«Пассажир» из Сан-Франциско - Бальчев Анатолий. Страница 37

— Я так вам благодарен, Игорь Иванович… Вы меня просто спасли, теперь должник на всю жизнь…

— Да ладно, ладно… Хотя хорошо, что ты это понимаешь… Если бы не я, сколько бы тебе намотали? — Барин оторвался от созерцания речки, очки сверкнули в сторону Сатарова.

— Не меньше червонца, — Сатаров поежился и подобострастно улыбнулся. — Да я же понятия не имел… Вы ведь знаете, Игорь Иванович…

— Камушки за бугор… Я-то знаю… Но подпись-то твоя на документах… Поди докажи, что ты не верблюд.

— Оказался крайним… — Сатаров заерзал на своем покрывале, не таком нарядном, но тоже ручной работы. Барин хмыкнул.

— Вот-вот, Тимурчик, а отсюда вывод — никогда не будь крайним. Понял?

— Да нет, просто… Не повезло…

— Ишь ты, не повезло ему… Мы живем на большой помойке, — Барин взмахнул рукой в сторону гор, речки, ясного неба и прочих среднеазиатских красот. — Чувствуешь запах? — Тимурчик послушно принюхался. Пахло горной речкой, жарой и остатками обеда. Приятно пахло, но хозяин сказал — помойка, пусть будет помойка. Сатаров сморщился. Барин опять хмыкнул.

— И жить надо по законам помойки. Или ты жалкая крыса, которую рано или поздно сожрет другая, более мудрая, или ты хозяин и сам решаешь, какую крысу приручить, а какую пустить на колбасу.

Барин Ницше читал, Сатаров — нет, и аллегория ему не понравилась. Может, перестарался он все-таки с выражением верноподданнических чувств? Все-таки неприятно, когда тебя крысой называют… Темные барские очки смотрели теперь на собеседника, не отрываясь.

— Цинично, зато верно.

— А как же религия? Коран, Библия? — все-таки осмелился возразить Сатаров.

— Несмеши, Тимурчик… Коран, Библия, Ветхий Завет… Все эти сказки придуманы для того, чтобы помойка была послушна и управляема. Придумано здорово, не спорю, умными людьми… — Барин сделал паузу, стряхнул с рукава сухую травинку. — И выживать-то надо не среди помоечных крыс, а устроить собственный пир… Пушкина читал?

— «Пир во время чумы»?

— Сам ты чума… «Нас мало избранных…» — говорил Пушкин. Или ты избранный, или ты дерьмо. Третьего не дано, — провозгласив свой «Символ веры», Барин откинулся на покрывало и затих. Сатаров, наоборот, поднялся и в задумчивости принялся бродить по берегу. Крыс тут не бегало, а вот норку тарантула нашел, присел над ней радостно, достал из кармана восковой шарик на длинной нитке. Опустил в норку, слегка подергал, как будто рыбу ловит, рывок — и вцепившийся в шарик тарантул раскачивается в воздухе.

— Игорь Иваныч, смотрите, поймал! — Сатаров гордо предъявил Барину добычу.

— Ишь, какой ловкий…

— Детская привычка… я ж здесь вырос…

Тарантул отцепился, и, отбежав, замер у норки неподалеку. Сатаров прицелился в него журналом, но сердобольный барин его остановил.

— Ты его не убивай. Пусть живет.

Улыбнулся и добавил:

— Он к другой норке выведет, связь сдаст… Вот тебе билет в Кабул, вылет в 19:30, как раз успеешь собраться. Потом объясню, что от тебя требуется.

Сатаров понял, что деваться некуда, долг платежом красен. Не согласиться нельзя, согласиться — страшно. Сатаров с тоской смотрел на тарантула. Эх, повезло ему… Отпустили его, Сатарова никто теперь не отпустит…

— Не бойся, я тебя в обиду не дам, — прожурчал Барин голосом довольного кота, только что позавтракавшего мышкой. — Будешь меня держаться — будешь жить, как белый человек. Ну что, искупаемся? И по шашлычку!

Старик сидел в шезлонге и любовался парой царственных лебедей, плавающих по зеркальной водной глади живописного озера. В почтительном отдалении выстроились охранники. Маковский, сидевший в соседнем шезлонге, неторопливо потягивал виски. Выпивка по такой жаре, — а в Калифорнии в июле начинаются по-настоящему горячие денечки — в горло не лезла, но что поделать, другого ничего не предложили. Видимо, представление о русских у местной мафии было весьма определенное. Пьют они всегда, везде и все, а не выпив, никакие вопросы решить не в состоянии.

