И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 168

Бар «Голдис» по-прежнему весьма успешно оправдывал некогда данное ему прозвище самой дурной клоаки. Прошедшая зима оставила неизгладимый след на его вывеске и грязном витринном стекле, перемешав в потрясающе абстрактный узор пылевые скопления и черную копоть от гремевших неподалеку железнодорожных путей. На пару секунд Рене даже залюбовалась разводами, но тут из приоткрытой двери донеслась громкая музыка, повеяло травкой и крепким запахом дешевого табака. Ладно, она просто удостоверится, что Энтони именно там, а потом попросит Фюрста забрать бренное тело. Ничего сложного. Верно? Рене нервно стиснула кулаки, в последний раз вдохнула не самый чистый воздух и нырнула в смрадное помещение. Где-то за спиной в панике уносилось такси.

Первое, что почудилось Рене, стоило очутиться внутри, — она ослепла. А еще оглохла, потеряла вкус и обоняние, после чего тактильные ощущения завопили от ужаса. Рене окружала группа каких-то совершенно пьяных мужчин, что толпились у самого выхода и громко ржали. Из их ртов вырывался отвратительный запах кислого перегара, а от одежды несло потом, пока пол под ногами содрогался от жутких басов и чьего-то ора. Затаив дыхание, Рене проскользнула мимо пузатых тел, шагнула в переполненный бар и только тогда поняла, что сегодня здесь праздник. Черт побери! Она нервно огляделась и заметила развешанные по стенам флаги, имитировавшие знамена восстания Патриотов. Что же, сегодня в Квебеке был день скорби и гнева, когда вспоминали о дискриминации первых французов и борьбе за власть, что закончилась печальным разгромом. Первая в истории Канады провинция так давно мечтала к чертям отделиться, что готова была отпраздновать даже несостоявшуюся попытку переворота. А потому, пока в эту ночь остальная страна восхваляла салютами королеву Викторию, в этом баре — да и во всех остальных тоже — мечтали придушить каждого, кто скажет хоть слово на ненавистном английском. А ведь Тони… Боже! Тони из принципа не говорил по-французски и вряд ли станет теперь. Дурной упрямец! Рене на секунду испуганно зажмурилась, а затем торопливо потерла слезившиеся от дыма глаза. Где же он, черт возьми?!

Темная ссутуленная фигура нашлась далеко не сразу. Рене пришлось трижды осмотреть переполненный бар, прежде чем в самом конце длинной стойки она заметила знакомую черную куртку и бросилась в ту сторону. И бог его знает, сколько ног было отдавлено по пути и сколько тычков получила она сама. Все, что волновало Рене, — добраться до того, как Энтони станет скучно. А потому она упрямо продиралась сквозь переполненный зал, не обращая внимания ни на людей, ни на столы, ни на ступеньки. Но, когда до цели оставалась пара шагов, Рене все же споткнулась и едва не упала на барную стойку, приземлившись аккурат рядом с невозмутимо сидевшим Лангом. В уши ворвались завывания на немецком, скрежет гитар и чьи-то громкие разговоры, когда она подняла голову и всмотрелась в удивленные золотистые глаза. Рене искала в них хоть какие-нибудь проблески мысли, но затем недоверчиво моргнула и опустилась на соседний стул.

— Ты не пьян, — немного растерянно проговорила Рене, пока смотрела, как Тони сосредоточенно строил из зубочисток маленький дом.

— А должен? — откликнулся Ланг, перекрыв новый шум гитар, затем поморщился и щелчком пальцев разбросал по столешнице деревянные палочки.

— Мы полагали… — Дернувшаяся вверх бровь вынудила Рене прерваться и покачать головой. — Привыкли, что именно так ты решаешь душевные дилеммы…

— Я всего лишь думаю! — презрительно фыркнул Энтони. — Просто иногда итог осознания оказывается слишком тяжелым.

— А сегодня? — тихо спросила Рене. — Сегодня твои мысли полегче?

— Сегодня их нет. Ни одной.

— Почему?

Энтони ничего не ответил. Только махнул рукой, подозвав бармена, и что-то сказал ему. Рене не разобрала, потому что набор звуков оказался совсем незнакомым. Однако через несколько секунд по стойке проскользила открытая бутылка с пивом и замерла четко напротив Ланга. Ясно, ждать объяснений бессмысленно. Рене чуть поерзала на высоком неудобном стуле, прежде чем решилась сменить тему.

— Фюрст тебя потерял…

— Паникер, — пробормотал Тони, а затем достал из кармана телефон и отшвырнул дальше по столешнице. — Это дерьмо село еще днем.

