Химера, дитя Феникса (СИ) - Кузиев Эд. Страница 34

— Я не отпускал тебя. Второй вопрос: отдавал ли ты приказ служке, чтобы он совершил злодеяние?

— НЕТ, — солгал Старший. Олег повернулся на меня.

— Ложь.

— Докажи, что Я дал приказ. Потом вешай вину, — озлобился муж.

— Готовил ли ты злодеяние против обоза, путем навязывания других наймитов в охрану?

— НЕТ, — сузив глаза, процедил Обозник.

— Ложь, — тихо ответил Я.

— Имеешь ли ты родство или состоишь ли ты в доме с задержанным служкой.

Прежде чем ответить, Старший по обозу пожевал губы, прищурил глаза. — Да.

— Подробнее.

— Это мой закладной (служка на выкупе, после выплаты закладных становится свободным).

— Следующий…

После благородных и купцов, хозяина каравана и его охраны пришла очередь нашего отряда.

— Мы не можем доказать вину и участие Старшего Обозника до разговора с задержанным. В качестве свидетеля вызываются Купец Михей, обозник Борат, Страж Таран. Вязь приведи вынесенное Маруком наказание в исполнение.

Септ Наказания Вязь Ледяной готовил инструменты. Щипцы, клеймо, плеть с хвостом в семь локтей, перетягу (жгут). На центр поля приладили лавку и бечёвку. Первым подтащили обозника, которому прописали тридцать плетей за прерывание суда. Он особо не сопротивлялся, понимая, что только навлечёт большую виру на свою спину и кошель. Свистнула плеть, треснула плоть на оголённой коже, раздался глубокий стон, и капли крови оросили Мать Сыру Землю. А в двадцати шагах начиналась другая работа. Положив длань на голову мальца, Олег зачитывал ему прегрешение и меру, что отсыпало ему Правилом. Паренёк всхлипывал и, трясясь всем телом, начал говорить.

— С меня заклад обещали снять, на торжке, и я был бы свободен. А я и был свободным, родился им и рос. Где моя вина, что дома меж собой погрызлись, а моя семья в уплату виры ушла? Чем мои близкие виновны? Ненавижу всю эту власть, что жрёт без меры, а нажравшись на год вперёд, понимают, что могут съесть ещё… И ещё… Благородные, тьфу, можно подумать, их не баба родила, а цветок Королевской лилии. И не по Матери-Земле они ходят, а парят над ней… — мальца заткнул очередной свист плети и крик боли обозника. — А Вы, кто вы такие, чтобы Суд вершить? Кто дал на то право? Отец-Небо?

— Люд, что нам доверяет, на их доверии зиждется наша власть судить. Храмовников ли, Отцов домов, благородных, нищих и юродивых. Служек и холопов, баб и мужей. Ты, когда судил, что твоя свобода дороже жизни двух ребят, право у кого выторговал? У Отца-Неба или Матери-Земли??

Со стороны пыточной раздался окрик Купца.

— Я прошу сменить меру, каюсь перед лицом Богов. Не наносите увечья!

— Что думаешь, Босик?

— Лжёт, — коротко ответил.

— Богатые откупятся, бедняки страдают, от того лишь, что бедные, а не от правды, — озлобился парень.

— Вира монетой принимается, — раздался голос Марука. — Каждый палец — пятьдесят монет. Итого: двести!

— А клеймо-то почём?

— Септа не вправе лишать Люд правды о том, что ты клеветник и лжец.

— Да побойтесь Богов! Как я торговать-то буду?!

— Отклонено.

— Отклонено.

— Принимаю отклонение, — подытожим Олег.

Малец изумленно посмотрел на Септа, не веря в услышанное.

— Клеймите?!

Олег наклонился к уху осуждённого.

— Десятая доля из того, что набирает Септа, уходит управе. Десятая доля уходит Храму и столько же Церкви. Пятая доля — на содержание лагерей. Двадцатая доля — в приют для увечных и сирот. На остальное Септа ест, вооружается и готовит воев; закупает мази и травы для раненых. Двадцатая доля уходит на вознаграждение за труд. Тебя повесим, так что это я могу сказать. Без нас было бы худо, намного. А все преступления Благородных делаются руками таких, как ты. Если бы отказался — мой вой был бы жив, а ты бы рано или поздно выкупился. Но жить честно не хочет никто.

— Значит, мне соврал Обозничий? Я готов указать на него.

