Тропа барса - Катериничев Петр Владимирович. Страница 76

Нельзя! Плевать я хотела на всю вашу контору и государственную безопасность в целом, если они так к тебе относятся, что ты улыбаться разучился! В конце концов, это нечестно быть таким и несправедливо, ни я, ни Алька этого не заслужили, Егоров… Так нельзя… Мы же любим тебя…

Наташа жалобно всхлипнула, отвернулась липом к стене, заплакала в подушку.

Егоров ласково поладил плечи жены, но сказать ему было нечего: Наташка была права, Полностью права.

Ночью он действительно выхолил. В комнату к Альке. Дочка спала, разметав льняные, выгоревшие на солнце волосы, обняв обеими руками подушку; губы с вечера так и перемазаны вишневым соком. Рядом, у стенки, полинявший плюшевый медвежонок: его Егоров подарил дочурке, когда той было еще два с половиной года, и с тех пор она с ним не расставалась. А на гумбочке, у кроватки, — черный игрушечный пистолет и десяток настоящих металлических гильз от мелкаша: девчонка не ходила в садик, Наташка таскала ее с собой в тир. Первоначально Егоров пытался протащиться, но жена произнесла иронично: Егоров, то. чем занимаюсь я, — просто спорт, а то, чем занимаешься ты, — совсем не хобби .. Пусть уж Алька привыкнет к тому, что оружие хоть и не игрушка, но я не орудие убийства!"

«То, чем занимаешься ты. — совсем не хобби…» Когда-то он считал, что это работа. Важная, необходима всем людям, живущим в стране. Это был его долг.

Вернее… Вернее, он и сейчас считал, что это его долг и что его работа необходима, вот только…

Да. Он сделал все правильно, но… Тот ли выбрал способ… В любом случае Наташка имеет право знать. Он не говорил ей ни о чем раньше, не желая загружать ее кудрявую головку лишними проблемами, но теперь… С тех пор как он написал подробный рапорт… Просто… Просто если он прав в своих выводах, а все указывает на то, что он прав. то никакое незнание не спасет его жену., . И — хотя об этом я подумать было страшно — и его малышку, Эти люди играют но своим собственным правилам. Ну что ж… А он станет играть по своим. Удар лучше встречать с открытыми глазами. Выстрел — тем более. Наташе нужно знать. Все.

Женщина оторвала от подушки заплаканное лицо:

— Егоров, прикури мне сигарету, что ли… Извини, что я так разнюнилась… Но, честное слово, это просто жутко ощущать, когда твой любимый мучается чем-то, а ты никак, никак не можешь ему помочь…

Владимир передал жене дымящуюся сигарету, закурил сам.

— Ты права, зайка. Я должен был тебе все рассказать раньше. Вот только я полагал, что все это наши, конторские игры… И еще — хотел убедиться сам… И в том, что не ошибаюсь, и в том… — Мужчина затянулся, спалив сигарету почти на треть. — По-моему, я совершил ошибку.

— По работе?

— Не вполне. Вернее…

— Егоров, чего ты не имеешь права говорить, не говори… Не нужны мне никакие военные или государственные секреты…

— В том-то и дело, что это тайна не государственная, а наоборот.

— Как это — наоборот?

— Антигосударственная. Вернее даже, антинародная.

— Егоров, вы свихнулись там все! «Антинародная тайна»! Такое впечатление, что без поисков всяческих врагов ваша контора просто болеет!

— Погоди, Наташка, не заводись… Наша контора, может, и не лучше подобных в других странах, но и не хуже, уж ты мне поверь на слово. Ни по методам работы, ни по всему остальному. Совсем не хуже. И как бы ни складывалась жизнь, понятие «государственная безопасность» существовало, существует и будет существовать всегда. Если мы не станем защищать наши интересы…

— Егоров, не устраивай мне ликбез! Я все понимаю, не дура! Но то, о чем трындят по радио с самого утра, — это полная придурь! Развалилось все, а среди этих старперов нет ни одной яркой личности!

— Наташка, ты о чем?

— Как это — о чем? Ты что, не знаешь?

