Карнивора (СИ) - Лейпек Дин. Страница 75

— Кто отправил вас сюда? — спросил он иначе.

— Муфас, аси хайина, — тут же отозвался один из воинов.

Мергир только кивнул, подумав про себя, что с начальником мекатыр будет говорить отдельно. Коротко и убедительно, так, чтобы ни Муфасу, ни кому-либо еще не было повадно отдавать подобные приказы без его, вали, ведома.

— Пустите меня внутрь, — велел Мергир. Замок тут же отперли, вали шагнул в распахнутую дверь. Обернулся, когда услышал, что несколько мекатыр последовали за ним. Ничего не сказал, только выразительно посмотрел. Они были хорошо вымуштрованы, поэтому тут же с поклоном отступили от двери. Мергир притворил за собой тяжелое, усиленное ажурной металлической решеткой полотно и остановился.

Последний раз он был в этой комнате, когда здесь держали Ал Масани, четвероюродного племянника калифа. Тот закончил плохо, по настоянию дяди и вопреки советам Мергира, и у вали были неприятные воспоминания об этих покоях. Но Масани был шумен, несдержан и груб, и в комнате стоял такой же тяжелый, густой, неприятный дух.

Сейчас же здесь было тихо, светло и очень пустынно, быть может, от того, что в воздухе не было привычного аромата благовоний, только запах прогретой солнцем пыли, приносимый с улицы. Сначала Мергир решил, что колдунья в саду — он не сразу заметил ее, сидящую на полу у самой стены, а когда увидел, то тут же наткнулся на внимательный взгляд холодных голубых глаз.

И на короткое мгновение ему стало неспокойно. Может, и впрямь стоило взять с собой стражу?

«А может, — возразил самому себе, — никакая стража мне не помогла бы».

Это было странно — она сидела, он стоял, хотя все должно было быть иначе, а с другой стороны…

Даже калиф склонял голову перед жрецами Великой Матери, пусть и делал это для вида. А колдунья, судя по всему, обладала куда большей силой, чем любой из них. Откуда она ее брала? От демонов, которым поклонялись на севере, как говорили жрецы? Или, напротив, демоны служили ей? А раз так, раз она покорила зло — не была ли она тем самым Воином Света, чьего прихода сами жрецы фанатично ждали?

«Чушь, — подумал Мергир сердито. — Воин Света — мужчина. А она, несмотря ни на что, женщина».

«Но это не делало ее возможности менее впечатляющими», — добавил он про себя.

Вслух же вали сказал:

— Благородная хайин, — и поклонился.

— Меня зовут Моар, — неожиданно сказала колдунья, когда Мергир выпрямился, и ее глаза ярко блеснули при звуке собственного имени.

Что-то странное было в нем.

— Моар, — повторил Мергир, и имя кольнуло язык и небо, будто он лизнул что-то кислое и острое одновременно.

— Я спасла тебя, вали, — продолжила колдунья, — и взамен попрошу многого.

И опять все было не так. Это он пришел благодарить ее и предложить взамен все, что угодно, даже ее собственную свободу. Да, как хороший наездник, вали знал, что норовистую лошадь можно приручить, только дав ей самой сделать первый шаг.

Но это он должен был предложить ей все, что угодно. А вместо этого оставалось только сказать:

— Я слушаю тебя… Моар.

Голубые глаза смотрели куда-то внутрь него.

— Во-первых, все, кого вы взяли в плен вместе со мной, должны быть освобождены. И не просто выпущены из дворца — их сопроводят до самой границы и убедятся, что в Аргении их примут как пленников, а не как беглецов и дезертиров. Возможно, вы кого-то сможете получить взамен, не знаю. Но никто из моих людей не должен пострадать.

Мергир молчал. Он смотрел, как резвится норовистая лошадь.

— Во-вторых, — продолжила колдунья, — ты сделаешь так, что твоя третья жена, Айла, больше никому не сможет навредить. Ни Мике, ни любой другой женщине, которая будет пользоваться слишком большим твоим расположением.

Мергир криво усмехнулся. Его так и подмывало спросить, не хочет ли колдунья таким образом обезопасить себя — но он сдержался. Если вали что-то понимал, к ней это не имело никакого отношения. Хотя бы потому, что с Айлой она могла справиться и сама.

