Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София. Страница 61
«Ты себя голодом заморить решил?!»
«Вик, Риша волнуется наверное…»
«Вик, да в конце концов!»
Он не видел в разговорах. Он ни в чем не видел больше смысла.
Единственный раз он встал с кровати, чтобы плотно задернуть шторы. Ему хотелось остаться в темноте. В темноте было спокойно и тихо.
Шорох дождя и темнота стерли границы времени. Где кончался день, где наступала ночь? Где отступала жажда, где пропадала голодная боль, где сознание начинало мутиться легкой дымкой, где наступало забвение?
В ту ночь Вик чувствовал, что ему что-то мешает. Что-то не так было в его отрешенности, что-то мешало ему погрузиться на дно меланхоличного забытья. Что-то горчило на языке и тянуло тоской в груди.
Чужое бессилие и панический страх перед бессилием, так похожие на его собственные. И Вику вдруг стало стыдно. Всего на секунду — но оцепенение дало трещину.
— Мартин?
«Да», — раздался обрадованный голос.
Мартин к тому времени уже серьезно собирался заставить уступить ему силой, выпить воды и поесть. Но ему не пришлось. Вик говорил хрипло, словно отвыкнув от того, как слова царапают горло.
— Давай поменяемся?..
«Если хочешь…» — Мартин встал с кресла и подошел к проему.
— Нет. Не так. Совсем. Я буду у тебя, в темноте. А ты иди сюда, к свету, и больше… больше не оглядывайся.
Мартин отшатнулся от проема. Перед глазами будто взорвался целый фонтан разноцветных искр, а потом он почувствовал запах.
Пахло йодом, солью, мокрой тканью и деревом. Пахло свободой. В этом запахе угадывались ноты мяты и жасмина.
Он закрыл глаза ладонью и глубоко вздохнул, позволяя неведомому ему морскому ветру наполнить легкие.
Он сам. Он сможет выбирать свою дорогу. Дышать. Увидеть море, и не расстаться с ним никогда. У него будет семья. Небо над головой и земля под ногами. И они больше никогда не будут помещаться в уступленные минуты и часы.
Он будет счастлив.
«Я этого не сделаю».
— Ты ведь хочешь! Зачем?! — Вик рывком сел на кровати, слепо пошарив перед собой рукой.
Перед глазами плыли разноцветные круги. И без того худой, Вик стал напоминать ожившего мертвеца. Отросшие волосы липли к лицу, под глазами залегли глубокие тени, а скулы выступали так сильно, что, казалось, даже не были обтянуты кожей. Посеревшие губы трескались и кровоточили.
«Вик, тебе больно, и ты в отчаянии. То, о чем ты меня просишь… даже если это можно сделать… Это не то решение, которое можно принимать в таком состоянии», — осторожно ответил Мартин.
— Да будь ты хоть раз человеком! Как все, настоящим! Подумай о себе, Мартин, ну же! Поедешь к морю! Поступишь во флот, в медицинский университет! Будешь любить какую-нибудь красивую девушку, которая будет любить тебя! Мартин, прошу тебя… — страстно шептал он, судорожно сжимая края одеяла.
«Что с тобой? Что с тобой на самом деле, Вик?»
— Мне страшно. Ты не знаешь… да, конечно, ты не знаешь. Сядь на порог и закрой глаза, я попробую тебе показать.
Мартин сел в проеме и закрыл глаза ладонью. Сначала перед его взглядом вспыхивали неясные белоснежные сполохи. Но с каждой секундой они все больше и больше принимали очертания и формы, и под конец Мартин не смог сдержать вырвавшегося ругательства.
Перед ним была комната, в которой не было ни одной двери — только огромное окно в темной деревянной раме.
Снаружи на стекле и на раме виднелись несколько длинных царапин, словно кто-то огромный и когтистый скребся, пытаясь проникнуть внутрь.
Стены комнаты еще сохраняли белый цвет. Сначала Мартину показалось, что Вик что-то нарисовал, вроде причудливой паутины тонкого узора. Но, приглядевшись, он понял, что все стены покрыты сетью трещин. Их перечеркивали несколько почерневших потеков и отпечаток окровавленной детской ладони.
