Хрономот (СИ) - Бодэ Максим. Страница 22

— Сал, привет, старина! — радостно закричал ему Фер издалека, проворно пряча отмычки в карман.

Услышав это сердечное, обращение толстяк побагровел, и, подойдя, крепко врезал Феру под дых.

— Сколько раз просил не звать меня так при подчиненных?! — яростно спросил он моего согнувшегося пополам (то ли от удара, то ли от смеха) напарника.

— Эээ… здравствуйте, уважаемые, — отдуваясь поприветствовал толстяк Кехта и меня, — Я Сальвадор Альварес, шеф севильской полиции.

Сальвадор Альварес был отнюдь не молод, и, должно быть, любил плотно покушать, о чем свидетельствовало выпирающее вперед пузо и пухлое лицо с глубоко посаженными темными глазами. Однако он явно был деятелен и скор в принятии решений, о чем свидетельствовала быстрота его реакции на звонок Фера. Говорил он быстро и явно взволнованно, иногда немного заикаясь.

Для начала он пожал руки нам троим — вначале Феру (наконец, разогнувшемуся), потом Кехту, а затем и мне. Его узкая ладонь оказалась неожиданно сильной, так что моя рука чуть не оказалась раздавленной в этих тисках. Я сразу проникся к нему уважением.

Двое его сопровождающих тоже поздоровались, да так и остались стоять в сторонке. Третий был одет в черную рясу, выдававшую в нем священника.

— Это падре Луцио, — представил нам Сальвадор своего спутника, — он будет нашим проводником в катакомбах.

Священник степенно кивнул нам, доброжелательно улыбнувшись. Я обратил внимание на его округлое лицо с выступающими скулами и серые, как будто прозрачные глаза, глядящие на нас сквозь толстые стекла очков.

— Епископ был против такого вторжения в дела церкви, — смиренно произнес клирик, — но, учитывая сложившиеся обстоятельства, мы просто не имели права пренебречь вашим предупреждением. Милости просим.

С этими словами он достал из кармана огромный черный ключ и начал возиться с дверью. Наконец ключ дважды провернулся, щелкнул замок, и священник вместе с шефом полиции навалились на тяжелые створки.

— Прошу, сеньоры, — пропыхтел падре, вытирая со лба выступивший пот, когда дверь, наконец, отворилась.

Мы оказались под сводом высокой каменной арки, впереди было открытое пространство внутреннего сада. Вслед за священником мы вошли в тенистый двор, где в огромных каменных чашах росли трехсотлетние оливы — краса и гордость Испании. Здесь было тихо, сыро и мрачновато — слишком уж гнетущими казались уплывающие ввысь стены собора, окружавшие нас со всех четырех сторон.

Завернув за неприметный угол, священник привел нас к невысокой окованной железом двери, такой же, как предыдущая, открытая нами, только размером поменьше. Вытащив из кармана новый ключ, священник щелкнул замком и приглашающе махнул нам рукой, ведя за собой в темный провал.

Да, мрачное место выбрали церковники для своих сокровищ, а господин де Гуэвара небось заработал себе хронический бронхит, постоянно находясь в этом подземном холодильнике.

Впрочем, темный проем оставался таковым совсем недолго: нажав на неприметный тумблер где-то слева на стене, священник включил скудное освещение. Стилизованные под древние подсвечники лампы выхватили из тени очертания прямой длинной лестницы, ведущей вниз.

Тут Диан Кехт грациозным движением снял с себя пиджак.

— Уважаемый, — обратился он к одному из амбалов Сальвадора, — вы не подержите это, пока мы будем обследовать подземелье? Будьте аккуратны, это монгольский кашемир.

Остолбеневший полицейский так и застыл по стойке смирно с пиджаком на вытянутых руках, как будто боялся сам его испачкать.

— Нам стоит пойти впятером, — объяснил Кехт, встречая вопросительный взгляд шефа полиции, — вы, мы трое, — он махнул рукой в сторону Фера и меня, — и, конечно же уважаемый падре.

— А, понимаю, — многозначительно улыбнулся Сальвадор, — у вас же свои возможности.

Эта улыбка немало удивила меня. Получается, полицейский был в курсе способностей Фера и Диана, да еще и мне, похоже, приписал кое-что. Странные дела творились.