Тяжело поднявшись с шезлонга, Старик подошел к самой кромке воды. Он заметно сдал в последнее время. Маковскому это, конечно, заметно не было, но Кимберли, которая сидела чуть поодаль и делала вид, что погружена в изучение глупейшей статьи из какого-то глянцевого журнала, видела все. И нездоровый цвет лица, и неуверенную походку, и трясущиеся руки, — они заметно подрагивали, когда старик кидал лебедям хлебные шарики. Конечно, все его аристократическое величие еще осталось — и произвело заметное впечатление на Маковского — но в приближенных кругах давно уже ходили слухи, что Старик серьезно болен. Он, конечно, опровергал их, как мог, рука, правившая созданной за долгие годы империей, все еще была железной, но уже заметно тряслась. Назревал передел власти — и в этой связи новое вещество, которое можно было получить из России, становилось не просто новым способом получения прибыли, но козырной картой в руках того, кто сумеет наладить его поставки. Пока торжествовал Поляк — Старик открыто демонстрировал ему свое расположение, и видимо, готовился передать корону именно ему. Но все зависело от нового товара…

— Препарат должен быть тут через неделю, — Старик бросил лебедям последний шарик и повернулся к Филу. — И проблемы со своими русскими решайте сами.

— Я вас понял, — Фил отхлебнул из своего стакана.

— Мне нравится с вами разговаривать, — Старик улыбнулся. — Вы умеете слушать и не задаете лишних вопросов.

— Как учили.

Из дома появился Поляк, подошел к Старику, бережно неся в руках небольшой кейс. Почтительно поздоровался со Стариком, дружелюбно кивнул Филу.

— Вот, тот самый компонент — он поставил кейс на столик, раскрыл. Внутри лежал небольшой металлический контейнер.

— Знали бы вы, скольких трудов нам стоило его достать, — пожаловался он Филу. — И каких денег… Вот печать — код лаборатории университета. Шифр вместе с контейнером вы получите в России.

Фил потягивал ненавистное виски, глядя не столько на собеседников, сколько на великолепный закат, в котором постепенно растворялось раскаленное солнце, на красоту окружающей виллу старика природы, на грациозную пару белоснежных лебедей, которые, поняв, что больше кормить их не будут, уплыли на середину озера.

— Надеюсь, вы меня не разочаруете и товар придет вовремя, — тон Старика был мягок, но в нем явственно сквозила угроза.

Алевтина сидела на скамейке, изо всех сил изображая из себя пай-девочку. На ней было белое муслиновое платье из последней коллекции «Шанель». скромное и простое, неискушенный человек и не определит сразу, как дорого оно стоит. Это платье ей подарил в прошлом году один заезжий англичанин-антиквар, которому она помогла достать старую икону, за которой тот долго охотился. Постели у нее с ним никакой не было, но платье он ей выбирал по своему вкусу, с которым она не сразу согласилась. А вот сейчас этот наряд пришелся как нельзя кстати. Картину дополняли распущенные по плечам светлые волосы и томик Ахматовой в руках. Она делала вид, что читает, исподтишка рассматривая Волкова, прогуливающегося по дорожкам сада рядом с Тимурчиком. Они негромко о чем-то говорили, о чем — Алевтина со своего места расслышать не могла.

«А мужик и вправду ничего, — размышляла она. — Высокий, представительный. И по лицу видно — не дурак какой-нибудь».

Из-за ограды теннисного корта слышались четкие удары — кто-то явно показывал класс, одинокий велосипедист уже раз пятый проезжал мимо, поглядывая на прелестную девушку и явно не находя повода для знакомства.

Волков и Тимурчик медленно приближались. Вокруг радостно носился Джек — не так-то часто ему выпадало побегать на просторе.

— Да пойми ты, — убеждал Сатаров старого друга, — всех дел-то на десять минут, меньше…

— Что за груз-то? — спросил Волков хмуро. Встрече со старым другом он был явно не рад — просто отказаться было неудобно. Друг-то высоко взлетел, так что мало ли что…

— Поверь, Боря, ничего серьезного. Уж больно человек… — Сатаров многозначительно поднял глаза. — Сам понимаешь…