И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 167

И горло сжало от запоздавших эмоций. Поздно, Тони. Эти слова нужны были раньше: до отбитых пальцев и обожжённых ладоней, до разбитой головы и отмененного собеседования. В конце концов до того, как последние унижения просто сломали у Рене хребет. А потому она едва заметно кивнула и вышла из операционной.

Май неожиданно резко взорвался на улицах города цветами да зеленью. После бесконечных апрельских метелей, его солнце наконец-то согрело уставший от долгой зимы Монреаль. Люди снимали тяжелые куртки, мелькали пестрые плащи в цветах канадского клена, а вдоль старого порта слышалась музыка из сотен кафешек. Выпавший на прошлой неделе последний снег сошел едва ли не за пару часов, оставив после себя налет пыли на мостовой и чуть суховатый воздух. Даже запах реки, что текла через дорогу от дома, больше не отдавал затхлостью и болотом, теперь оттуда доносился аромат свежей воды и кваканье первых лягушек. Такова была романтика самого неблагополучного района в очень порядочном Монреале.

Несмотря на освобождение от дежурств, Рене плохо запомнила, как прошли обязательные тесты и практика. Королевский колледж врачей и хирургов оказался организацией на редкость огромной, а потому неторопливой и временами неповоротливой. Влияние снобизма Британии ощущалось здесь удивительно сильно, однако огромная махина работала, словно тщательно смазанный механизм, без единой осечки. Они назначали встречи, проводили беседы и бесконечные слушания, а еще высылали целые кипы счетов, которые Рене оплачивала даже не глядя. Посчитать, сколько было потрачено на получение проклятой лицензии, она так и не решилась. Иногда ей вообще начинало казаться, будто в стоимость включен даже воздух из экзаменационного кабинета. Но каких-то иных способов выцарапать разрешение на работу не существовало, так что Рене послушно отвечала на вопросы, делала предложенные манипуляции и терпеливо ждала результатов. Между делом она получала гражданство — Боже, храни Королеву! — и сдавала экзамен на знание французского языка. Увы, но в Квебеке терпеть не могли английский и англичан. Но только выйдя на потрепанные временем ступени посольства, Рене неожиданно тоскливо расхохоталась и посмотрела в сторону темневшего вдалеке Хабитата. Забавно, а ведь Энтони тоже был здесь однажды. Да-да, в тот самый день, когда подтверждал выданную где-то под Палестиной лицензию, проходил тесты и отвечал на ужасном французском о том, чем будет заниматься в крупнейшей больнице. Господи, какие же они все идиоты.

В общем, когда дела неожиданно оказались сделаны, а последние заявления тщательно заполнены и отправлены, Рене вдруг поняла, что свободна. Больше не надо бежать на дежурства, зубрить новые книги, переживать за своих пациентов. Цель, к которой она так стремилась, достигнута, но образовавшаяся на месте привычной жизни пустота оказалась пугающей. Рене внезапно ощутила себя бездомной и неприкаянной. Сиротой. В душе опять поселилось дурное предчувствие, когда под взглядом почему-то теперь постоянно сидевшего в ординаторской Энтони она собирала бумаги. «Я хочу, чтобы ты сдох!»— колотилось в мозгу, и спина покрывалась испариной. Нет, не хотела. Но и простить все, что он сделал, Рене не могла. Так и смотрели они друг на друга не в силах что-то сказать или сделать, потому что оба, похоже, уже давно везде опоздали. И убирая в сумку ярко-желтые «вишенки», Рене отчаянно старалась не разреветься. Ну почему? Почему все вышло именно так? Ответа не было ни у неё, ни у Роузи, что пришла провести вместе последний день. И съеденный на двоих горячий poutine с ананасовым соусом показался обеим с привкусом горечи. Наверное, повар сделал что-то не так. Но хотя Рене с тревогой ждала разговора, подруга ни о чем не просила, не убеждала остаться или дать кому-нибудь шанс, только задумчиво разглядывала выбитый на руке иероглиф. Роузи Морен прекрасно все понимала. Как поняла купленный до Женевы билет, покуда Рене машинально крутила меж пальцев пришедшую утром открытку откуда-то из Непала, а может, Камбоджи.

Итак, она снова сбегала. Давно были упакованы вещи, которых внезапно оказалось немного, собраны чемоданы, выплачена аренда за месяц вперед. Рене не знала, когда получит хоть одно предложение о работе, но понимала, что согласится на первое. Просто потому, что ей уже все равно. И, казалось бы, вот он конец, когда все должно вновь прийти в норму, да только спокойнее на душе не становилось. Что-то было не так.

