Дело о ядах (ЛП) - Торли Эдди. Страница 27

— Это не выглядит как дворец, — говорю я.

Йоссе хмурится и вытаскивает кинжал из ботинка.

Я с опаской смотрю на оружие, но не даю себе вздрогнуть.

— Ах, ясно. Ты все-таки решил меня убить.

— Мы оба знаем, что я тебя не убью, — он протягивает мне кинжал рукоятью вперед. — Обрежь волосы.

Я инстинктивно касаюсь кудрей.

— Зачем?

— А ты как думаешь? — он вертит руками вокруг своей головы, и это возмущает меня.

— Они не такие и растрёпанные.

— Тебя мгновенно узнают. Волосы — небольшая плата за спасение людей. Отрежь их.

Я нехотя беру кинжал и делаю, как он говорит, отрезаю кудри прямо над ушами. К тому времени, когда я заканчиваю, меня окружают кучки светло-каштановых волос — будто я постригла ягненка — и я молча оплакиваю длинные вьющиеся пряди, которые уносятся по реке. Мои уши еще никогда так не мерзли.

— Что теперь?

— Теперь мы ждем.

Мы сидим, дрожим, промокшие, вечность, пока очертания Лувра не становятся серо-розовыми. Когда солнце поднимается над водой, группа дворцовых горничных спускается по набережной, снимает платья и прыгает в Сену.

Я злобно улыбаюсь бастарду-принцу.

— Осмелюсь спросить, откуда ты знаешь, когда служанки приходят к реке купаться?

— Молчи и возьми платье.

— Они тебя узнают?

— Только если ты продолжишь говорить и привлекать их внимание.

Мы скользим на животах туда, где девочки оставили свою одежду, и я с кряхтением тяну за колючий комок шерсти. Еще теплое от тела, а подмышки немного влажные. Я смотрю на реку. Какая-то бедняжка вылезет из ледяной воды и не найдет ничего, кроме камней и камыша, но у меня нет времени чувствовать себя виноватой, потому что, когда я смотрю налево, я вижу, что Йоссе каким-то образом втиснулся в серое платье горничной. Я смеюсь и зажимаю рот рукой.

— Ни слова, — говорит он, злобно завязывая шнурки чепчика под подбородком.

Путь от реки до дворца короткий, и мы в мгновение ока добираемся до задней сторожки. К счастью, часовые в масках слишком заняты игрой в карты, чтобы заметить пару горничных в плохо подогнанной форме, поэтому мы склоняемся и без проблем проходим внутрь.

Внезапно нас окутывает бурная деятельность. Члены Общества в масках снуют во внутреннем дворе. Некоторые маршируют, другие сражаются с рапирами и кинжалами. Полковники в сливовых ливреях шагают по навесной стене, выкрикивая приказы. От этого зрелища у меня перехватывает дыхание. Я знала, что Общество велико, но поразительно видеть их всех в одном месте. И еще более тревожно видеть, как они тренируются, как настоящая армия.

Йоссе озирается, потом бросает на меня взгляд. Как будто я в одиночку завербовала каждого из них. Или просто забыла сказать ему, что у матери легионы солдат. Но я шокирована не меньше. Мы не такие.

— Идем, — тихо говорит Йоссе. — Хозяйственные постройки для прислуги находятся за замком, — он ведет нас вдоль навесной стены и вокруг ближайшей сторожевой башни, но как только он выходит во двор, он резко останавливается. Я врезаюсь ему в спину и начинаю ругать его за то, что я чуть не разбила нос, но он уже ругается за нас двоих.

— Черт, черт, черт.

В центре площади возведена массивная стальная клетка. Грубые решетки толщиной с мою талию возвышаются над стенами замка. Внутри фыркают и рычат дымовые твари Лесажа. Их около десяти — половина из них была создана во время битвы с парижской полицией, а другая половина — из процессии. Их полупрозрачные тела скользят и скользят друг по другу, словно клубок переливающейся пряжи. Трава и булыжники вокруг загона опалены, и столб дыма поднимается в небо. Я задыхаюсь от зловонного запаха серы.

Я создала этих монстров. Без моей алхимии они рассеялись бы как дым. Но я дала Лесажу силу сделать их осязаемыми. Я так хотела проявить себя перед матерью, что не учла последствия. Как и не учла последствия создания яда, которым она убила короля. Может, Йоссе прав. Если бы я не так жаждала признания, я была бы благоразумнее. По крайней мере, мне следовало изменить глоток крови, чтобы и я могла контролировать животных. Они наполовину мои.

