И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 174
Доктор Бюже бросил заинтересованный взгляд на задумчивую Рене, а та встрепенулась от неожиданного вопроса и растерянно пробормотала.
— Да, четыре года.
— Отчего же ушли? — Ему, очевидно, было действительно интересно.
— Не сложилось, — немного сухо откликнулась Рене, но потом тихо добавила. — Я бы не отказалась от специальных окуляров и запаса нейрохирургических нитей.
— Запишите, — хмыкнул Бюже. — Здесь надо заниматься чем-то особенным, дабы не свихнуться в зимние месяцы. Так что, занесите мне в понедельник ваш список. Что-нибудь да придумаем.
С этими словами он зашагал дальше и по пути завел стандартную речь, которую обычно приберегают для неожиданных визитов спонсоров. Во время неё Рене узнала годовой план операций, все до одного показатели отделения и была представлена, наверное, каждому в этой больнице — от уборщицы до чудом заблудших сюда студентов. Но когда экскурсия уже подходила к концу, и они с доктором Бюже прощались у выхода, он вдруг махнул рукой куда-то за спину Рене и весело произнес:
— Совсем позабыл показать вам нашу неотложку. Не скажу, что она пользуется здесь популярностью, однако мы всегда готовы принять…
Дальше Рене не расслышала ни слова. Повернувшись в направлении, куда по-прежнему указывал глава отделения, она подняла взгляд и едва не заорала. Сердце медленно бухнуло, прежде чем истошно заколотилось и разогнало по венам враз остывшую кровь. В ушах зазвенело. И Рене хотела бы не смотреть, мечтала зажмуриться и сбежать, но зеленый коридор из кошмаров притягивал. Он уходил вглубь длинной прямой, в конце которой нервно мигала дурацкая лампа. И видит бог, у Рене и не осталось ни одного шанса обознаться. Да, это было оно. То самое место из снов, которое она хотела бы никогда не видеть. Забыть! Но вместо этого услышала:
— Давайте наведаемся туда.
Нет! Рене хотела закричать, что не надо! Что лучше она развернется и сбежит к черту из этой больницы! Но пальцы Бюже уже аккуратно взяли за локоть, и Рене шагнула вперед. Под ногами скрипнула местами разбитая плитка, а зелень краски впилась в глаза, словно хотела их выцарапать. Боже правый! Рене могла бы сделать это сама. Все, что угодно, лишь бы не видеть, не считать двери и не замереть на секунду около той самой, чтобы аккуратно повернуть ручку и толкнуть створку.
«Nur weil ich langsam erfrier
Find ich zu dir… Find ich zu dir»
— А здесь у нас смотровая для родственников, чтобы не толпились в морге, — вдолбился в мозг легкомысленный голос поверх музыки из трещавшего радио, и Рене нервно сглотнула колючий комок.
Она старалась не вслушиваться в такой до боли знакомый немецкий выговор, что зазвучал словно в насмешку, пока сама безумным взглядом обвела крошечную комнатушку. Рене не знала, искала ли то самое тело с огромным шрамом от пупка до адамова яблока или наоборот — любое подтверждение, что это ошибка. Но пальцы сами вцепились в гладкие зеленые стены. Она не обозналась.
«Ich weiß genau wo kein Mensch jemals war
Bin ich dir nah… Bin ich dir nah…» — провозгласило висевшее на стене радио. Рядом, словно в попытке перекричать, надрывался о чем-то доктор Бюже, но Рене не слушала.
Она одновременно ждала и боялась увидеть воплощение своих снов, и сердце билось так часто, что перед глазами уже все плыло.
«Um mich nur strahlendes Weiß
Hier tief im ewigen Eis»
Однако железный стол оказался пуст. Его матовая поверхность была спрятана за стандартной зеленой тканью, под которой виднелись изгибы бортов и лунок для жидкостей. Рене заставила себя втянуть пахнувший антисептиком воздух и осторожно прислонилась к стене.
«Hab ich den Kompass verlorn…»
— Доктор Роше? Эй, — донесся до нее вдруг обеспокоенный голос. — С вами все в порядке? Конечно, такой перелет. Да еще наши отвратительные дороги! Пойдемте, я угощу вас кофе…
«Ich bin auf Kurs zurück zu dir…»
— Нет-нет, спасибо, — едва ворочая языком, пробормотала Рене, прежде чем смогла все же оторваться от твердой и надежной поверхности.
