Молёное дитятко (сборник) - Бердичевская Анна Львовна. Страница 29

— Вот и верь устоявшимся догмам! И кошка с собакой отлично уживаются вопреки предрассудкам. Куда им, в самом деле, друг от друга деться, рядом живут!..

Друг с другом кошка с собакой ужились. Но вот с Фаиной не очень-то.

Тамара не терпела поводков и тайно, по ночам отыскивала и сгрызала кожаные оковы. Вообще она все любила попробовать на зуб, особенно обувь. Наказывать, тыкать носом, ругать ее — не имело смысла. Привыкнув к дому и изучив окрестности, она, избавившись от поводка и от тех, кто ее пытался выгуливать— от девочки или Фаины, — убегала, куда глаза глядят. И возвращалась, когда хотела. Началась зима, то есть пошли дожди и, как обещала тетя Тоня, Томка собирала на свою бесконечную и провисающую до земли фигуру всю окрестную грязь. Нисколько не горюя по этому поводу, она приходила домой, бодро лаяла, а когда ее пускали, ловко закидывала себя на старинное кресло. На нее кричали и волокли в ванную. Вот это уж извините, этого Тома не желала терпеть никогда. Никакого душа, никаких ванн, ни за что! Она орала благим матом, гавкала, рычала, выла, даже почти кусалась и вполне царапалась всеми четырьмя своими культяпками. Ее все же мыли или вытирали лапы и брюхо мокрой тряпкой, но и это оскорбляло Тому до глубины души. После водных процедур она вытиралась о половики, о палас, о покрывала… Потом дулась на всех.

Но иногда дожди прекращались, земля подсыхала, собачья шкура белела, и Томка, стерва, сменяла гнев на милость — провожала Фаининых девочек до школы и порой даже поджидала их, чтоб проводить обратно домой. Фаина не спешила умиляться. Ей казалось, что все это была тонко продуманная игра: Томка понимала, что изредка надо совершать что-то общественно полезное, отрабатывать себе право на любую последующую наглость. Право же на любовь, Тамара была уверена в этом, она получила навсегда и задаром. «Вы же меня любите! Вот и терпите». Во всяком случае, так ее понимала Фаина.

Но постепенно, очень медленно, проявляя бездну характера, шаг за шагом, Фая Тому побеждала. Ненадолго. Каждый раз Тома снова отматывала свою вольную жизнь обратно, и все начиналось сначала.

У войны этой было одно-единственное ценное качество: на ней не соскучишься. Так они дожили до весны.

Котенок тем временем вырос, все в нем криво-косо, но срослось, и он стал нормальным с виду тбилисским котом — маленькая головка, зеленые виноградины глаз, шерстка черная на солнце блестит. Однажды пришла в гости тетя Тоня, принесла Тамаре говяжьих сахарных костей с мяском, девчонкам пирожки с курагой… И заглянула — на всякий случай — Ваське под хвост. Посмотрела и сообщила Фаине:

— Котенок твой не Василий, а Василиса.

И добавила, тоже на всякий случай:

— Фаина, знай: я котят топить не буду!

Даже чаю пить не стала — так расстроилась. И еще добавила:

— А уж щенков и никогда не топила. Учтите!

И ушла домой.

Пока что Томка бегала налегке. Как-то она ухитрялась в пору собачьих свадеб прямых контактов избегать. В случае чего садилась на попу, а ухажерам улыбалась приветливо, во всю морду.

Но однажды Тамара привела домой законного жениха, претендента на жилплощадь.

Она пропадала дня три, погода была жуткая, Фаина, как всегда, ее ждала, выходить даже боялась, вдруг эта подлая тварь как раз припожалует. Действительно, когда Фаина все-таки пошла в магазин, то на обратном пути увидала, что возле подъезда крутится Томка. Но не одна, а с огромным кобелем, беспородным до полного безобразия. Грязнее Томы, да еще с репьями в патлах. Дверь в подъезд, как обычно, была настежь, и Тома, крутясь вокруг ухажера, все пыталась заманить его в эту дверь. А он явно тормозил. Возможно, вообще не был готов к законному браку. Фаина подошла и, к ужасу своему, увидела, что ухажер пришел «не с пустыми руками», из пасти этого волкодава свешивался огромный шмат требухи и кишок. Тома была крайне оживлена и попыталась броситься в элегантном прыжке Фаине на ручки. Это хорошо умеют делать шпицы, но таксы, слава богу, нет. Фаина увернулась. И падение в лужу не испортило Томе настроения. Она крутилась вокруг и заливисто, хвастливо тявкала. Фаина отлично понимала, что собака имеет в виду: «Вот я какая! Вот какой у меня кавалер! Жить будем вместе лучше прежнего, в потрохах купаться!»