Последняя ночь в Монреале вышла дождливой и хмурой. Рене лежала в постели и старательно вслушивалась в грохотавшие о металлический край подоконника крупные капли. В уме крутились неясные образы последнего сна. Они были мутные, липкие и отдавали знакомой отвратительной зеленью длинного коридора, а ещё запахом крови. Рене потерла лицо, шумно выдохнула и улеглась на бок, уставившись в закрытые оконные жалюзи. Лежать в темноте оказалось неожиданно страшно. В голову лезла навязчивая мысль, что кошмары вернулись. И хоть Рене отчаянно гнала ее прочь, но все равно вот уже битый час считала минуты и позорно боялась снова заснуть. Это ведь просто сон, верно?

Скрежет завибрировавшего на полу нового телефона прозвучал удивительно громко. Вздрогнув всем телом, Рене затейливо выругалась на французском, прежде чем свесилась с кровати и подслеповато уставилась на ярко горевший экран. А тот светился с энергией не меньше двух солнц. Так и не сумев разобрать, кто посмел потревожить в этот бог его знает который час, она подняла нервно дергавшийся аппарат и нажала на кнопку ответа.

— Да? — голос звучал хрипло. Полная иллюзия грубо прерванного сладкого сна.

— А… Эм… Рене! Это доктор Фюрст. Я тебя разбудил? — прокричало из трубки, отчего Рене невольно поморщилась. Чуть отодвинув от уха телефон, она сумела разглядеть время и нагло соврала:

— Три утра. Разумеется, я спала. Что-то слу…

Складывалось ощущение, что желание перебивать стало некой спортивной забавой. Словно окружавшие Рене люди однажды заключили пари и теперь упорно старались не проиграть. Поэтому, когда на полуслове динамик взорвался неожиданным шумом улицы, она не удивилась. Только медленно выдохнула и постаралась разобрать торопливую речь взволнованного главы анестезиологии.

— Не могу найти Энтони. Он ушел еще днем и с тех пор не отвечает на звонки.

Сердце в груди на мгновение замерло, а потом истошно заколотилось. Однако все, что услышал обеспокоенный Фюрст было короткое:

— И?

Рене перевернулась на спину и уставилась в темный потолок.

— Я думал, может… — Алан замялся, но она не собиралась ему помогать. Так что, пересилив собственную скромность, Фюрст договорил: — Он не с тобой?

— Нет, — отрезала Рене, а сама прикрыла глаза. На том конце сотовой связи вновь зашумела улица.

— А ты не знаешь, где он может быть?

Что же, если доктор Фюрст дошел до подобных вопросов к какой-то девчонке, то дело и правда полная дрянь, а Рене — последняя надежда отыскать Тони в самой вонючей канаве этого города. И хорошо, если еще живого. Но вместо того, чтобы немедленно кинуться на поиски немаленькой пропажи, Рене лишь повыше натянула тонкое одеяло.

— Понятия не имею и знать не хочу. — Вновь послышалось невнятное бормотание, но в этот раз Рене не дала себя прервать. — А сейчас извините, доктор Фюрст, но у меня самолет через несколько часов. Мне бы поспать.

Повисла короткая пауза, а потом Алан устало вздохнул.

— Да, разумеется. Извини за беспокойство.

Вызов оборвался, и Рене отбросила телефон. Поудобнее устроив голову на подушке, она удовлетворенно вздохнула, прикрыла веки и… Вновь широко распахнутые глаза уставились в надоевший потолок. Да будь ты проклят, Энтони Ланг! Рене зарычала и спихнула на пол мешавшееся одеяло. Ноги коснулись ледяного пола, а тело мгновенно пробрала дрожь от гулявших по спальне весенних сквозняков. От этого челюсть едва не свело болезненной судорогой, а сквозь стиснутые зубы раздалось разгневанное шипение. Чертов Фюрст! Ведь он знал! Конечно, даже не сомневался, что она поедет. Бросит все дела, примчится с другого края города, достанет даже с того света, потому что это долбаный Тони. Потому что иначе Рене попросту не могла. Потому что причина, по которой прямо сейчас так испуганно колотится сердце, до банальности очевидна! Неожиданно очень захотелось дать Лангу в нос. Сначала найти, а потом хорошенько врезать. Так, чтобы согнулся от боли и недоуменно уставился на едва доходившую ему до плеча Рене. О, да. Она злорадно хохотнула, пока быстро натягивала приготовленные заранее джинсы. Следом на очереди оказался свитер, затем кроссовки и куртка… а еще перцовый баллончик. Черт возьми, Рене отлично знала, куда едет в начале четвертого ночи.