Дело о ядах (ЛП) - Торли Эдди. Страница 23

И я убила его.

Не намеренно. Я не могла знать. Я вонзаю ногти в ладони, чтобы отогнать его раздувшееся лицо. А потом выдыхаю и киваю на принцессу без сознания.

— Нужно спешить…

Мари закрывает глаза и прижимает пальцы к ладоням — идеальная аристократка — но как только я прохожу к девочке, она оббегает меня и закрывает своим тонким телом младшую сестру.

— Прошу, не навреди ей.

Мои брови приподнимаются в шоке. Полнокровная принцесса жертвует собой ради бастарда. Маргарита не сделала бы так ради меня, а наша кровь идентична.

— Хватит глупостей, — рявкаю я, чтобы скрыть потрясение и долю вины. — Если будете мне мешать, девочка умрет. Не я тут в опасности.

Уже нет.

Мари смотрит на меня, ее глаза, полные слез, разглядывают каждое мое движение. От этого моя кожа покалывает.

— Принеси факел и чашу, — говорю я, чтобы она перестала пялиться, словно я — не человек, а что-то другое. — Живо!

Прикрывая вопль ладонью, она спешит по комнате, приносит мне факел. Йоссе добывает чашу, и я быстро смешиваю пасту. Они явно лазали в моих припасах. Мне хватало трав на шесть доз, но теперь хватит только девочкам, может, еще на одну.

— Кинжал, — говорю я Йоссе властным тоном.

— Нет! — кричит Людовик. — Ей нельзя доверять оружие, — но Йоссе достает кинжал и протягивает рукоятью ко мне. Он держится за рукоять дольше, чем необходимо, его глаза предупреждающе светятся.

Я выдергиваю кинжал, злясь из-за его неуверенности, и тем более тем, как его беспокойство проникает в меня. Мои пальцы дрожат, когда я наношу мазь на живот девушки. Лезвие соскальзывает, когда я прижимаю кончик к ее телу. Я делала это только один раз. Что, если это было удачей? Состояние этих девочек ухудшалось неделями, а не минутами. Что делать, если уже слишком поздно? Что, если я убью ее?

«Однажды ты станешь великим алхимиком — даже лучше меня».

При первом виде крови Мари хныкает и крепко сжимает плечи маленькой девочки. Ботинки Йоссе упираются мне в спину. Даже Людовик замолкает и наклоняется вперед, чтобы посмотреть.

Я тяжело сглатываю и задерживаю дыхание, пока кровь смешивается с густой серой мазью. Когда кожа девочки становится менее бледной, я выдыхаю с облегчением. Я хочу прыгать, танцевать и кричать от радости, но держу голову.

— Плотно прижмите ее платье к ране и постоянно давите, — я показываю Мари, как это делать. — И приведите другую девочку.

Мой голос стал сильнее. Мои руки устойчивы.

Это то, кем я являюсь, для чего я рождена.

Я представляю, как отец обнимает меня и кружит по лаборатории, как когда-то давным-давно — когда я впервые правильно сварила снотворное. Слабое эхо его смеха грохочет в моих ушах, когда я повторяю процесс со старшей девочкой, Франсуазой. Но ее лечение оказывается намного сложнее. Она корчится и пинается так сильно, что Йоссе приходится прижимать ее плечи к полу. Я работаю как можно быстрее, и, как только кровь пущена и раны у обеих забинтованы, я опускаюсь на ледяной пол. Несмотря на лужи и зловоние, мне хочется прижаться пылающим лицом к холодному камню и спать несколько дней.

Мари прислоняется к стене и обмахивает румяные щеки, смотрит на меня то с восторгом, то с недоверием. Йоссе ходит по комнате, как лев, сторожащий своих львят. А Людовик мрачно сверлит Йоссе взглядом, ворча и ругаясь под нос. Я знаю эти сжатые зубы и оскал — ту же горечь я сто раз видела на своей сестре. Хотя я сомневаюсь, что эти двое дружат, чтобы это поведение было приемлемым. Хоть мы с сестрой ссоримся чаще, чем ладим, это все еще пропитано любовью. Я так думаю.

«Что ты сейчас делаешь, Марго?» — она переживает за меня? Умоляла матушку забрать меня отсюда? Или рада, что осталась единственной дочерью Ла Вуазен?

Йоссе устает расхаживать и садится рядом с девочками. Его верность поражает: то, как он поправляет свой плащ на их дрожащих телах и приглаживает их тусклые кудри, как нежность его лица смягчает острые скулы и поджатые губы. Я разглядываю тонкий слой щетины на его подбородке, и как темные волосы падают на его глаза. Он младше, чем я думала — может, на год-два старше меня — и красивый, пока не угрожает меня убить.

