Над словами (СИ) - Иолич Ася. Страница 23

Он сомкнул кончики пальцев и сосредоточенно нахмурился, потом повернулся и поцеловал Аяну.

– Ярвилл ничего не скажет в доме? – спросила она, прижимаясь к его плечу.

– Нет. Я купил его молчание, – хмыкнул Конда. – Он очень хочет жениться. Помнишь, Айи, ты пересказывала слова олем Ати? Страх – слабость. Есть слабость – найдётся способ повлиять.

17. Вы как ачте с молоком

Карета поднималась по каменной дороге, вырубленной в склоне, и фонари, висевшие спереди, бледно освещали стену скал. Аяна с замиранием сердца вышла на каменные плиты, положив руку на локоть Конды и слушая шуршание подола платья Ригреты.

Она поднималась по лестнице, снова путаясь в паутине взглядов, приглушённых сумерками и размытых жёлтом светом фонарей, чувствуя себя странно в своём красивом сияющем кафтане, штанах и рубашке рядом с Ригретой, затянутой в платье цвета тёмной крови, похожее на то, что было на кире Анеит, которая шла по хищному ковру женской половины дома Пай.

– Мне всё же неловко быть в штанах среди дам, затянутых в платья, – сказала она негромко. – Хотя я до сих пор не могу привыкнуть к этим вырезам, – покосилась она на платье Ригреты и на смутно белеющую каплю жемчуга на её шее, будто готовую сорваться вниз, в ложбинку меж холмов, притягивающих взгляд, как живописные холмы Арная, только чуть-чуть иначе. – Мне до сих пор кажется странным выставлять вот так напоказ... Это всё равно как если бы Анвер пришил свой мешочек с песком снаружи, украсив его вышивкой или... Ригрета, да ты, верно, шутишь?!

Ригрета покраснела, хихикая, и прикрыла рот ладошкой.

– Присмотрись к портретам в замке, – сказала она. – У Харвилла была сценка, где бравый вояка идёт свататься к кирье, и посреди сцены у него отваливается металическая... Ну, ракушка. Она так, знаешь, катается, постукивая. И все молчат, пока она не замирает. Потом зал просто взрывался! Слава небесам, эта мода прошла, как и мода на эти страшные платья, закрытые чуть не под горло, в которые спереди ещё и пластины вставлялись, лишь бы не допустить, чтобы что-то, – она сделала несколько неопределённых движений руками, – было видно. Скрывать такую красоту! – ужаснулась она, прищёлкивая языком. – Ну, нет. Это преступление против добра.

Катьонте на входе забрал их плащи, и Ригрета с восторгом оглядывалась, не забывая стрелять глазками в ответ на заинтересованные и откровенно завистливые взгляды, которые стремились к их троице со всех сторон. Аяна шла, и голубая вуаль колыхалась, как голубые пряди волос, над её странным для этих комнат, для этого дворца, кафтаном цвета штормового моря, на котором танцевали, подпрыгивая, журавли. Взгляды ощупывали её голые лодыжки над синими туфельками и поднимались к голубым волосам, и снова ныряли вниз, озадаченно задерживаясь на застёжках кафтана, закрывавших место, которое она как-то назвала "витриной для украшений".

В этот раз она не испытывала столь сильного волнения, отчасти из-за золотистой вуали каприфоли, которая всё ещё окутывала окружающий мир, а отчасти из-за того, что детали окружающей обстановки, в прошлый раз размытые каким-то суеверным ужасом перед дворцом, теперь представали перед ней немного в ином свете, будто выступая по одной ей навстречу.

Витая позолота и лепнина на потолке, изображавшая переплетение лоз нокты и местного вьюна, строгие парадные портреты, на которых действительно обнаружилась упомянутая Ригретой деталь костюма, платья дам, стоявших за плечами изображённых на портретах мужчин, подсвечники в форме золочёных деревьев, стоящие на столиках под портретами, фигурки из опалового стекла, явно вышедшие из-под рук мастеров Фадо, и другие, совсем иные... Койт? Харадал? Аяна шла, поглощённая любопытством, изредка отвлекаясь от разглядывания этих занятных деталей на пышные, расшитые бусинами, жемчугом и золотистой канителью платья дам, умолявшие посмотреть на них хоть раз, прежде чем эти изощрённые произведения портновского искусства отправятся на дно сундука лежать напоминанием об ушедшей эпохе и её моде.

