Карнивора (СИ) - Лейпек Дин. Страница 73

«Интересно, — подумала Марика, — а если бы она умерла? Что бы тогда сделал вали? Заменил бы другой?»

— Как ты сделала это, хайин? — внезапно спросила Мика.

Марика насторожилась.

— Что именно?

— Спасла меня. Я должна была умереть. Что ты сделала?

Марика ответила не сразу. Ей нужно было подобрать правильные слова.

— Я… все еще помню… кое-что, — осторожно сказала она.

— И можешь сделать это без своего колдовского амулета? — недоверчиво нахмурилась Мика.

— Это… почти не требует магии, — соврала Марика. Ладони все еще горели от яда — но, кажется, пятен на них уже не осталось.

Мика долго смотрела на нее.

— Это не имеет значения, — неожиданно сказала она. — Ты спасла мне жизнь, хайин, и за это я тебе благодарна. И буду твоим должником, пока не верну долг сполна. Ты можешь попросить у меня, что захочешь — и я исполню твою просьбу. И если ты попросишь сохранить это в тайне ото всех, даже от вали — я поклянусь тебе, что ни одна живая душа не узнает об этом.

Марика вздрогнула и впилась в девушку взглядом.

Весь вечер она плохо слушала, что говорит Мергир — потому что думала о Мике и записке, которую ей отдала. Отнесет ли та ее Харцу? Поймет ли он, что Марика имеет в виду своим зашифрованным посланием? Сможет ли передать с Микой ответ? И если кто-нибудь из них попадется — что будет тогда?

Может быть, если бы она как следует слушала вали, ничего бы и не произошло. Но Мергира, и так раздраженного обычной невозмутимостью Марики, довела ее особенная невнимательность сегодня. И когда она встала, собираясь уходить, вместо обычного хлопка он внезапно схватил Марику за запястье. Это возымело свое действие — во всяком случае, она наконец обратила на него внимание.

— Что?.. — начала она, но вали ее перебил:

— Довольно, хайин. Дечер. Было ошибкой так долго уважать твое северное свободолюбие.

Марика хотела было сказать, что не особо-то заметила уважение к свободолюбию, будучи запертой уже месяц в одной комнате, но Мергир навис над ней, и она поняла — почувствовала — что разговор принимает совсем другой оборот.

Возможно, не спасай она сегодня Мику от отравления, Марика испугалась бы. Да, теперь у нее в ладонях была сила, и она могла бы дать вали отпор, но тогда выдала бы себя раньше времени. А Харц мог уже получить записку. Значит, сопротивление при помощи магии было невозможно, а о сопротивлении без нее можно было и не думать. Да, Марике следовало испугаться.

Но вместо этого она возмутилась:

— Что?! Втянуть еще и меня в эти бабские интриги?! Ну уж нет.

Если Мергир и ожидал отпора, то явно не такого.

— Какие интриги? — не понял он.

— Твои жены отравляют твоих наложниц посреди бела дня, а ты даже об этом не знаешь? — насмешливо спросила Марика. Глаза вали расширились — то ли от удивления, то ли от гнева — но одновременно ослабла и его хватка. Марика тут же вывернула руку и отступила на несколько шагов назад.

— Отравляют, — повторил вали глухо, и вдруг приложил ладонь к лицу и пробормотал: — Великая Матерь, за что же мне это…

Теперь настала очередь Марики удивляться. И не один раз, потому что огромный, черный, мрачный Мергир, вали Дахора, третий человек в Изуле, вдруг повернулся к ней и спросил устало:

— Ну и что мне с ними делать?

— С кем? — глупо спросила Марика.

— С… бабами, — вздохнул Мергир — и грустно улыбнулся.

В тот вечер Марика покинула покои вали куда позже обычного. Они подъедали последние виноградины с опустевшего блюда, Мергир рассказывал ей о всех невзгодах и печалях, которые таил в себе большой гарем, а она слушала и честно отвечала, что ни твари не понимает в этих сложных семейных отношениях. Он говорил, что как вали ему совсем не положено беспокоиться о том, что происходит на женской половине — но его это и беспокоит, и печалит, и тревожит. И он никому не может об этом рассказать, потому что муж, который не может унять свой гарем — это не муж, а осел. А когда ему заниматься гаремом, если у него еще целая провинция, войско, город, и калиф, за которым глаз да глаз?