«Der Sturm treibt mich über die See…»
Но стоило ей повернуться, чтобы уйти, как неожиданно, подобно странному чувству в Женеве, она вновь ощутила спиной чей-то обеспокоенный взгляд. Только вот обернуться и снова посмотреть в комнату сил не нашлось. Вместо этого Рене зябко передернула плечами и направилась к выходу.
«Hinfort von hier…»
— Я лучше выйду на улицу. Не знаете, здесь можно вызвать такси? Кажется, я понятия не имею, где мой дом.
Бюже бросил на неё странный недоверчивый взгляд, а потом засунул руки в карманы и спокойно проговорил:
— Поль вас отвезет.
«Ich such deine Spuren im Schnee…» [88]
Рене смогла лишь благодарно кивнуть и почти бегом бросилась прочь. Кажется, для первого дня она получила чуть больше, чем могла пережить…
Следующие несколько недель отчетливо показали, что Рене, видимо, больна. Окончательно тронулась головой, попрощалась с нервной системой и больше не адекватна, ибо гребаный коридор по-прежнему пугал до истерик. Каждое утро она обходила его стороной, старалась не смотреть в его сторону, а на дежурство бежала, плотно зажмурившись, но все было без толку. Рене опять — опять! — считала шаги. Их было столько же, как и в кошмарах, которые теперь стали лишь ярче. Сны вернулись и оказались удивительно беспощадны. Отныне Рене сама вскрывала грудину и перебирала порванные на куски органы, пока по секционной эхом носилось ее собственное истеричное: «Я хочу, чтобы ты сдох!» Она пыталась затыкать уши, пробовала даже сбежать, но дверь всегда была заперта. Ей будто бы намекали, что слов не вернуть, как не отменить приближающихся последствий. Ибо какие-то ржавые шестеренки уже начали свой разбег и упорно приближали личный конец света. Рене не знала, почему в голове роились подобные мысли. Она просто чувствовала.
Такой же необъяснимой оставалась возникшая еще в Женеве иллюзия чужого взгляда. Она то становилась чуть тише, то немного ярче. Иногда, когда от безделья хотелось бросаться на стены, до Рене доносились отголоски раздражения и усталости, пару раз даже мучила мнимая головная боль, но больше ничего. Ни вперед, ни назад, будто какой-то невидимый друг поселился у неё в голове. Странно, обычно эту стадию проходят еще в пубертатном возрасте, но с каким-то смирением Рене записала странности в копилку собственного сумасшествия. Право слово, от такой работы не тронется только святой.
Она покривила бы душой, сказав, что в Гаспе чрезвычайно скучно. Просто жизнь этого полуострова обладала размеренностью глубокой провинции. Несмотря на третье тысячелетие, новости сюда долетали с большим опозданием, и все разговоры вертелись вокруг улова да новых туристов, что каким-то чудом добирались до этого места. Здесь ничего не происходило. Абсолютно. Рене ездила на работу на старом автобусе, отсиживала положенные часы, а потом шла домой, где не было даже картин. Голые стены и сквозняки. Ей ничего не хотелось. Она никуда не ходила. Вся жизнь теперь состояла из монотонного существования и вечеров, когда поскорее хотелось лечь спать, чтобы не оставаться в глухом одиночестве. Дошло до того, что даже кошмары стали приятнее ежедневного существования. В них она хотя бы видела Тони, но на утро просыпалась с диким чувством тоски. Рене скучала. И Рене сожалела. Обо всем. Теперь её унылые будни состояли из мелких задач, вроде стандартных до академичности операций, и даже редкие странные случаи, вроде рыболовного крючка в губе у какого-нибудь бедолаги, не могли разогнать гадкой тоски.
Впрочем, на что-то большее не приходилось рассчитывать вовсе. Оборудование в этой больнице оказалось удивительно старым: у томографа то и дело ломались катушки, а выездной стол постоянно заедал где-то слева; не вовремя перегорали лампы в операционных светильниках; ну а в самом помещении было либо слишком уж жарко, либо невероятно холодно. В первые пару месяцев Рене еще пробовала что-то изменить, терзала просьбами главного врача, ездила в местное министерство здравоохранения, но к декабрю поняла — смысла нет. Всем плевать. Здесь было тихо, как на дне залива Святого Лаврентия, откуда через день доставали новых утопленников. А потому она сосредоточилась на собственном хобби — тренировала никому не нужные навыки сшивать сосуды и нервы, и к Рождеству достигла такой удивительной точности, что, кажется, могла идеально соединить даже желе из больничной закусочной. На большее то все равно не годилось. Так что, когда в Сочельник на полуостров обрушились снежные бури, парализовав не только дороги, но и любую работу, Рене не скучала.