— Не знаешь — чего?

— Вот блин! Да все утро передают! Я выбегала на Альку глянуть, в кухню наведалась, радио там не выключено, бубнит вполголоса…

Женщина подошла к висевшей в углу комнаты с незапамятных времен черной тарелочке, покрутила:

— Слушай.

«…Политика реформ зашла в тупик. На смену первоначальному энтузиазму и надеждам пришли безверие, апатия и отчаяние… Насаждается злобное глумление над всеми институтами государства. Страна по существу сгала неуправляема… Потоки слов, горы заявлений и обещаний только подчеркивают скудость и убогость практических дел. Каждый гражданин чувствует растущую неуверенность в завтрашнем дне, глубокую тревогу за будущее своих детей…»

— Что это такое? — удивленно приподнял брови мужчина.

— Егоров, снова овцой прикидываешься? — недоверчиво глянула Наташа, но удивление мужа было совершенно искренним, тут она не ошиблась.

— Так что случилось-то? Ты сообщение с начала слышала?

— Да ничего особенного, — пожала она плечами. — Объявили какое-то чрезвычайное положение.

— По всей стране?

— Да вроде того…

Женщина помолчала немного, сказала, словно про себя:

— Странно… Значит, твоя тревога связана не с этим?

— Нет. Я боюсь за тебя и за Альку.

— За Альку… — произнесла одними губами Наташа, и было видно, как побледнело ее лиио. — Егоров, что произошло?! Это поэтому мы так спешно выехали из Москвы?

— Да.

— Нас что, будут искать?

— Думаю, уже ищут.

— Кто?

Мужчина прикурил от бычка новую сигарету.

— Кто, я тебя спрашиваю?!

— Контора.

— Вся контора?! При таком тарараме? Им что, больше занять себя нечем в такое судьбоносное времечко?!

— Наташка, подожди… В любой конторе всякие люди работают… И в той неразберихе, что началась даже не с пришествием Пятнистого, а много раньше, многие стали работать вовсе не на державу, а на себя…

— Подумаешь… Эка невидаль… Это нормально — работать на себя.

— Но только не ценой жизни людей!

— Каких людей?

— Многих.

Володя замолчал, собираясь с мыслями.

— Егоров, ты не темни! Я же говорю, н не дура и не нюня! Давай колись! В чем суть проблемы, что угрожает Альке?

— Погоди… Как бы попроще… — А не надо попроще! Давай сначала! Мужчина одним движением затушил сигарету:

— Хорошо. Сначала так сначала Несколько лет назад меня ввели стажером, а потом оперативным куратором в один проект. Название проекта очень поэтичное:

— Снег.

Глава 40

19 августа 1991 годи, 8 часов 01 минута

Никита Григорьевич Мазин чиркнул кремнем, прикурил папиросу, пыхнул несколько раз и только потом сделал глубокую затяжку… Нет, то что расскажет Бирс своей жене, его ничуть не волновало: решение о ликвидации принято, и оно будет исполнено. Запись разговора он уничтожит. А что касается операции «Снег»… Он скосил глаза на экран телеприемника… Строгая дикторша в который раз зачитывала обращение ГКЧП к советскому народу:

Никита Григорьевич даже крякнул — эка завернули: «в пучину насилия и беззакония». Вот только маховик раскручен, его уже не остановить. А текст писал талантливый борзописец…

Никита Григорьевич снова хмыкнул… М-да… Писака блестящий, а вот поди ж ты, смешал стили: «гр-р-розный сор-р-рок пер-р-р-вый» и «люди доброй воли» — это из двух разных времен. А люди, они живут чувствами, никто не будет вдумываться в содержание, всех сразит стиль: снова без меня меня женили. Ну что ж… А что нам говорит пресса? Мазин раскрыл газету «Правда», просмотрел внимательно, страницу за страницей. Кажется, когда подписывался номер, правдисты не были посвящены в планы высоких лиц, подмахнувших обращение… Но кто-то должен был быть посвящен… Нет, не в их планы, в суть происходящего… А если повнимательней?..