Карнивора (СИ) - Лейпек Дин. Страница 63

— Не, малыш. Я — хирург. На медика не учился.

— Значит, мы отлично дополним друг друга в работе, — парень тоже улыбнулся, показав свои зубы — ровные и белые.

И Харц почему-то взбесился. Пришел какой-то молокосос, в девку переодетый, зубоскалит и говорит, что он де Харца отлично дополнит!

— Я слова не люблю, — буркнул хирург, сползая с воза. В спине кольнуло, он поморщился. — Ты, может, трижды медик — да что мне с тебя пользы, если ты делать ни хрена не умеешь?

Он повернулся к парню спиной и побрел — не особо зная, куда, потому что сестрички, принимавшие в соседнем шатре больных, отлично справлялись с мелкими жалобами вроде порезов и без него.

— Angina pectoris, — раздался высокий голос за спиной. — Боль под левой лопаткой, резкая, чаще всего во время нагрузок. Судя по состоянию коронарных артерий, должно беспокоить не менее пяти лет. Излечимо, если заняться прямо сейчас.

— Чего? — Харц обернулся. Парень больше не улыбался. Одной рукой он сжал свой амулет, будто держался за него, а вторую протянул в сторону Харца, как если бы хотел его догнать и удержать.

— Angina pectoris, — повторил парень. — Грудная жаба. В вашем случае, правда, скорее спинная, — он слабо усмехнулся, но взгляд оставался сосредоточенным. Спустя несколько мгновений парень вздохнул и опустил руку.

Харц хмыкнул.

— Как звать, умник?

— Маар из Дрика. Господин Маар из Дрика.

Харц поморщился.

— Господинить не буду — я тебе в папки гожусь. А вот насчет работы… — хирург опять ухмыльнулся. — Насчет работы — это, наверное, можно.

С парнем, конечно, было сложно. К распорядкам военного лагеря тот был непривычен, совал нос куда не надо и, возможно, в конце концов огреб бы, если б не блестяшка на шее, которой многие, как заметил Харц, побаивались. К тому же «господинчик», как его прозвал про себя хирург, и впрямь воображал себя чуть ли не ровней герцогу, смотрел высокомерно, говорил презрительно, сыпал умными словами и явно не считал Харца своим начальником. Рыцари же, напротив, считали, так что шишки за заносчивость господинчика сыпались на него, Харца. Он уже успел пожалеть, что согласился взять мага — но всякий раз, когда ему так и хотелось послать того на все четыре стороны, Харц останавливал себя.

«Погоди, — говорил он себе. — Он тебе еще пригодится. Парень шарит в медицине, и, судя по всему, нехилый колдун. Когда начнется мясорубка, тебе без него придется туго. Он может обезболить, он может унять лихорадку. Может, и чего посложнее умеет — твою-то дрянь распознал сходу. Или если какая зараза пойдет… Не руби с плеча. Режь ровненько, Харц. Режь ровненько».

К тому же, кроме наглости и высокомерия, господинчика больше не в чем было упрекнуть. Он явно привык к жизни в походных условиях, несмотря на нежную внешность, не чурался работы, мог сам позаботиться о себе. Харц беспокоился, не станет ли малец подкатывать к девонькам — лишняя головная боль в виде бурных чувств ему была совершенно не нужна — но господинчик обходился с сестрами сдержанно и учтиво. «Видать, из этих», — подумал Харц, брезгливо поморщившись. Среди рыцарей это было не редкостью, хорошенькие оруженосцы всегда могли надеяться найти покровителя — но Харц такого не приветствовал. Нет, он ничего не имел против — и кролики любят не только крольчих — но считал, что это лишний источник болезней и неприятностей. Да и бурные чувства… Бурных чувств Харц не одобрял никогда.

Но господинчик и тут был молодцом — во всяком случае, уличить его в каких-либо тайных связях Харцу не удалось. Он вставал рано, ложился — тоже, нелепую одежду содержал в чистоте, а в свободное время чаще всего читал книгу. Кто-то мог бы придраться к этому — но Харц и сам мог навлечь на себя гнев природолюбцев, этих ушибленных фанатиков, считавших книгопечатанье преступлением против Леса.

Одним словом, если бы господинчик не вел себя, как настоящая аристократическая скотина, Харц даже мог бы проникнуться к нему некоторой симпатией. А это с ним случалось очень, очень редко.