Вик не стал, а может, и не мог ничего себе создавать. Комната была пуста, и каждый ее изъян был виден четко на беспощадном белом свету.
— Видишь, Мартин? Я себя теряю. Мой мир рассыпается, и я ничего не могу с этим сделать. Мне снятся сны, а может, это видения. Мне хочется… перестать чувствовать. Не любить. Быть равнодушным к чужой боли. Мне снятся белые цветы, падающие в серую воду, снится женщина с изрезанным лицом. Знаю, что я ее убил, и знаю, что мне… это понравилось. Мне страшно. Сделай так, чтобы этого не случилось.
«Этого не случится. Знаешь, почему? Потому что человек, кем бы он ни был, всегда несет ответственность за свой выбор. Только ты выбираешь, быть тебе человеком или нет. Никто не заставит тебя стать жестоким. А теперь вставай с кровати и иди воздухом подыши — немудрено озвереть, лежа скорчившись в темноте. Я-то точно знаю».
— Мартин, ты…
«Я не стану этого делать».
— Я…
«Тебя никто не заставит, ясно?! Никто и никогда. Ты будешь иметь возможность выбирать до самой своей смерти. И уж если решишь изрезать кому-нибудь лицо — это будет твой выбор».
— Мартин, если я… сделаю неправильный выбор…ты…
«Ты его не сделаешь. Я в это не верю».
Мартин не лгал ему, но сон, который он видел когда-то в детстве не оставлял его все эти годы. Стерлось в памяти прозвище, которым к нему обращалась девушка. Истлел ее голос, и даже интонации — он помнил только, что она была в отчаянии. Остался лишь яркий отпечаток, словно шрам от удара плетью. Беспомощность перед чужой болью и решетки, затянувшие проем.
Решетки. Трещины на стенах. Царапины на окнах.
«Но если все же… если ты все же его сделаешь — учти, что ничего уже не будет по-прежнему. Потворство злу, помнишь?»
Вик прикрыл глаза. Он уже достаточно понял, как много значит чья-то беззаветная вера. И как она способна стать светом во тьме. Не успев ответить, он провалился в сон — черный, глубокий и пустой. Обычный сон, не похожий на зябкое забытье.
Он проснулся от того, что кто-то касался его лба прохладной ладонью.
— Мартин?..
— Это я, — раздался голос.
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что голос не принадлежал Мартину. Вик рывком сел на постели, поплатившись за это жестоким приступом головокружения.
— Что ты здесь делаешь, Риш?
— В окно влезла, — пожала плечами она, садясь на край кровати. — Вик, что происходит? Ты пропал, я за тебя волновалась… Мари пыталась с отцом твоим поговорить, а потом сказала, что он несколько дней назад уехал в город, весь в крови, вроде на него напала собака… Вик, ты отвратительно выглядишь.
— Спасибо, я рад.
Новость о том, что за него с чего-то решила поволноваться Мари совсем не обрадовала, но Вик не удержался от ехидной, злой фантазии — эта манерная блондинка в бархате стоит посреди их разгромленной кухни и, морща нос, отчитывает его отца, называя «котеночком».
— Ты в зеркало давно на себя смотрел? Вик, ты похож на труп. Когда ел в последний раз?..
«Мартин, мне дурно… как попросить ее уйти?»
«Никак. Заботливая женщина — это как стихия — она неотвратима, неумолима и безжалостна», — слукавил Мартин.
Он мог наврать Рише и заставить ее уйти. Но делать этого он, конечно же, не стал.
Риша с неожиданной для хрупкой девушки силой вцепилась в его плечи.
— А ну вставай!
К удивлению Мартина, Вик послушался ее безропотно. Только сжал ее запястья, словно тонул.
— Идем. Вик, ты вообще думаешь головой? Ты на что похож?!
В голосе Риши звенело искреннее возмущение. В отличие от Мартина, которого в такой ситуации было легко оттолкнуть с дороги, избавиться от Риши не представлялось возможным — худая, ростом едва ли достигающая его плеча, она внезапно оказалась страшнее реального стихийного бедствия.