Мотылёк над жемчужным пламенем (СИ) - Прай Кэрри. Страница 5

Внимательно разглядев безобразную подделку, я тяжело вздыхаю.

– Чудно. Положи это на стол. После школы я решу, куда ее определить.

Счастливая Аришка скачет к письменному столу, а я влезаю в приготовленные с вечера вещи. Бежевые колготки в снежинку и болотного цвета платье – не фонтан прикид, но максимально удобный. Мои зимние валенки на шнуровке отлично дополнят скучный образ, а цветастый шарф его разбавит.

Сегодня я решаю оставить волосы распущенными и не мучаю их тугой резинкой. Из макияжа на мне гигиеническая помада. Из украшений – рюкзак.

– Ты написала стишок для меня? – спрашивает Арина, листая мой блокнотик.

Я ревниво вырываю его из рук сестренки и прячу в рюкзаке, между учебником химии и дневником, чтобы не помялся.

– Извини, малыш, но последнее время я не могу писать. Нет вдохновения.

– Это потому что тебе надо влюбится, – неожиданно заявляет она. – Я вот когда в Гришку Семенова влюбляюсь, то сразу же танцевать хочу и рисовать.

Мне смешно и завидно. Аришка с ног до головы покрыта зеленкой, так как недавно подхватила ветрянку, но все равно чувствует себя принцессой. Девчонка смотрит на свое отражение с неподдельным восхищением, пусть и напоминает жабу. Мне есть чему у нее поучиться. Определенно.

– Пожалуйста, влюбляйся в своего Гришку реже, чем пять раз в месяц, – улыбаясь, прошу я. – Ты изрисовала все мои учебники, а мне их еще в библиотеку сдавать.

– Договорились. Но с тебя стишок.

Я пытаюсь быстро проскочить мимо кухни и незаметно покинуть квартиру, но профессиональный взор моей мамы улавливает любое движение, пусть даже это микроскопическая пылинка в воздухе. Иногда ее назойливость пугает.

– Куда это ты? – возмущается она. – А завтрак?

Моя рука ложится на сердце.

– Я не голодна, мам. Честно. Прости, опаздываю.

– Глупости, – не сдается она. – До начала уроков еще целых полтора часа. Зачем ты всегда выходишь так рано? Ты что-то скрываешь?

– Я? Нет, конечно.

Блондинистая женщина в дверном проеме смотрит вынуждающим взглядом, нервно трясет ногой, отчего мне приходится сдаться. Я бросаю рюкзак на стойку с обувью и лениво волочусь на кухню. На глаза сразу же попадается тарелка с жирными сырниками и шматок пожелтевшей сметаны.

Гадость.

– Доброе утро, дочка.

Здесь папа, он пьет чай, читает газету и успевает слушать новости – дает фору Цезарю, а мама насильно усаживает меня на стул и открыто оценивает мой внешний вид. Ненавижу, когда она так делает. Это невероятно напрягает. Бесит. Убивает.

Сырник встает поперек горла и буквально душит. Я закашливаюсь.

– Это тебе, – мама бросает на стол небольшой ежедневник. На нем рисованная девчонка, она прячется под зонтом от огромных алых капель.

– Что это?

– Менструальный блокнот, – невозмутимо заявляет она, и я снова давлюсь, а вот отец настойчивее утыкается в газету.

– Мама!

– А что тут такого? Тебе пора следить за своим циклом. Ты вообще собираешься вести половую жизнь? Давно пора.

Я краснею. Злюсь. Неспроста я ненавижу семейные завтраки, обеды и ужины – эти трапезы ненароком отбивают аппетит. То мы обсуждаем мою нерестующую грудь, то некачественно бритые ноги, а то и вовсе – менструацию!

Гадость.

Моя мать – представитель крупной косметической фирмы, посему стремление к красоте – ее главная задача. И если Ариша с успехом взбирается по выстроенной мамой эстетической лестницы, то я – полнейшее ее разочарование. Впрочем, как и отец. Михаил Тарасов более консервативен, он редактор газетных статей, что объясняет мое влечение к литературе. Родители стали встречаться еще в студенческие годы, и я сильно сомневаюсь, что мама могла обратить внимание на папу в нынешнее время. У нее идеальная укладка, маникюр и толстый органайзер расписанный на три года вперед. У отца виднеются пролысины, зафиксирована начальная стадия артрита и протертое трико с обвисшими коленками. Весьма экстравагантная парочка получилась.

– Я все! Спасибо! – я нервно подрываюсь из-за стола, но мама уже завелась.