Они выдвинулись в поход спустя несколько дней после прихода войска Рикарьи. Главнокомандующим был граф ди Спаза, другой зять Васконца — хороший в целом мужик, но ужасно пекущийся о дисциплине и иерархии. Первое Харц полностью поддерживал, на второе — равнодушно поплевывал. Под скальпелем все, абсолютно все, вне зависимости от состояния, происхождения и даже ума, становились совершенно одинаковыми. Тут — сердце, тут — печень, тут — почки. Единственное, что имело для Харца значение — это возраст. Поскольку с течением времени и сердце, и печень, и почки начинали выглядеть сильно хуже.

Пока армия была на марше, работы перепадало мало. Вечером третьего дня, впрочем, к возу Харца привели бледного и покрытого испариной ополченца.

— Господа лекари! — позвал один из пришедших. — Тут Гузо нашему… Нездоровиться что-то.

Харц, выглянувший из-под парусины, ругнулся. «Началось», — подумал он мрачно, пыхтя и сползая на землю. Хирург хорошо знал такие лица, как у больного — осунувшиеся от обезвоживания.

— В чем дело? — спросил высокий голос с другой стороны воза. Господинчик, ага. «Ну что, — довольно подумал Харц, — это по твоей части, малец».

— Да вот, господин хороший… Худо ему…

— Посадите его, — распорядился маг.

Харц обогнул воз и увидел, как ополченца опустили на землю рядом с задним колесом воза, а господинчик присел рядом с ним на одно колено. Приложил руку ко лбу, к шее, к груди, к животу. Харц осторожно подошел поближе и услышал, как маг что-то тихо пробормочет себе под нос. «Колдунствует», — подумал хирург, но тут отчетливо услышал последнее слово и ухмыльнулся. Ругаться маг умел не хуже солдат.

Тот между тем снова приложил руку к животу больного, а второй схватился за амулет, как и тогда, во время их первой встречи. Маг закрыл глаза, и его губы снова шевельнулись — но теперь Харц уже не сомневался, что это были не ругательства. Так продолжалось некоторое время — все вокруг стояли неподвижно в полной тишине, лишь больной громко дышал, но, казалось, все глубже и спокойнее. Наконец маг открыл глаза и выпрямился.

— Воды, — хрипло приказал он. — Срочно.

Один из ополченцев, приведших больного, метнулся, и через несколько мгновений вернулся с ведром. Он поднес его было Гузо, но маг остановил:

— Не ему. Мне. Лей на руки.

Ополченец послушно наклонил ведро, маг подставил руки под широкую струю — и Харц увидел, что с его ладоней льется мутно-коричневая вода. Наконец ведро опустело, маг достал из кармана кусок белого полотна и тщательно вытер руки.

— Вы, оба, подойдите ко мне, — велел он ополченцам, убирая тряпку в карман. Те переглянулись, бросили взгляд на Гузо, который, кажется, придремал, откинувшись на колесо. Нерешительно шагнули вперед — один все еще держал пустое ведро. Маг поднял обе руки в их сторону и сделал странное, короткое движение, а на его ладонях появились сине-зеленые пятна, похожие на плесень.

— Готово, — выдохнул маг, опуская руки и снова вынимая тряпку. «Да что у него с руками-то?!» — не выдержал Харц.

— Ему, — продолжил маг, кивая головой на Гузо, — давать пить. Много. Только кипяченую воду. Завтра придет в себя. Идите.

Ополченцы торопливо забормотали благодарности, но маг их уже не слушал. Он подошел к Харцу, продолжая вытирать руки.

— Что за дрянь с ним? — сухо спросил хирург.

Маг холодно усмехнулся.

— Брюшной тиф.

Харц резко вздохнул и невольно отступил на шаг.

— Мне нужна помощь. Твоя и сестер. Нам нужно обойти весь лагерь.

— Мы их не переловим, — зло сплюнул Харц. — А, б…

— Брюшной тиф, да, — перебил маг. — Вы, может, и не переловите. Я — могу. Но мне нужна помощь.

Харц поморщился. Тиф в лагере — кошмарный сон любого медика. Найти всех больных все равно нужно, хотя и маловероятно. Кто-то помается животом полдня и не заметит, потом поест с другими из общего котла…