное проклятие - Хусейн Саддам. Страница 16

– Вместит. Завтра же я куплю большой шатер, который вместит всех знатных мужчин племени и его воинов. К тому же сейчас начало апреля, внезапных холодов в апреле не бывает, поэтому скатерти можно будет расстелить прямо на земле.

– Да, да, родные мои, порадуйте меня, – продолжал он, – лучше в моем доме, в доме сына брата вашего. Здесь вам окажут гостеприимство от всей души. Добро пожаловать!

– Давайте соберемся в доме Иезекиля, – предложил один из мужчин, но сначала подождем, не вернется ли еще кто-нибудь живым, и узнаем подробности о тех, кто погиб или попал в плен.

Слово взял сын одного из шейхов, отец которого не вернулся из боя:

– Так и решим. Встретимся в доме Иезекиля через неделю, чтобы вопрос не оставался нерешенным, а племя не оставалось без шейха.

Шейх племени, все это время внимательно следивший за разговором, на этот раз не сдержался.

– Ты так говоришь «племя без шейха», юнец, как будто тебе это решать!

Он вскочил со своего места и бросился на него с кулаками, но Иезекиль тут же усадил его на место. А юноша продолжал:

– Именно так. Племя без шейха, потому что тот, кто не сражается в рядах племени, не имеет права называться его шейхом. Вместо того чтобы бросаться с кулаками на меня, бросался бы лучше на врага. Или ты смелый только со своими соплеменниками?

Он подобрал под себя ноги и сидел, опираясь на меч, спрятанный в ножнах, словно готов был вскочить и перейти к решительным действиям, а с другой стороны не унимался шейх, но Иезекиль, удерживая шейха на месте, сделал юноше знак замолчать, и тот замолчал, лишь повторив напоследок:

– Через неделю в доме Иезекиля.

Тут кто-то напомнил ему, что через неделю будет суббота.

– В таком случае отобедаем в доме Иезекиля через шесть дней. За обедом обсудим наши дела, а кто не согласен, пусть поднимет руку.

Никто не поднял руки, кроме самого шейха. Он как будто уже и смирился, что собранием племени руководит сын того шейха под наблюдением Иезекиля. На том и разошлись, порешив по прошествии шести дней вновь сойтись за обеденным столом в доме Иезекиля.

Жена шейха племени аль-Мудтарра решила последовать бытовавшему у арабских женщин обычаю, согласно которому женщины отказывались принимать в своих покоях мужей, если те не сберегли свое достоинство. Жена шейха подговорила женщин племени не принимать мужей на ложе и сама объявила, что отныне не допустит мужа в свои покои и прогонит его из большого шатра в другой, который поставят для него поодаль. Там он и будет жить, пока племя не решит его судьбу. А если племя лишит его титула шейха, она и вовсе прогонит его из своей жизни.

– Я вам это обещаю, – сказала она.

Решение жены шейха было с воодушевлением подхвачено, потому что об истинных ее намерениях женщины не догадывались. Отказ от интимных отношений с мужчинами был у арабских женщин обычаем, к которому они прибегали, когда их мужья утрачивали достоинство. А поскольку бегство с поля боя достоинства, естественно, не прибавляло, обычай как раз распространялся на их мужей. Однако жена шейха во всем происходящем имела еще и одной ей известные выгоды. Допустимо ли, чтобы старинный обычай, призванный углублять человеческие отношения, укреплять их устои, которыми гордились бы будущие поколения, так вот запросто был брошен на алтарь сомнительных устремлений?

Прогнала жена шейха своего мужа, и пришлось тому из большого шатра на восьми столбах перебраться в стоящий всего на двух. Иезекиль стал распоряжаться в большом шатре уже не как распорядитель, а как полновластный хозяин, и жена шейха поддерживала его во всем. Одна только Лязза не знала, как ей себя вести. Ей было не по себе из-за того, как ее мать поступила с отцом, и из-за того, что положение ее отца было крайне постыдным. Да тут еще мать превозносит Иезекиля, а у того в отношении ее отца планы явно недружелюбные. И к тому же ей до сих пор не понятно, что у ее матери на уме.

