Дорога в тысячу ли - Ли Мин Чжин. Страница 47

— У тебя давным-давно не было девушки. — Хансо улыбнулся, а затем снова посмотрел серьезно. — Слушай, я знаю лидеров и северного правительства, и Миньдана, — фыркнул он, — я их знаю очень-очень хорошо…

— Но Миньдан — просто марионетка американского…

Хансо улыбнулся Киму, удивленный искренностью молодого человека.

— Как долго ты работаешь на меня?

— Мне было двенадцать или тринадцать лет, когда вы дали мне работу.

— Сколько раз я говорил с тобой о политике?

Ким попытался вспомнить.

— Никогда. Я никогда об этом не говорил. Я предприниматель. И я хочу, чтобы ты был бизнесменом. Каждый раз, когда ты идешь на встречи социалистов, я хочу, чтобы ты задумался о себе, о своих интересах, какими бы они ни были. Все эти люди — как японцы, так и корейцы — они плевать на всех хотели. Не существует никакого благородного лидера нации или организации. Я защищаю тебя, потому что ты на меня работаешь. Если ты станешь действовать по-дурацки и вопреки моим интересам, я не смогу защитить тебя. Что касается этих корейских групп, не забывай: это всего лишь люди, и, как любые люди, они ненамного умнее свиней. А мы едим свиней. Ты жил на ферме этого Тамагучи, во время войны продававшего сладкий картофель за неприлично высокую цену голодным японцам. Он нарушал законы военного времени, а я помогал ему, потому что он хотел денег, и я тоже. Вероятно, он считает себя приличным, респектабельным японцем и даже гордым националистом. Но суть в том, что он отвратительный японец, но умный бизнесмен. Я плохой кореец, и я совсем не японец. Но я очень хорошо делаю деньги. Эта страна развалится, если все будут верить в самурайское дерьмо. Императору тоже на всех наплевать. Поэтому я не собираюсь посещать собрания или присоединяться к неким группам, и тебе не советую. Запомни главное: коммунисты не заботятся о тебе. Они ни о ком не заботятся. Ты сошел с ума, если считаешь, что они заботятся о Корее.

— Иногда мне так хочется снова увидеть свой дом, — тихо сказал Ким.

— Для таких людей, как мы, дома не существует. — Хансо достал сигарету, и Ким поспешил зажечь ее.

Ким не был дома более двадцати лет. Его мать умерла, когда он был малышом, а отец — крестьянин-арендатор — вскоре последовал за ней. Старшая сестра делала для него все, что могла, но потом вышла замуж и через недолгое время умерла, оставив его побираться. Ким хотел отправиться на Север и участвовать в объединении страны, но еще он хотел посетить Тэгу и привести в порядок могилы родителей и совершить по ним правильный поминальный обряд, ведь сейчас он мог это себе позволить.

Хансо курил не спеша.

— Думаешь, мне здесь нравится? Нет, совсем нет. Но здесь я знаю, чего ожидать. Ты не хочешь быть бедным, Чанго, ты много работал, у тебя достаточно еды и денег, а потому тебя начали одолевать идеи — это нормально. Патриотизм — всего лишь идея, равно как капитализм или коммунизм. Но идеи заставляют людей забывать о своих собственных интересах. И эти люди у власти, они будут эксплуатировать тех, кто слишком верит в идеи. Ты не можешь исправить Корею. Даже сотня таких, как ты или я, не сможет. Японцы ушли из Кореи, теперь Россия, Китай и Америка сражаются между собой за нашу паршивую маленькую страну. Ты думаешь, что способен на равных сразиться с ними? Забудь о Корее. Сосредоточься на том, что ты можешь иметь. Ты хочешь жениться на этой женщине? Хорошо. Тогда либо избавься от мужа, либо ожидай, пока он умрет. Это реально.

— Она не собирается его покидать.

— Он неудачник.

— Неправда, — серьезно сказал Ким. — И она не такая женщина, чтобы просто…

Он больше не мог об этом говорить. Неправильно желать, чтобы человек умер. Он верил во многие идеи, в том числе в идею о том, что жена должна быть верна своему мужу. Если Кёнхи оставит сломленного мужа, разве будет она достойна его преданности?

В конце улицы Хансо остановился перед простым баром.