— А вы, падре Луцио, — обратился Кехт к священнику, — вы человек глубоко духовный, а наша операция может быть связана с делами земными и материями косными. Поэтому вы пойдете не впереди, а между нами. И еще одно правило: ни единого слова, когда мы спустимся в подземелье. На всякий случай, возьмите этот пистолет, он стреляет парализующими иглами.

Священник слушал речь Диана молча, но я почувствовал, как он напрягся. Внушительный вид ирландца не допускал никаких пререканий и потому священник, явно порывавшийся сказать что-то против, только и сумел, что впустую выдохнуть воздух, взятый для возражений. С Кехтом было трудно поспорить. Но пистолет он взял — с показным отвращением к орудию убийства.

— Фер, ты вперед, падре Луцио, вы идете вторым, я — следом за вами, Гил, ты четвертый, Сальвадор — замыкаете, — отчеканил Кехт тоном командира. Никто не имел возражений по поводу места, отведенного ему в нашей процессии. Только священник с постной миной на лице неприязненно блеснул толстыми стеклами очков.

В моей руке оказался маленький игольчатый пистолет, кажется, тот самый, который был при мне во время нашей с Фером операции. Рукоять привычно легла в мою ладонь, и мне подумалось, что сегодня мне, может быть, снова придется мысленно управлять полетом игл. Подумал я об этом как-то очень буднично и просто, словно это для меня уже было не в новинку. Кажется, во мне зарождалась крепкая вера в свою телепатическую силу. Сознание этого было приятно.

Фер, вытянув вперед руку, начал спуск по лестнице. Операция началась. Передо мной шагал Диан Кехт, причем в его руках не было оружия. Ирландец шагал размашисто, но совершенно бесшумно, словно кот на охоту вышел. За мной уверенными маленькими шажками двигался Сальвадор, переставший пыхтеть и отдуваться. Должно быть, шеф полиции еще не разучился ходить на настоящие задания.

Падре Луцио шагал за Фером, часто оступаясь и, по-моему, производя шума больше, чем мы четверо вместе взятые. После одного особенно громкого спотыкания Кехт мягко опустил руку ему на плечо. Я видел, каких трудов стоило падре удержаться на ногах. После этого священник шел, внимательно глядя под ноги.

Пока что мы шли по узкому коридору, пол ощутимо наклонился вниз. В метре над нашими головами навис тяжелый каменный потолок, грубо обработанные стены давили нас сыростью и холодом. Однако в крови у меня медленно закипал адреналин, и потому холода я не чувствовал.

Это были не роскошные нефы Севильского собора. Это была его изнанка, то, что не предназначалось глазам посторонних. Петляющие полутемные узкие коридоры, уходящие влево и вправо запертые двери, за которыми хранилось имущество церкви. Священник пару раз, потрясая связкой ключей, жестами предлагал нам проверить эти ответвления, но идущий позади него Диан Кехт каждый раз молча подталкивал падре вперед. Не очень-то ирландец был вежлив с посланцем епископа.

Мы быстрым шагом двигались по бесконечным петляющим коридорам. Фер уверенно вел нас к нашей цели. И чем дальше мы шли, тем более нервной казалась мне походка падре. А когда мы уверенно преодолели очередную развилку, случилось непредвиденное.

Падре Луцио вскинул руку с пистолетом и выстрелил в спину Феру. Мой напарник качнулся и кувыркнулся вперед, а в руке Диана откуда-то возник пистолет и его пушка мгновенно уперлась в шею отчаянно трепыхавшегося священника. Подоспевший из-за моей спины Сальвадор молча кивнул, и Кехт, рывком развернув к себе клирика, влепил ему пощечину. Сегодня этот нехитрый прием разбудил Фера, но сейчас получилось иначе: звука практически не было, только короткий глухой шлепок. И клирик молча осел на землю. Он был без сознания.

Кехт молча взглянул на Сальвадора и развел руками, шеф полиции снова мрачно кивнул. Все и так было ясно. Луцио был предателем, связанным с террористами. Он хотел оттянуть время, но видя, что мы не ведемся на его хитрости, решил убрать нашего проводника, Фера. Только Кехт предусмотрительно дал ему незаряженный пистолет. Уж не знаю, как он сразу раскусил этого священника.