Пока шли шесть дней до назначенной встречи, Иезекиль то и дело зазывал к себе гостей. Принимал он их уже не в своем прежнем небольшом шатре, а в новом, на шести столбах, который он одолжил у одного из торговцев. Все убранство в нем было новым, не сравнить с прежним шатром.

Иезекиль приглашал людей и щедро их угощал, куда только девалась его скупость, словно он хотел таким образом развеять миф о своей скупости, которая, словно зараза, передавалась тем, кто какое то время побыл рядом с ним. Разве тот, кто задумал недоброе, не старается скрыть свои намерения под благовидным предлогом, пусть даже это недешево ему обойдется? К тому же Иезекиль, у которого каждый филе был посчитан, прекрасно знал, что стоит ему только добиться своего – и он вдвойне вернет все потраченное. Каждый филе, израсходованный на приемы гостей, станет для него ключом к осуществлению хитроумного плана.

Пригласив в очередной раз мужчин, Иезекиль осторожно заводил разговоры о их денежных долгах ему. Или подговаривал одного из своих приспешников, который, естественно, тоже был у него в долгу, чтобы тот в нужный момент сказал при всех:

– Ей-богу, Иезекиль, да продлятся дни твои, ты видишь сам, какова ситуация. То, что случилось с нами, довольно серьезно, и ты должен это понять. Потерпи еще несколько месяцев, и мы вернем тебе все наши долги с процентами.

А Иезекиль отвечал:

– Ерунда! Я все понимаю. Как-нибудь этот вопрос решим.

И замолкал, не давая определенного ответа.

– Шейх наш, да продлятся дни твои… – вступал тут другой.

От таких слов Иезекиля распирало от гордости, а родню поверженного шейха так и передергивало.

– Но у племени аль-Мудтарра есть шейх, если вы, конечно, не решили что-то другое. Пора, чтобы племя решило, кто достоин им управлять. Да поможет Аллах тому, кто будет нашим шейхом. Ему нужны будут деньги, чтоб погасить хотя бы часть процентов за тех, кто задолжал за оружие, не говоря уже о самом долге. К тому же, если племя хочет посчитаться за то, что с ним случилось, ему понадобится голова, которая не только знает, как устроить дела племени, но и как заключить союзы с ближними и дальними племенами, и в первую очередь с племенем румов, которое стало нам как свое и для которого мы стали своими. Еще он должен хорошенько подумать, как помочь сиротам и вдовам после случившегося несчастья. Еще… – Иезекиль говорил так, словно кроил одежду, которая лишь одному ему приходилась впору. Словно подталкивал тех, кем он себя окружил, убедить людей в том, что всеми этими преимуществами обладает он один. Дошло до того, что некоторые поэты стали приписывать ему качества, которыми он не обладает, а другие так говорили между собой в разговорах о том, кто достоин стать шейхом:

– Иезекиль, брат мой, один из нас. Недаром же говорят – кто прожил с людьми сорок дней, стал одним из них. А Иезекиль живет с нами уже давно, так не пора ли нам принять его за своего и проверить, насколько он способен нами управлять?

– Что случится, если мы дадим ему такую возможность, а заодно проверим его способности и намерения? Даже если он нам не понравится, мы ведь ничего не потеряем, – говорили другие, убеждая несогласных, – мы просто заменим его новым шейхом, вот и все.

– Разве не мы с вами выбрали шейха, провалившего все что можно, шейха, оказавшегося не благородным, не добрым и не могущественным? Так почему бы не дать попробовать Иезекилю? Человек он богатый, это он делает нам оружие. А вдруг он потребует вернуть долг за оружие вместе с процентами прямо сейчас, когда каждый из нас только и думает, что бы ему предпринять, чтобы прокормить семью?

А когда кто-нибудь спрашивал, почему бы им не избрать шейхом того-то или иного из пребывающих с ними в родстве, ему отвечали:

– А чего нам ждать от родни? Попробовали мы одного, который вот-вот будет низложен, и никакого добра от него не видали, хоть он нам и родня. Иезекиль сдружил наше племя с племенем румов, а тот, с кем выступит племя румов, непобедим. Не говорю уже о том, что он поправит наши финансовые дела и вооружит как полагается. Если мы получим от шейха племени румов обещание защищать нас, те, кому наше господство неугодно, ничего с нами не поделают.