Пес не разделял Томиного оптимизма. Он уселся на мокрый хвост, положив перед собой требуху. В сидячем своем положении пес был ростом с местного участкового Артура. От Томы и от Фаины он отворачивался, нервно зевал и вообще хотел провалиться сквозь землю.

Фаина решительно вошла в подъезд и захлопнула за собой дверь. Сзади раздался визг, просто даже нецензурщина какая-то. А Фаина яростно поднималась на четвертый этаж и думала про Томку: «Ну, сучка! Что она о себе возомнила! И что она своему дурню наплела, интересно!..» В квартире, на кухне, все с той же яростью, Фаина расшвыривала по шкафчикам продукты, пока не увидела свое отражение в зеркале: красная, брови к носу… Не веснушчатая русская красавица, а актер театра Кабуки! И такой ее смех взял! Она даже ослабла и села отдохнуть на табуретку.

Васька пришла посмотреть на хозяйку. Посмотрела и ушла. Через некоторое время раздались за дверью повизгивания и тявканье. Фаина вооружилась новым просяным веником, открыла дверь, увидела, как в песне поется, «одну возлюбленную пару», и смеяться перестала. До чего же Томка очеловечилась! До полного хамства! Фаина с огромным чувством дала ей веником по обаятельной морде. Удивительно, но именно шуршащий просяной веник навел на собак священный ужас. Они кубарем покатились вниз, а Фаина неслась следом, огревая наглецов по спинам и вопя, как индеец в югославском фильме. Когда вся компания выкатилась во двор, все соседи, кто оказался дома, открыли окна — посмотреть на эту кутерьму. Веселились и рассказывали тем, кто опоздал к зрелищу, про Томкиного ухажера с требухой. Один из соседей его узнал, кобеля звали Жорка, и был он не совсем бродячий пес из «Африки». Он там, у ворот на мясокомбинат, был вроде сторожа-добровольца, не на пайке, но с теплой конурой. Воров он гонял — самозабвенно. И грузовики кусал за колеса из спортивного интереса… В Фаином дворе Жорка больше никогда не появлялся. И Тома слегка присмирела, на нее нашлась управа — просяной веник.

У Васьки была своя песня. Она все яростней ненавидела мужчин. Всех. Когда Фаина с девочками впервые торжественно вынесли кошку на улицу, она немедленно загнала на деревья случившихся во дворе трех котов. Затем, увидев мальчишку с палкой, Василиса выгнула дугой кривую спину и пошла, подвывая, вокруг парня, намереваясь зайти сзади. Мальчишка удрал без оглядки… Фаина больше Василису «выгуливать» не решалась, вполне хватало и Томы. Васька, кстати, и не рвалась на улицу. Сидела на лоджии, на листья акаций любовалась. А по вечерам вместе с хозяйкой смотрела телевизор. Фаина укладывала девочек спать, выгоняла Томку из старого кресла, та ворчала, но уступала. И вот белая собака в ногах у Фаины похрапывает, а на коленях черная атласная кошка мурлычет и внимательно кино смотрит. «Это же надо!» — думала Фаина, но гладить Ваську не решалась.

Редко, но приходили в дом какие-то мужчины — почтальон Алик или слесарь Петрович. Все они были куряки и выпивохи. Вот тут-то Василиса и выступала во всей красе, так что даже Тома пряталась. Умела Фаинина кошка показать всем представителям вонючего мужичья, где раки зимуют. Она забиралась на приоткрытую дверь или на шкаф и со змеиным шипением кидалась на гостя сверху. Все, кто это единожды испытал, либо не совались вовсе, либо вначале стучали в дверь и просили: «Кошку убери! — И снова переспрашивали: — Убрала? Точно убрала?..»

Появился однажды у Фаины детский участковый врач, милый человек. Спокойный, почти не выпивающий, слегка курящий, холостой (с мамой и папой жил в Сабуртало), по имени Анзор… Всем хорош. И, видимо, понравилась ему Фаина. Ну и что?.. Да ничего! Васька все сделала, чтоб его отвадить. Только по телефону звонил…