— НЕТ, твоё слово закупного против его не имеет веса, он заплатит виру за тебя, а ты умрёшь свободным.

Все, кроме Олега, были ошеломлены таким решением. Таран стоял, хмуря лоб. Ему было жаль мальца, горячка от потери Следопыта прошла, и он был готов вступиться за осуждённого.

— Ты можешь уйти иначе, быстрее. Но для этого ответь, что замышлял Старший. Где нас ждёт засада?

— Он договаривался с лихими без меня, я не знаю. Только слышал, что одного зовут Васька, он без глаза и ухо с серьгой, и то, что их сотня.

— Выбирай: меч, стрела, потрава или море.

— Всегда хотел поплавать в море, — с грустной улыбкой ответил смертник.

Раздался крик Еремея от ожога на щеке. Многие купцы и благородные отвернулись, теперь он изгой.

— Таран, Михей, Борат, пойдёмте до моря. Стража приготовь копья. Босик иди к Вязю, дальше без тебя.

Я смотрел, как развязали парня, чьего имени так и не узнал. Он растер затекшие руки, поглядел на небо и, коротко подпрыгнув, помчался в серую гладь воды. Нырнул и хорошими гребками поплыл вглубь. Взмахов через двести движения стали редкими, ленивыми, и вот рыжая голова последний раз показалась из воды…

— Судилище свершилось, запись о том будет в городище в книге Управы. Старший обозник Михаил, твой закупный служка совершил преступление, вира за служивого — триста монет. Срок уплаты — две седмицы, — поставил точку Марук.

— А тварь останется свободной.

— Полно тебе, Босик. Михей такую славу пустит, тому только в золотари да в лихие можно будет пуститься. Обозником ему не бывать, потому смотри в оба. Ешь только, то, что сам приготовил. От чужих питье не бери. Жди подлости от того человека.

Глава 14. Торжок

Дорога от Мёртвого Моря до Торжка была широкой и хоженой, оттого обоз шёл легко и скоро, часто догоняя передовой отряд. На сей раз вместе со Следопытами шла Стража. Обоз молчал, изредка перекидываясь приказами и уточнениями. Все обдумывали Судилище, вздыхали о доле мальца Игната, что выменял жизнь на волю, роптали по размеру виры и клейму Еремея. С такой рожей торга не будет.

Тишину нарушала лишь поступь тяжёлых быков, стоны покалеченных и раненых да скрип телег.

Вдруг один из возничих, громко эхнул и затянул красивым голосом песнь.

— Не для меня придёт весна,

Не для меня Дон разольётся,

Там сердце девичье забьётся

С восторгом чувств — не для меня.

По началу на него шикали, требуя тишины, а поняв текст песни, закивали головами, принимая заупокойную для Игната близко к сердцу.

Не для меня цветут сады,

В долине роща расцветает,

Там соловей весну встречает,

Он будет петь не для меня.

Возничий пел в небо, а крупные слёзы градом текли по-старому, обветрившему лицу, оставляя широкие полоски и падая на пыльную куртку. Следующие строки возничие подпевали уже в голос:

Не для меня журчат ручьи,

Текут алмазными струями,

Там дева с чёрными бровями,

Она растёт не для меня.

Зачинщик захлебнулся редкой мужицкой слезой, закрыв глаза ладошками. Многие и сами тайком стирали слезинки, проклиная Начальника Обоза, но оттого песнь стала более глубокой, рвя душу в клочья.

Не для меня цветут цветы,

Распустит роза цвет душистый.

Сорвёшь цветок, а он завянет.

Такая жизнь не для меня.

А для меня кусок свинца,

Он в тело белое вопьётся,

И слёзы горькие прольются.

Такая жизнь, брат, ждёт меня…

Возничий справился с волнением и хриплым голосом прокричал:

— Такая жизнь, брат, ждёт меня!

Справив тризну, обоз затих, лишь шмыгали носы, скрипели телеги да цокали копыта бычков.

Петро смотрел на меня мокрыми глазами и, не выдержав, спросил:

— А тебя что, не проняло?

— Я свои уже все выплакал…

Читать не хотелось, и Я изредка кидал взгляд в лесолесье, ища опасность. Но и её не было, многочисленные охотники и собиратели опустошили округу на многие вёрсты вперёд. Я сидел и обдумывал свою ночную встречу с седобородым Свадаром. Что он хотел сказать своим вопросом? От чего предостеречь своим советом? Зачем эти загадки, от которых пухнет голова?