Если бы Мергир знал об этом раньше, возможно, он с самого начала поведал бы Марике о своей запутанной семейной жизни. Но кто бы мог подумать, что эта северная колдунья была настолько равнодушна к мужчинам!

Пока они не становились ее друзьями.

Общество Мергира больше не было непременным приложением к ужинам Марики — отныне она была совершенно свободна в своем выборе где и с кем есть. Иногда, впрочем, вали посылал за ней, неизменно спрашивая, готова ли Марика прийти. Если бы не тот факт, что она по-прежнему не могла сама выходить за пределы своей комнаты и сада, ее жизнь в дахорском дворце по удобству и занимаемому положению ничем не уступала бы жизни в королевском замке Кастинии. К услугам Марики были любые книги, бумага, письменные принадлежности. Мика, даже после того, как передала Харцу записку, была готова оказать любую услугу — а Мергир постоянно спрашивал, не нужно ли ей что-нибудь.

Да, Марика не испытывала недостатка ни в чем. Но она по-прежнему была пленницей. И Харц ждал ее.

Время от времени Марика все же просила Мику отвести ее в покои вали. Во-первых, собственная комната уже успела порядком надоесть ей, и любая смена обстановки была очень кстати. Во-вторых, это позволяло хоть как-то узнать о том, что происходит за пределами ее покоев. Марика примечала любое изменение в комнате Мергира. Многие она не могла объяснить сама, но все равно запоминала, надеясь найти ответы позже. Порой Мика могла что-то рассказать ей, и не зная, вероятно, что выдает нечто важное. Предметы быта, оружие, одежда — девушка посвящала Марику в тонкости изульского этикета, открывая той распорядок дня вали, его занятия, вкусы, предпочтения. И Марика не упускала ничего. Рано или поздно что-то из этого могло помочь.

А пока что… Пока что она ужинала с Мергиром всякий раз, когда ей этого хотелось — а хотелось этого все чаще и чаще.

Потому что была и третья причина. Ей просто-напросто нравилось его общество.

Мергир собирался на охоту. Марика помнила выезды королевского двора в Кастинии — одни приготовления занимали несколько дней, и пышная кавалькада разряженных на особый манер кабальеро и дам покидала город в сопровождении обширной свиты вовсе не для того, чтобы поймать и убить зверя или птицу. Но Марика не знала, как дела обстояли здесь, в Дахоре. Изульцы все время заставали ее врасплох — то напыщенной вычурностью там, где она привыкла к простоте, то практичностью в том, где аргенцы предпочитали красивую видимость. Однако Мика и тут выручила ее. Девушка красочно описала весь ритуал соколиной охоты — по дням. И у Марики тут же созрел план.

Она попросила Мику передать еще одну записку Харцу — и та не возражала, все еще готовая помочь. Это могло бы вызвать подозрение, но силы продолжали возвращаться в руки Марики, и простого прикосновения к руке оказалось достаточно, чтобы понять, обманывает девушка или нет. Мика ушла, сжимая в кулаке записку, а Марика осталась стирать горькие капли с ладоней.

Она назначила побег на третью ночь после отъезда вали на охоту.

Вечером второго дня Мика пришла в комнату Марики в слезах. Та была уверена, что во всем опять виноваты «бабы» из гарема, но девушка покачала головой, вытерла бледные щеки и прошептала:

— Онумирает, хайин.

III. Шаг

Если оглянуться на жизнь назад, можно, при желании, увидеть ее знаковые точки, моменты, после которых все могло бы пойти иначе. Уйти из дома или остаться, признаться в любви или промолчать, помочь или пройти мимо — цепочка выборов, больших и малых, приводит к обзорной площадке, откуда внезапно открывается вид на все непоправимые ошибки и верные решения. Какие-то развилки более очевидны, какие-то скрыты в тумане возможностей, многие тропинки сходятся после, оказываясь вариантами одного пути. И редко, очень редко можно увидеть конкретный шаг, изменивший все.