— Ты хочешь девушку сейчас, или ты хочешь вернуться в дом и мечтать о чужой жене?

Ким уставился на ручку двери, затем открыл ее, позволив боссу войти первым, прежде чем последовать за ним.

Новый дом был размером на два татами^[25] больше, чем старый, и представлял собой прочное сооружение из черепицы, дерева и кирпича. Как и предсказывал Хансо, бомбардировки разрушили прежние здания. Перед отъездом из Осаки Кёнхи зашила свои юридические документы в подкладке добротного пальто, и, когда пришло время, адвокат Хансо помог добиться от муниципальных властей признания имущественных прав Ёсопа. Благодаря подаркам Тамагучи, полученным перед уходом с фермы, Ёсоп и Кёнхи купили пустой участок рядом с их прежним домом. Хансо помог и с постройкой. И снова Ёсоп не признался никому из соседей, что был владельцем дома — всегда разумнее казаться беднее, чем ты есть. Снаружи строение было почти идентично всем остальным в районе Икайно. Семья согласилась, что Ким должен жить с ними, и когда Ёсоп предложил ему это, тот не отказался. Женщины оклеили стены качественной бумагой и купили хорошее, толстое стекло для маленьких окон. Они потратили немного больше на отличную ткань, чтобы сделать теплые одеяла и напольные подушки, и купили низкий корейский обеденный стол для еды и для занятий мальчиков.

Хотя снаружи дом выглядел не более чем вместительной хижиной, внутри он был исключительно чистым и хорошо обустроенным, с оборудованной кухней, на которой хватало места для хранения продовольственных тележек. Рядом находилась пристройка, в которую можно было попасть через кухонную дверь. Чанджин, Сонджа и мальчики спали в средней комнате, которая днем была общим помещением; Ёсоп и Кёнхи спали в большой комнате при кухне, а Ким — в крошечной передней комнате, две стены которой состояли из дверных проемов. Все семь человек — три поколения семьи и один друг — дружно жили в этом доме. По местным меркам, их жилье было почти роскошным.

Поздно вечером, когда Ким наконец вернулся домой из бара, все уже спали. Хансо заплатил за корейскую девушку, исключительно привлекательную, и Ким отправился с ней в заднюю комнату. После этого он хотел пойти в баню, но те, что возле дома, были закрыты на ночь. Он вымылся, как мог, в туалете при баре, но все еще чувствовал во рту восковой аромат розовой губной помады. Девушка была молода, не старше двадцати, и в свободное от клиентов время работала официанткой в баре. Война и американская оккупация ожесточили ее, как и других девушек, она была красивой, ей приходилось принимать многих мужчин. В баре ее называли американским именем Джина.

В одной из задних комнат, предназначенных для обслуживания клиентов, Джина закрыла дверь и сразу же сняла платье с цветочным орнаментом. На ней не было нижнего белья. Тело ее было длинным и тонким, с молодой округлой и высокой грудью, которая не нуждалась в бюстгальтере, и тощими ногами вечно голодной крестьянки. Она села к нему на колени, мягко и плавно, затем привела его член в твердое состояние и осторожно помогла ему лечь на матрас, застеленный тканью цвета бычьей крови. Она раздела его, уверенно протерла теплым влажным полотенцем, затем накрашенными губами надела ему презерватив. Назвала его «папочкой» и спросила, не хочет ли он войти в нее сейчас, и он кивнул, пораженный ее мастерством — одновременно чарующим и профессиональным. Она мягко подтолкнула его и вскарабкалась на его бедра, одним движением втянув его в себя. Она поцеловала его в лоб и волосы, позволив ему спрятать лицо между ее грудей, пока они трахались. Он не знал, притворяется ли она, но казалось, что ей самой нравилось то, что она делала, в отличие от других шлюх, которые притворялись девственными и неопытными. Не было ложного протеста, и Ким был сильно возбужден и почти сразу кончил. Она немного полежала в его объятиях, а затем встала, чтобы подать ему полотенце. На прощание она назвала его своим красивым братом и попросила вернуться к ней поскорее, потому что Джина будет думать о его угре. Ким хотел бы остаться с ней на всю ночь и повторить, но Хансо ждал его в баре, поэтому Ким пообещал вернуться.