Колдунья замолчала, и он — нужно же было хоть как-то подчеркнуть свою власть! — заметил небрежно:

— Ты говорила, что попросишь многого. Есть что-то еще, чего бы ты хотела, Моар?

Она усмехнулась в ответ.

— Да. Я хочу нормальную одежду. Раз уж остаюсь здесь.

После недельного заточения в темнице Муфас понимал, что его не ждет ничего хорошего — да и знающие люди нашептали, что вали им очень недоволен. Хотя сам Муфас повода для недовольства не видел: если бы не он, мерзкая саидх так и ходила бы по дворцу как у себя дома. Конечно, проклятая аргенка околдовала Мику, и девушка была ни в чем не виновата, так Муфас и не винил ее, просто отослал от беды подальше и от колдуньи, и от вали, на пару с Хиссой. Лекарю он тоже не доверял.

Но колдунья и самого вали успела заворожить. Муфаса привели в маккеме, комнату, где вали вершил суд. Мергир восседал на устланном коврами помосте, среди горы шелковых подушек, и его черная одежда была сгустком тьмы среди этого пестрого великолепия.

Но он был не единственным темным пятном в светлом маккеме. Потому что за его спиной, облаченная в черный балахон, похожий на длинные жреческие одежды, стояла колдунья. Ее волосы безумной буйной копной обрамляли по-северному бледное холодное лицо, и ужасные пронзительные глаза горели голубым пламенем.

— Муфас, — тихо сказал вали, когда бывшего уже начальника мекатыр поставили перед ним в центре зала. — Свет ослепил твои глаза, ихтеке?

— Нет, аси хайина.

— Тогда почему, ихтеке, ты решил, что можешь в этом дворце судить и отдавать приказы, как в своем доме?

Муфас склонил голову.

— Я заботился о тебе, аси хайина.

Мергир ничего не ответил, и Муфас вовремя поднял взгляд, чтобы увидеть, как вали обернулся к колдунье. Не было слышно ни слова, но она вдруг сошла с помоста — совсем не так, как ходили изульские девушки, а быстрой и уверенной походкой. Муфас моргнул, и колдунья уже стояла перед ним. Он невольно отшатнулся, но она мягко шепнула:

— Не бойся. Это будет не больно.

И протянула к нему руку.

Она даже не коснулась его, но внезапно Муфасу стало очень тоскливо, будто вся жизнь потеряла свой смысл, и продолжать ее было совершенно незачем, не нужно, бесполезно. И это оказалось так страшно, так чудовищно одиноко, так безнадежно, что Муфас невольно подумал: «Только бы умереть!»

И умер.

IV. Принц

Дахор прекрасен весной. После зимних дождей уставшая сухая земля пропитывается водой, все вокруг зеленеет, цветет, и даже в самых нищих трущобах близ ворот Ат-Кахир на лицах молодых появляется надежда. Старые — о, они слишком много раз видели, как весна сгорает в летней жаре, забывается темными осенними ночами, смывается зимними ливнями. Они помнят, что весна — короткий вздох в бесконечном пути от рождения до смерти, бесконечном потому, что на каждую смерть придется новое рождение, и пришедшая жизнь ничем не будет отличаться от предыдущей. Но молодым все еще кажется, что они могут что-то изменить. И глупец будет пытаться сбить с них спесь, стереть необдуманную улыбку с лица, спустить с небес на землю. И мудрец, глядя в яркие юные глаза, промолчит.

Мудрец знает, что без весны не будет ни лета, ни осени, ни зимы. То, что не цвело, не росло, не знало радости дождя и жестокости зноя, не знало самой жизни. Все мы смертны, так что же теперь, и не жить?

Старый Сирук был мудр — хотя его соседи и считали иначе. С юности он работал учителем в Бишаке, соседнем с Ат-Кахиром квартале, жители которого могли себе позволить отправить детей учиться. А учителем — все это знают — становится только тот, кто ни на что больше не годен. Да и ума в этом деле не наберешься: весь день покрикивать на мелкое дурачье да пытаться вбить им в головы грамоту и счет! Нет, учителей в Дахоре, да и во всем Изуле не уважали. Хуже келих, начальной школы, был только ахас, двор сборщика податей, куда, как известно, ни один честный человек работать по своей воле не пойдет. Но ахасета, сборщика, и презирали, и боялись. Келихита, учителя, не боялся никто. Разве что самые младшие ученики.