«А это значит, что когда Лесаж снова их отпустит, вина будет наполовину твоей».

Мы бежим по узким тропинкам вокруг клетки, меня кусают за пятки стыд и сожаление. Звери стреляют огнем нам в спины, пытаясь сжечь все, что движется, и мы едва уклоняемся. Мои ноги горят, как будто их заклеймили горячей кочергой. Ботинки Йоссе шипят, когда он бежит по луже, но, похоже, мы легко отделались. Длинная очередь слуг с покрытыми волдырями руками и опаленными нижними юбками ковыляет в замок через скрипучую деревянную дверь возле кучи мусора.

Мы встаем в очередь, и я нервно смотрю на других слуг, тяжело нагруженных бельем, тачками и посланиями. Мы будем выделяться, как фиалка среди белладонны без обязанностей.

— Расслабься, — шепчет Йоссе. Он хватает ведро с водой, ожидающее за дверью, и прижимает его к бедру. Затем он ведет нас по коридору и мимо кухонь, от которых пахнет рожью и жареной уткой, к угловой лестнице.

Я беру на себя инициативу, веду нас в глубины дворца. По мере того, как мы спускаемся, воздух становится холоднее, пощипывая мою кожу, ощущаясь сырым и тяжелым в моих легких. Пахнет гнилью и мочой, я закрываю рукавом нос и ускоряю шаг. Хотя я скучаю по своей работе и Грису, я не скучаю по этому жалкому месту.

Двери расплываются мимо, разветвляясь на камеры содержания и камеры пыток, и какофония несогласованной музыки следует за нами по извилистым коридорам: звон железных наручников, крики охранников и вопли боли заключенных. Меня охватывает дрожь, и последние несколько шагов я практически пробегаю к знакомой серой двери.

Я приседаю и проверяю щель, чтобы убедиться, что комната пуста — даже Грис не должен работать в такой ранний час — и врываюсь в лабораторию. Ноги несут меня прямо к доске, и я провожу пальцами по дереву, касаясь каждой бутылки, склянки и ложки. Ожидая, что они встретят меня, как старых друзей. Но все кажется холодным и незнакомым. Теплый, едкий воздух нападает на меня, как букет ужасных воспоминаний: пенящиеся губы Людовика XIV, создание Яда Змеи для матери, рука Лесажа, истекающая кровью по всей поверхности.

Это место — жестокая издевка над моей садовой лабораторией. Оскорбление Теневого Общества.

Я ненавижу это.

— Очаровательно, — говорит Йоссе, рассматривая полки. Он наклоняется, чтобы осмотреть аханор, распахивает дверь печи, а потом закрывает.

Я хлопаю его по тыльной стороне ладони.

— Ничего не трогай. Стой там и наблюдай.

Он ворчит, но направляется к двери. Я достаю из шкафа несколько пустых ранцев и приступаю к работе, стремясь убраться их этого места. Я зачерпываю пригоршни свежей зелени и убираю банки сушеной в мешки, а затем беру ступки, пестики и пузырьки. Все, что мне нужно, чтобы возобновить исцеление. Будет очевидно, что лаборатория разграблена, но я должен собрать как можно больше.

Очки Гриса зовут меня из-за гвоздя у очага, и я провожу пальцем по кожаному ремешку, больше всего на свете желая его помощи. Но я оставляю очки в покое. Лучше, если он не вовлечен в это безумие. Было бы эгоистично просить его пойти на такой риск. И я не уверена, что он будет на моей стороне. Я могу быть его лучшим другом, но мама его спасительница. Не говоря уже о том, что я работаю с королевской особой — пусть он и внебрачный, но и другим я тоже помогала.

Через несколько минут меня ждут три набитые сумки у двери, и я балансирую на табурете, тянусь за еще одной веточкой можжевельника, когда Йоссе ругается и ныряет за скопление котлов в углу.

Только такое предупреждение я получаю.

Через секунду дверь распахивается, и Грис входит в лабораторию, как будто мое желание вызвало его. Он сразу же замечает меня на табурете, и мешок очанки в его руках падает на пол.

— Знаешь, что происходит с горничными, которые воруют у Общества?

Его голос гремит по полкам, как грохот пушки, и я стою, парализованная, впервые видя его таким, каким видели другие. Не как моего умного и доброго лучшего друга, но кого-то, кого следует опасаться; он высокий, как дом, и толстый, как бык, с мускулистыми руками и широкой вздымающейся грудью. Его руки сжимают мое запястье, но прежде чем он успевает сбросить меня с табурета, я сбрасываю чепец и кричу: