Беглецы - Син Энн. Страница 22

— Аннён, здравствуй, — бросила она на ходу.

— Идем на факультатив! — крикнула Кёнбок.

— Извини, — ответила Суджа, почти не глядя в ее сторону.

Кёнбок протиснулась сквозь толпу студентов и побежала к Судже, ее волосы, стянутые в «конский хвост», раскачивались из стороны в сторону.

— Ты уже три недели не приходишь.

— Я дома занимаюсь.

— Ну правда.

— Не могу. Я так завалена работой. Столько всего надо сделать, — торопливо ответила Суджа, желая поскорее отделаться от подруги.

У нее оставалось меньше часа, чтобы попасть на черный рынок.

— Мы все тянем одну лямку. Нам нужно работать вместе.

В ответ на это Суджа только поджала губы. На протяжении долгих лет у нее не было никаких сомнений относительно этого девиза, но теперь он воспринимался ею как чистой воды манипуляция.

— Пошли же, — потянула ее Кёнбок.

Суджа положила ладонь на руку подруги, пытаясь поймать ее взгляд и понять, можно ли все ей объяснить. Они вместе несколько лет занимались гимнастикой, а потом одновременно поступили в Университет имени Ким Ир Сена. В их жизни было уже так много переломных моментов, и Суджа во всем ей доверяла, но сейчас она не была уверена в том, что с Кёнбок стоит делиться своими мыслями. Опасно было высказать сомнение относительно ЦТАК, Чина или государственной полиции и тем более говорить о том, что она собиралась предпринять. Ничего нельзя рассказывать!

Суджа заключила Кёнбок в крепкие объятия и долго не отпускала.

— Я так по тебе скучаю, но сегодня остаться никак не могу, — сбивчиво проговорила она.

Кёнбок отстранилась, внимательно посмотрела на подругу и, слегка встряхнув ее за плечи, произнесла:

— Суджа, я знаю, что ты ужасно по нему тоскуешь. Даже я до сих пор скучаю. Но не отталкивай меня, не нужно отгораживаться. Идем, мы можем вместе пойти на факультатив или просто прогуляться. Или еще что-нибудь придумаем.

— Мне очень жаль, — покачала головой Суджа. — Просто у меня газета и домашние задания, и к тому же мама хотела, чтобы я помогла ей по дому.

— Но я не видела тебя уже несколько недель.

— Честно, мне столько домашки делать, и я работаю в газете. Просто нет времени.

— Суджа…

Девушка потупилась:

— Извини, Кёнбок. Я просто не могу.

Кёнбок замолчала. Суджа иногда была такой упрямой, а ведь могла бы столько сделать!

— Тебе лучше быть среди друзей, — наконец сказала она.

— Если честно, то я не думаю, что ты знаешь, что для меня лучше, — ответила Суджа.

Кёнбок поджала губы.

— Ну ладно, хорошо… — Она недоговорила и сделал шаг назад.

Все это напоминало ей историю ее тетки. У той уже много лет назад пропал муж, и она так и не смогла выяснить, что с ним произошло. Зато тетя продолжала работать на фабрике и честно посещать партийные собрания, выказывая тем самым рвение и неослабевающую преданность Партии. Но со временем она начала понемногу самоустраняться, меньше разговаривать и постепенно превратилась в слабое подобие себя. Так женщина уходила все глубже и глубже в свою раковину и в конце концов оказалась в лечебнице. Врачи признали у нее «проблемы с головой». Кёнбок не хотелось, чтобы подруга пошла той же дорогой.

Она видела, как Суджа пробежала по коридору и толкнула дверь, которая, описав большую дугу, впустила внутрь луч солнца.

Когда дверь захлопнулась, Кёнбок сказала подругам:

— Идите, я подойду чуть позже.

Подхватив книги, она помчалась по коридору и в мгновение ока оказалась у бокового выхода. Выскочив за дверь, Кёнбок увидела, как Суджа взбирается вверх по каменной насыпи и сумка с учебниками бьет ее по спине. Кёнбок помедлила возле здания, дождавшись, пока подруга преодолеет насыпь, и тоже припустила вверх по склону, спотыкаясь о камни. Она оказалась на улице как раз в тот момент, когда Суджа свернула в переулок и пошла дальше, минуя стоявших кучками студенток младших курсов, одетых в белые блузки и темно-синие юбки. Кёнбок старалась не упускать подругу из виду и сбавила шаг только тогда, когда Суджа подошла к Т-образному перекрестку возле черного рынка.

У Кёнбок пересохло во рту. За все годы жизни в Пхеньяне она ни разу не бывала на нелегальном рынке.

В переулке, где он располагался, торговцы сидели на корточках, разложив перед собой скудный товар, а над черными электрическими проводами поднимались в хмурое небо тонкие струйки дыма. Вдоль большого прилавка на перевернутых пластиковых ведрах сидело несколько человек. Прихлебывая, ели из дымящихся плошек лапшу. От пикантного аромата супа у Кёнбок заурчало в животе. Она стянула со своего «конского хвоста» резинку и тряхнула головой — волосы упали так, что закрыли половину лица. Подняв воротник куртки, Кёнбок глубоко вдохнула и вошла в переулок. По его обеим сторонам выстроились продавцы. Чего они только не использовали в качестве прилавков: и старые пакеты, и куски картона, и обрывки ткани. В одном месте она увидела кучу всевозможной одежды, на другом лежали китайские часы, где-то встречались горки ростков с испачканными в бурой земле корнями и ряды полосок сушеного мяса, довольно отталкивающего вида. И все это было нелегальным.

Суджа продвигалась по рынку, поворачивая голову то влево, то вправо. Девушка шла мимо прилавков, открывавших перед ней абсолютно другой мир: изобилие электроники, продуктов, ярких пластмассовых изделий, одежды и прочих вещей, которых она никогда не видела прежде. Казалось, будто передней приподнялась гигантская маскировочная сетка и показала тайную жизнь ее города — другую сторону Пхеньяна, которая никак не соответствовала официальному облику с бетонными зданиями и широкими пустынными улицами. Неужели отец всегда знал об этом, об этих людях, которые вот так торгуют на рынках, где можно договориться о чем угодно?

Над головой раздался треск: это ожил государственный громкоговоритель. Пришло время для вечерних новостей. Начало было обычным: фабрика в Пил-Чу превысила норму по выпуску стали на сто пятьдесят процентов; достигнут очередной порог по производству ракет в рамках ядерной программы; Уважаемый Товарищ Ким Чен Ын посетил провинцию Чагандо с целью проверки границы с Китаем. Затем диктор объявил о послании от Уважаемого Товарища Ким Чен Ына. Последовала пауза, а потом из громкоговорителя зазвучал хриплый тенор, принадлежавший сыну Великого Руководителя:

— Дорогие товарищи, с гордостью объявляю о введении особых мер на границе, принимаемых с целью повышения безопасности нашей страны. Поскольку сегодня Чосон борется с попытками бегства из страны, любой пойманный изменник будет немедленно предан смертной казни. Даже те, кто только задумывается о бегстве, будут пойманы и наказаны. — Его голос становился то громче, то тише. — Мы усилим нашу северную границу и научим граждан уважать ее. С помощью Вечного Президента проблема в этой стране будет искоренена. Изменники лягут в землю, и северная река станет могилой для всех предателей.

От последних слов Суджа содрогнулась.

Парнишка на ржавом велосипеде с тележкой, который ехал ей навстречу, вильнул в сторону, объезжая старика, который уснул, положив голову на кучу дров. Велосипедист двигался к продуктовым прилавкам. Там кто-то торговался о цене корешков горных растений и тряс ими в воздухе. Когда Суджа заметила пекаря, ее сердце остановилось. Возле маленькой самодельной печурки, представлявшей собой поставленный на дымящиеся угли жестяной ящик, на корточках сидела женщина. Из-за повязанного на голову шарфа, грубых черт лица и седеющих волос она была похожа на крестьянку или чью-нибудь бабушку, а может, и на информатора — как знать. Ведь, говорят, лучшими шпионами или информаторами были именно пожилые женщины. Тот ли это пекарь, о котором слышал отец? Суджа остановилась перед женщиной, не зная, можно ли получить от нее какую-нибудь информацию о тюрьмах на севере.

Аджумма ворошила палкой в пыхавшей дымом печурке. В небо поднимался запах жареной кукурузы и жженого сахара — она пекла печенье из кукурузной муки, сахара и пищевой соды. На рынке было столько съестного! Суджа удивилась, что такое изобилие возможно во времена, когда все должны жить в соответствии с девизом Великого Руководителя: «Имей меньше, желай меньшего».