– Не нужно обижаться, Варя. Это нормально. Я хочу, чтобы моя дочь начала становиться девушкой, а не занималась детской ерундой. Только глянь, что ты носишь. Бабские тряпки. А волосы? Они совершенно не ухожены. Ты целыми днями просиживаешь дома. Где твои друзья? Где Света Верещагина? Вы так хорошо с ней общались.

– Это было четыре года назад, мама, – процеживаю я.

– И что? Тебе нужно брать пример со Светы. Я только и вижу, как за ней мальчишки заходят. А ты? Ты думаешь заводить себе парня? Знай, мне нужны внуки.

– Таня! – не выдерживает отец и бросает газету на стол. – Перестань!

Обстановка накалена до предела. Мне хочется стать невидимкой. Мне хочется стать пылинкой, которую не уловит человеческий взгляд.

– Что, Миша?! Хватит делать из меня плохую, ведь я только добра ей желаю! А ты почему молчишь? Разве ты не замечаешь очевидного? – она буквально задыхается, ее губы трясутся. – Это она в тебя такая аморфная. Все стишки свои глупые пишет. Думает, что это пригодится ей в жизни,– мама усмехается и возвращается ко мне. – Это бессмысленная трата времени, Варя. Тебя ждет юридический.

Я перекручиваю ее слова во внутренней мясорубке и тихо проклинаю.

– Меня ждет юридический. Ясно, – сухо отвечаю я и шагаю в прихожею.

– Правильно, ненавидь маму! – разоряется она. – Ну так если я такая плохая, то ты не увидишь ноутбука, пока не исправишь свои оценки! Смотрите-ка на нее, стишки мы пишем, а уроки делать не любим! Надеюсь, ты меня услышала, Варвара, потому что я не шучу!

Услышала? Еще как. Просто не подаю виду. Улыбаюсь шокированной Аришке, прячущейся за высоким фикусом, и в спешке покидаю квартиру.

По дороге в школу вспоминаю о дружбе с Верещагиной. Мы действительно были лучшими подругами, когда та переехала в наш дом и зачислилась в мой класс. Мы могли сутками напролет обсуждать сериалы, обожали коллекционировать бракованные фантики от жвачек, занимались вышиванием, но в один момент это прекратилось. И дело не в том, что ее увлекли тусовки, где есть алкоголь и травка, а в том, что ее возлюбленный старшеклассник слишком очевидно построил мне глазки. Света разглядела во мне соперницу и с тех пор всячески отравляет мою жизнь. Разорванные тетради, грязные слухи, издевки – ничто, по сравнению с физическим контактом. Порой она переходит рамки и может оттаскать за волосы, только потому что я не так на нее посмотрела. Печально, но даже в этом есть свои плюсы – я больше не верю в женскую дружбу. Да и в целом, в дружбу.

– О, Тарасова, ты в курятнике ночевала?

Даже не подняв головы, я знаю, что это Света. Она и еще несколько одноклассниц устраивают обязательный перекур перед уроками, поэтому на входе в школу я зачастую сталкиваюсь с стервозной компанией. Скорее всего подруги вернулись с клуба – только так я могу объяснить из ранее появление у дверей школы.

– Эй, чучело, я к тебе обращаюсь!

Привыкнуть к оскорблениям сложно, но я терпеливо держу рот на замке и пытаюсь пройти в вестибюль.

– Отвечай, когда тебя спрашивают, – шипит Верещагина и толкает меня в грудь.

Я медленно поднимаю на нее усталый взгляд, улыбаюсь, но продолжаю молчать. Открывать свой рот не имеет никакого смысла, ибо это повлечет за собой большие неприятности.

– Ты оглохла, что ли?

Я молчу. Улыбаюсь. Наблюдаю за падающими хлопьями снега, любуюсь пушистыми верхушками деревьев, но продолжаю молчать.

– Что у тебя там? – неудовлетворённая таким поведением Света вырывает рюкзак из моих рук и начинает со смехом рыться в содержимом. – Боже, что это? Менструальный блокнот? Расслабься, Тарасова, секс тебе не светит. На тебя даже Сысоев не залезет. Побрезгует.

Гиены смеются, а я в согласии пожимаю плечами. Но если насчет Сысоева она права, то копаться в чужих вещах – противозаконно. Я выжидаю пока догорает мой воображаемый фитилёк, взрываюсь и бью нахалку в намалёванную морду.

Светка валится на крыльцо и что-то кричит. Завернувшаяся на ней юбка бесстыдно рассекречивает огромную дырку на колготках, совсем рядом с причинным местом. Она настолько большая, что дает задуматься. Впрочем, в этом вся суть современных модниц. Надев красивую кофту с брендированным ярлычком, они прячут под ней дешевый лифчик в пятнах да катышках. Забавно, ведь я даже этого не делаю.