Дело о ядах (ЛП) - Торли Эдди. Страница 25

Нет. Я видел выражение ее лица, когда она исцеляла девочек. Я видел, как она вздрагивала и съеживалась, когда Дегре осуждал ее за отравление. Она нас не предаст.

«Готов ли ты поставить на карту жизни Анны и Франсуазы?».

Ругаясь, я вытираю вспотевшее лицо туникой и бегу за ней.

— Куда ты идешь?

Мирабель ускоряет шаг.

— Не вижу, чтобы это было твое дело.

— Допустим, но я бы чувствовал себя лучше, если бы…

Она поднимает руку и оборачивается.

— Ты похитил и угрожал убить меня. Меня не волнуют твои чувства.

— Да, но я и спас тебя…

Она бросает на меня сердитый взгляд.

— Как я уже сказала, мы квиты, — она поворачивает за угол и движется по наклонным улочкам к Монтемартру — району на склоне холма с видом на центр города. Я смотрю, как она уходит, пальцы ног чешутся в ботинках.

«Ты не пойдешь. Ты больше ничего не можешь сделать».

Позади меня хрустят камешки, и я оглядываюсь. Волосы на шее встают дыбом, когда я смотрю на зловещие тени и затемненные углы. Дегре мог быть где угодно. Или ее мать Ла Вуазен. Даже если Мирабель не вернется в Лувр, Теневое Общество может схватить ее и заставить сообщить местонахождение моей родни.

Мои сестры в опасности, если она не будет надежно спрятана.

Я высоко поднимаю воротник, опускаю шляпу и следую за ней на расстоянии. Мы поднимаемся мимо убогих игорных домов и рядов домов терпимости с выкрашенными в красный цвет дверями.

— Я знаю, что ты все еще здесь, — говорит Мирабель с раздраженным вздохом. Она поворачивается и скрещивает руки на груди. — Почему?

Я поднимаю руки и выхожу из тени.

— Я только пытаюсь помочь. Дегре будет охотиться на нас. А город наводнен слугами твоей матери…

— Я знаю. Я буду избегать их.

— Как?

— Опять же, я не вижу…

На мостовой раздаются шаги. Прежде чем мы успеваем даже подумать о том, чтобы поискать укрытие, группа авокатов появляется из-за угла с полированными кожаными футлярами и напудренными париками. Мирабель расслабляется, но я остаюсь неподвижным, как камень, глядя в ее лицо, пока они не скрываются из виду, и она, наконец, смотрит на меня.

— Что? — шипит она.

— Если бы это был Дегре, ты была бы мертва!

— Что ты от меня ждешь?

— Что ты спрячешься. Как разумный человек, — я смотрю на дорогу, и мой взгляд останавливается на заброшенном магазине шляп между двумя игорными притонами. Там темно и скромно, окна заколочены, ступеньки рушатся. — Как на счет того места?

Брови Мирабель опускаются ниже, и она начинает качать головой.

— Только до вечера — чтобы Дегре нас не преследовал. Подожди, пока улицы не опустеют, и тогда ты сможешь раствориться в тенях полуночи.

— Солнце едва встало!

— Ладно. Не надо. Но мне придется за тобой идти. Для твоей защиты.

— Тебе больше нечем заняться?

— Я хотел бы увести сестер из этого города, мы не заберемся далеко, если Теневое Общество поймает тебя и заставит выдать наше убежище. Так что нет, у меня нет занятия лучше.

Мирабель запрокидывает голову и со стоном переходит дорогу к магазину шляп.

Я выжидаю, проверяю улицу и бегу за ней.

— Я слушаюсь, но ты все равно следуешь, — заявляет она, когда я догоняю ее на лестнице.

— Куда мне идти? Меня больше не ждут в канализации.

— В этом городе должен быть еще один заброшенный магазин. Желательно на противоположной стороне.

Я закрываю дверь магазина, и толстый слой падает стекает с изъеденных молью шляп и лент, свисающих над головой. Мы спотыкаемся в тумане, кашляем и задеваем друг друга. Я бьюсь коленом об длинную низкую стойку в центре комнаты, а затем врезаюсь в полки у задней стены. Они завалены пуговицами, нитками и загнутыми иглами, одна из которых впивается в мой палец. Даже полки меня не поддерживают.

Я так устал бороться — с Мирабель, с Дегре, с Людовиком и даже с мадам Бисет. Я до костей устал. Сильнее, чем после долгого дня мытья посуды в посудомойке.