– Я тут явно лишняя, – сказала с сожалением Ригрета, когда они проходили мимо большого зеркала. – Вы как ачте с молоком. Я как третий рукав камзола рядом с вами.

Аяна глянула в зеркало на свои голубые волосы и на синий костюм Конды, из под которого отливала голубыми узорами безрукавка из седы. Она перевела взгляд на Ригрету в пламенеющем платье, на её вуаль, такую тонкую, что она не скрывала ровным счётом ничего, и пожала плечами.

– Но ты и правда блистаешь.

Они прошли мимо дверей, которые Аяна помнила с предыдущего раза, и завернули направо, проходя через анфиладу комнат.

– Конда, но театр...

– Никто не говорил про театр, – подмигнул Конда. – С чего ты решила?

Музыка становилась громче, и с каждым шагом у Аяны всё шире распахивались глаза.

– Ты привёл меня... на приём? – прошептала она пересыхающими губами.

– Просто будь собой, – хитро покосился на неё Конда. – И постарайся не затмевать свою подругу.

Аяна шагнула в зал, освещённый таким количеством свечей, что марево над ними не позволяло даже рассмотреть росписи высокого потолка. Узорчатый мраморный пол с ужасающим, как ей показалось, гулом встречал каблучки её туфелек, и она с ужасом косилась по сторонам, отмечая, что её обувь по сравнению с обувью других дам просто неприлично скромная. Пряжки со сверкающими камнями, вышитые цветы и птицы, жемчуг, многочисленные мелкие банты из седы... Её взгляд скользил по плитам пола и по обуви стоящих по обе стороны людей, и она еле сдерживалась, чтобы не сжать пальцами тонкие кружева на манжете рубашки Конды.

Музыка становилась всё громче, и она всё же подняла глаза – и тут же пожалела об этом. В том конце зала, куда они направлялись, на просторном балконе сидели нарядные музыканты с флейтами, кемандже, мендере и читарами, трещотками и небольшими барабанами, и стоял какой-то огромный струнный инструмент в форме крыла птицы, а под балкончиком... сидел крейт Алта.

Аяна похолодела, чувствуя мерзкую слабость под коленками. Конда всё шёл и шёл вперёд, и у неё начало яростно стучать в ушах.

– Приветствую, кир. Ты у нас, смотрю, любитель диковинных пташек?

– Польщён вашим вниманием, меглейт, – сказал Конда, низко кланяясь, и Аяна присела в почтительном реверансе, глядя, как разрумянившаяся Ригрета так же приседает рядом с ней. – Примите искреннее почтение, меглейа Аселлит.

Аяна застыла в реверансе, чувствуя, как начинают дрожать ноги от напряжения.

– Приветствую, кир, – прозвучал наконец мелодичный женский голос.

Конда выпрямился, и слегка повёл локтем вверх, давая Аяне знак подняться. Она украдкой скользнула взглядом вверх и оцепенела, потому что встретилась глазами с Аселлит. Та довольно доброжелательно и заинтересованно рассматривала её голубые волосы и штаны, и Аяне захотелось как можно скорее одёрнуть подол, чтобы закрыть штанины. За одно короткое мгновение в голове пронеслась тысяча мыслей, но одна жгла рассудок пуще всех. Почему она не попросила Нэни сделать кафтан длиннее?!

– Ты издалека, кирья? – вдруг спросила Аселлит, протягивая руку за веером.

– Да, меглейа Аселлит, – очень звонко ответила Аяна. – С востока.

– Занятно. Желаю приятно провести время, – сказала Аселлит, прикрываясь веером.

Конда попятился, заворачивая потихоньку в толпу справа от роскошных кресел, на которых восседали крейт и креа, и Аяна, склонив голову, шагала спиной вперёд рядом с ним, от всей души надеясь не споткнуться.

– Почему ты разговаривал с ними, как будто их много? – спросила она, когда они затерялись в толпе, и Ригрета стояла, распахнув глаза и тяжело дыша. – Почему мы пятились?

– К крейту и крее обращаются во множественном числе, – сказал Конда, отводя их дальше, за колонну. – К меглейо нельзя поворачиваться спиной. Подождите тут, я принесу пить.

– Однажды придворная дама пятилась и наступила на свой шлейф, – сказала вдруг девушка, стоящая рядом. – Она упала... Бедняжка.