Рене медленно выдохнула, проследила за замершим рядом с барменом аппаратом и неожиданно осознала, что Энтони все же не до конца трезв. Да, он прекрасно понимал происходящее вокруг, но границы в его голове потихоньку начинали стираться.

— Сколько ты выпил? — спросила она, когда музыка ненадолго стихла. Рене смотрела на залегшие под глазами Энтони синие тени, на слишком впалые щеки и не представляла, как сможет его увести. Ее сил не хватит, чтобы даже на миллиметр сдвинуть груду мышц и костей. А уходить надо, пока не стало слишком опасно. Где-то позади уже звучали радикальные тосты.

— Иди домой, — неожиданно сказал Ланг и сделал глоток. — Это не лучшее для тебя место.

— Как и для тебя. Сегодня праздник Патриотов, а твой французский… — Она опасливо оглянулась, но в этом шуме вряд ли кто-то мог их услышать. По крайней мере, Рене на это надеялась.

— В мире семь тысяч языков, включая латынь. Думаешь, я не справлюсь? — Энтони усмехнулся, а потом сгреб разбросанные зубочистки и снова принялся за строительство дома. — Рене, уходи.

— Нет. Либо вместе сейчас, либо я дождусь, пока ты вдоволь надумаешься.

Энтони чуть склонил голову набок, словно размышлял над ее словами, а потом неожиданно громко хлопнул ладонью по липкой столешнице и проорал занятому очередным гостем бармену:

— Ahornbier für diese zierliche junge Lady, bitte. Und dreh' etwas möglichst Romantisches von Deutschen auf! Ich hab' so etwas wie einen Abschiedsabend mit dieser Dame [86].

Лысый и раскрашенный татуировками мужчина неприлично хохотнул, затем оскалился и скрылся где-то за шкафом с разномастной выпивкой.

— Что? Что ты ему сказал? — испуганно спросила Рене, когда заметила брошенный в свою сторону насмешливый взгляд нескольких сидевших неподалеку гостей. Но тут прямо перед лицом громыхнула стеклянная бутылка с непонятным напитком, а потом — о, чудо из чудес! — чистый стакан. Ошарашенная Рене непроизвольно дернулась в сторону. — Тони?!

— Кленовое пиво. То, что нужно в твоем нежном возрасте, — пробормотал Ланг, правильно истолковав прозвучавшее в вопросе недоумение. Он опять игрался с зубочистками, но затем вздохнул, подхватил свой напиток и отсалютовал. — За удачный перелет.

В несколько глотков Энтони осушил почти половину, пока Рене ошарашенно пыталась что-то сказать. Наконец, он с грохотом вернул бутылку на стол, а у неё вновь появились способности к речи.

— Откуда ты знаешь? — ошарашенно спросила она, пока сама в голове судорожно вспоминала, где могла проболтаться.

— Почта, — сухо отозвался Энтони и постарался аккуратно положить сверху новую зубочистку, однако пальцы неожиданно дрогнули, и вся конструкция рассыпалась. Послышалось тихое ругательство, а потом Ланг неожиданно саркастично договорил: — Ты не закрыла свою почту на компьютере дома.

У Рене ушло несколько тягучих секунд, чтобы осознать, о чем именно говорил Энтони. Дом? Слово отозвалось в голове воспоминаниями о белых отштукатуренных стенах, стеклянных переходах и огромных квадратах солнечного света, что насквозь пронизывали пустые комнаты. И Рене будто снова услышала шум перекатов Лаврентия да эхо распростертого через залив города. Дом…

— Я не шарился по твоей переписке, если тебя это волнует, — неожиданно проговорил Ланг.

— Но и не закрыл, — холоднее, чем следовало откликнулась Рене.

— Нет, — согласился Энтони, а она откинулась было на низкую спинку стула, но тут же протянула руку и схватила бутылку, позабыв про стакан. Пиво на вкус оказалось неожиданно сладковатым, правда Рене поняла это лишь на пятом глотке.

Если честно, прямо сейчас она не очень осознавала, что чувствует. Раздражение? Прилив нежности? Ностальгию? Возможно, все сразу. Однако думать, почему за эти месяцы Тони так и не смог нажать на одну дурацкую кнопку, грозило либо фатальным разочарованием, либо бесполезной надеждой, что в любом случае было бесперспективно. Так что Рене сделала машинальный глоток и едва не подавилась, когда на смену безумной долбежке по струнам и барабанам резко пришел мягкий проигрыш.