Я падаю на пол у одного окна, вытягиваю ноги перед собой. Мирабель подходит к другому окну и смотрит в щель между досок.

Минуты идут медленно. Я смотрю, как розовые и оранжевые лучи восхода пересекают холм, озаряя соломенные крыши. Постепенно улицы заполняются телегами, экипажами и людьми, покупающими хлеб и сыр. В какой-то момент мне кажется, что я вижу человека в длинном черном пальто, идущего к магазину, и вскакиваю на ноги. Но потом я вспоминаю, что Дегре больше не носит свою форму, и опускаюсь.

Мирабель игнорирует меня с твердой решимостью, и я пытаюсь сделать то же самое, но мои мятежные глаза продолжают метаться к ней, блуждать по ее сжатой челюсти и скользить по ее длинной тонкой шее. Даже в грязном рваном платье и со спутанными волосами она одна из самых потрясающих девушек, которых я когда-либо видел.

«И тебе не стоит думать о ней так».

Но она говорит, что не была связана с нападением…

«Конечно, она так говорит».

Она смотрит на меня из-под темных ресниц.

— Что?

Мои щеки пылают. Я не собираюсь говорить ей, что восхищаюсь россыпью веснушек на ее носу, поэтому сразу перехожу ко второй части:

— Как ты могла не знать о нападении на Версаль?

— Я не входила в ближайшее окружение моей матери. Я понятия не имела, что она планировала отравить Короля-Солнца, штурмовать дворец или захватить Париж. Ничего подобного. Я была в таком же ужасе, как и ты.

— Я очень в этом сомневаюсь, — я вздрагиваю при воспоминании о крови, капающей из моих рук, о стене хищного пламени, о Ризенде, падающей на землю. Кошмары все еще преследуют меня.

— Я была достаточно напугана, чтобы бросить ей вызов, — говорит она своим рукам. — Отвернуться от семьи, Общества и всего, ради чего я работала всю жизнь.

«Ого, какая жертва. Как это, должно быть, ужасно — повернуться спиной к ведьме, крадущей трон…» — такой ответ сразу приходит на ум, но она выглядит такой несчастной, сидя там, обвив тощими руками колени, поэтому вместо этого я говорю:

— Ты не должна себя так чувствовать.

С ее губ срывается презрительный смех, и она смотрит на меня, приподняв бровь.

— Откуда ты можешь знать, что я чувствую, принц?

— Что ж, твоя мать оставила тебя умирать в руках своих врагов, и теперь ты в бегах без плана и защиты. Так что я могу представить, что ты чувствуешь себя брошенной, преданной, одинокой, обиженной. Продолжать? — она напрягается, но я не даю ей возразить и быстро добавляю. — Я ощутил такое, будучи нежеланным бастардом короля.

Она прикусывает губу и молчит так долго, что я думаю, что разговор окончен. Но затем она мягко говорит:

— Я так старалась. Я делала все, что она просила — все, чтобы заслужить ее одобрение. Когти дьявола, я была дурой. Как собака, выпрашивающая объедки.

Я мудро киваю.

— Уловка в том, чтобы не переживать. Если не хочешь их признания, они не имеют над тобой власти. Они не причинят тебе вреда.

Мирабель поворачивается ко мне, свет из окна падает на ее недоверчивое лицо.

— Ты не хотел одобрения короля?

— Нет.

— Я тебе не верю.

Я напрягаюсь. Даже она считает меня пресмыкающимся.

— Я не хотел этого годами. Можешь спросить кого угодно при дворе. Я был проклятием Его Величества.

Мирабель поджимает губы и изучает меня.

— А как насчет твоих сестер?

— Что насчет них?

— Очевидно, ты заботишься о них.

— Какое это имеет отношение к моему отцу?

Она закатывает глаза.

— Почему ты думаешь, что ты такой заботливый? Как ты думаешь, почему ты сейчас так отчаянно пытаешься стать героем? Чтобы доказать, что ты лучше Людовика?

— Во-первых, я лучше Людовика — это не сложно. Во-вторых, я люблю Анну и Франсуазу, потому что они единственные, кто когда-либо любил меня. Их защита не имеет ничего общего с угождением Его Королевскому Величеству.

— Как скажешь, — лицо Мирабель выражает сожаление — как будто я такой же грустный и растерянный, как она, а это определенно не так. Этот хныкающий мальчик, которому требовалось одобрение отца, умер целую жизнь назад. Я сам его похоронил.