— Нравится, что ты видишь, отравительница? — гнусавый голос Людовика звенит в комнате.

Я дергаюсь и отвожу взгляд.

— Я не знаю, о чем ты.

Смех Людовика жестокий.

— Ты практически пожираешь моего брата-бастарда глазами. Если хочешь, можешь забрать его. Он был бы весьма полезен в твоей работе, учитывая его кухонный опыт.

Йоссе скрипит зубами так сильно, что у виска подрагивают мускулы. Мари смотрит на Людовика.

— Хватит, — рявкает она.

— Что? — говорит Людовик. — Мне нельзя говорить правду? Он — не принц. Он — слуга с кухни. Наш отец никогда не одобрял его, поэтому я не вижу причин, по которым я должен.

Глаза Йоссе вспыхивают огнем.

— Я не хотел одобрения короля. Хотя понятно, кого он сейчас посчитал бы более компетентным. По крайней мере, я пытаюсь! Ты просто сидишь и жалуешься, пока Теневое Общество захватывает твой город. Даже отравительница полезнее, — он машет рукой в ​​мою сторону. Я знаю, что он пытается ранить Людовика, но все равно вздрагиваю, ненавидя это слово. Ненавижу то, что я сделала. Ненавижу то, что сколько бы раз я ни проявила себя, я никогда не выйду из тени матушки.

— Ты пожалеешь об этих словах, брат, — цедит дофин.

Смех Йоссе презрительный и злобный.

— Что ты сделаешь? Свяжешь меня шелковыми лентами? Будешь бить меня тапочками на красном каблуке? Или, знаю, задушишь меня своим крысиным паричком?

Щеки Людовика пылают, а рот открывается и закрывается.

— Я требую тишины, — бормочет он, наконец.

— С радостью, — Йоссе вытягивается на спине и закрывает треуголкой лицо. Мари сворачивается клубком на боку. Я очень хочу последовать ее примеру. Мои руки дрожат, как листья, и веки трепещут.

«Не засыпай, — приказываю я себе. — Неизвестно, что с тобой сделают члены королевской семьи», — но Мари не кажется такой уж плохой, просто чрезмерно опекающей. Людовик никогда не рискнет прикоснуться к немытым паразитам. И Йоссе кормил меня. Он доверил мне исцелить его сестер. Он обещал освободить меня…

Серые пятна затуманивают края моего зрения. Сколько времени прошло с тех пор, как я хорошо спала? Дни? Недели? Тьма окутывает меня, и я тону. Невыносимо тяжелая. Я прижимаюсь к стене и сдаюсь в изнеможении. Члены королевской семьи вполне могут убить меня, но, по крайней мере, я пыталась искупить свою вину. Я доказала, кто я и где я стою, в своем последнем поступке. Удовлетворенная, я теряю сознание с крохотной улыбкой на губах.

* * *

Я просыпаюсь от звука, который давно не слышала: смех. Высокий, мелодичный и веселый. Я вскакиваю, и мое тело протестующе кричит. Шея затекла, и почти невозможно повернуть голову. Я моргаю в темноте, на мгновение ослепшая, вытирая сон с глаз.

Маленькие девочки сидят. Им приходится держаться за стену для этого, а меньшая, Анна, все еще ужасно бледна, но они живы. И больше не испещрены ужасными зелеными шишками. Йоссе сидит перед ними на коленях, рассказывая им историю. Он машет руками над головой и щелкает по носу Франсуазы. Ее восторженный визг приподнимает уголок моих губ.

Я так увлечена наблюдением за ними, что не слышу приближения Мари, пока она не опускается рядом со мной и не берет мои ладони в свои.

— Спасибо, — она краснеет. — Тысячу раз спасибо.

Йоссе поворачивается на звук ее голоса. Его улыбка сияет ярче, чем солнце в полдень, а глаза зеленее, чем холмы летом. Мою грудь сдавливает, и сквозь тело пробегает забавное покалывание. После всего, что я сделала, я никогда не думала, что кто-то будет смотреть на меня с такой надеждой и благодарностью. Я также не думала, что они будут прижимать мои руки к груди, смачивая мои пальцы слезами, как это делает сейчас Мари. Я даже замечаю усмешку Людовика в углу, и во мне растет волна эмоций.

— Это сработало, — кричит Йоссе. Он подбегает и душит меня в объятиях. Я вскрикиваю от удивления, а девушки хихикают. Звук наполняет мои кости теплотой, силой и правильностью. — Ты молодец, — продолжает Йоссе. Но его похвала, как пощечина, попадает по моей щеке, и мое тело напрягается.