Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 100

Давление англичан и французов, продолжающих убеждать Прагу принять гитлеровский ультиматум, привело к тяжелому политическому кризису в Чехословакии: один за другим пали несколько кабинетов. Попытка чехословаков опереться на поддержку СССР не встретила понимания ни в Лондоне, ни в Париже, поляки же и вовсе заявили, что никогда не позволят войскам Красной армии пройти по территории Польши для оказания помощи Праге. К этому времени Варшава уже готовилась предъявить Чехословакии собственный ультиматум, дабы разрешить территориальный спор вокруг Тешинской области в свою пользу. А в Судетах противостояние между чехословацкими войсками и местными немцами постепенно приобретало характер настоящей войны – в течение сентября обе стороны потеряли в стычках десятки человек убитыми и ранеными.

Чемберлен, прилетевший 22 сентября в Германию, сообщил Гитлеру, что британское и французское правительства не будут препятствовать передаче Судет Германии. Но немецкий рейхсканцлер пребывал в еще более воинственном настроении, чем прежде. На встрече в Бад-Хосберге фюрер принялся перечислять «преступления», совершенные чехословацкой армией за последнюю неделю, а потом заявил обескураженному англичанину, что не верит Праге и не позволит больше проливать немецкую кровь – Чехословакия будет разгромлена в самые ближайшие дни. Вспышки гнева, которые Гитлер демонстрировал своему британскому гостю, являлись тщательно подготовленной инсценировкой. Фюрер действительно собирался вторгнуться в Чехословакию, если бы его требования были отвергнуты, но убедившись в том, что западные демократии согласились на передачу Судет, Гитлер попытался поднять ставки и поставить вопрос о полном уничтожении Чехословакии.

На это британский премьер-министр согласиться никак не мог, и тогда разочарованный фюрер отыграл назад, вновь вернувшись к судетской проблеме: чехословаки должны без проволочек очистить спорную область в течение нескольких дней. Иначе – война.

Для Чемберлена все это стало абсолютной неожиданностью, никак не объяснимой с точки зрения здравого смысла: неужели немцы всерьез ведут дело к войне? Он летел в Германию с надеждой на разрешение чехословацкого кризиса, а теперь возвращается домой в крайне удрученном состоянии – вместо твердых гарантий мира ему удалось добиться лишь небольшой отсрочки немецкого вторжения. Положение англо-французской дипломатии осложняло и то, что к этому моменту руководители Чехословакии все еще не дали своего согласия на урегулирование конфликта мирным путем – напротив, 23 сентября была объявлена мобилизация в чехословацкую армию.

Привезенные Чемберленом известия о переговорах подтверждали худшие опасения: в воздухе ощутимо запахло порохом. Великобритания начала готовиться к воздушным налетам – ее военные эксперты утверждали, что в первые же недели войны от германских бомб погибнут сотни тысяч британцев, а Лондон будет буквально стерт с лица земли. Во Франции тоже царила не лучшая общественная атмосфера – от немецкого вторжения французов не защищал спасительный Ла-Манш. Однако и в Германию охватило уныние – если простые немцы не желали войны, то германские генералы, встревоженные упрямством Гитлера, собирались осуществить военный переворот и предотвратить сползание рейха в самоубийственный конфликт. Немецких военных беспокоило не столько сохранение мира в Европе, сколько грозившая Германии стратегическая ситуация, в которой вермахту пришлось бы противостоять французской и, возможно, Красной армиям, одновременно сражаясь с миллионной группировкой чехословаков, располагавшейся на неудобной для наступательных операций местности.

Заговорщики были уверены, что на этот раз западные державы не уступят, но они ошибались – англо-французы предпринимали все усилия для того, чтобы убедить чехословаков согласиться с гитлеровским ультиматумом. 25 сентября им удалось этого добиться, но Гитлер, почувствовав слабость в рядах своих оппонентов, вновь поднял ставки, потребовав удовлетворить заодно и «справедливые претензии» Польши, а также Венгрии, тоже имевшей с Прагой неразрешенный территориальный спор. Выступая в Берлине, фюрер назвал 28 сентября предельным сроком, по истечении которого немецкая армия начнет боевые действия против чехословаков. Этой речью Гитлер сжег за собой все мосты – теперь отступить он уже не мог.

Утром 28 сентября, когда до начала немецкого вторжения оставались буквально считанные часы, английский посол в Италии вручил Чиано личное послание Чемберлена для Муссолини. В нем британский премьер-министр просил дуче убедить Гитлера отложить начало боевых действий еще на сутки, дав шанс европейской дипломатии урегулировать конфликт мирным путем.

Для итальянского диктатора это стало моментом наивысшего торжества: англичане умоляют его спасти Европу от войны! Дуче наслаждался унижением западных демократий и, спеша использовать выпавшую возможность оказаться в центре внимания мировой общественности, лично, по телефону, проинструктировал итальянского посла в Берлине в нужном духе.

Гитлер колебался. Несмотря на всю уступчивость англо-французов, фюрер был захвачен перспективой провести вдохновляющую военную операцию против Чехословакии, что позволило бы не только продемонстрировать мощь германских вооруженных сил, но и полностью уничтожить это государство. В то же время Гитлер полагал, что необходимая для быстрого успеха локализация конфликта возможна только при полной политической поддержке Италии, а потому не хотел оскорбить Муссолини отказом. В конце концов, согласно немецким военным планам, непосредственное вторжение в Чехословакию должно было начаться только 1 октября, а потому фюрер не слишком рисковал, соглашаясь на итальянское посредничество.

Гитлер предложил организовать на следующий день конференцию во Франкфурте-на-Майне или в Мюнхене – на усмотрение Муссолини, участие которого фюрер назвал необходимым условием проведения переговоров. Чиано, не менее тщеславный, чем его тесть, гордо сообщил британскому послу в Италии, что немцы согласились отложить начало боевых действий лишь потому, что об этом их попросил Муссолини, но если дело все же дойдет до новой мировой войны, повторил он прежние угрозы, то итальянцы хорошо знают, на чьей стороне они выступят.

Чемберлен и Даладье охотно ухватились за возможность избежать войны. Утром 29 сентября руководители Великобритании и Франции прилетели в Мюнхен – Муссолини и Чиано предпочли поезд. Вместе с итальянцами в столицу Баварии приехал и Гитлер – он встретил дуче еще на границе рейха, и в Мюнхен они прибыли вместе. Фюрер был настроен мрачно и несколько фаталистично – казалось, он не испытывал к грядущей дипломатической игре азарта, столь свойственного ему ранее.

Мюнхенскую конференцию трудно было назвать выдающейся, даже несмотря на участие в ней представителей большинства великих держав Европы. Фактически, в ее работе принимали участие всего десять человек: Гитлер и Риббентроп, Муссолини и Чиано, Чемберлен и Даладье со своими помощниками, а также личный переводчик фюрера и высокопоставленный чиновник германского МИДа.

Атмосфера в мюнхенском «Доме фюрера» оказалось весьма гнетущей: Гитлер был подчеркнуто безучастен, Даладье не находил себе места, пытаясь справиться с унижением, которому подвергалась его страна, Чемберлен с вымученной улыбкой старался сделать хорошую мину при плохой игре, и только Муссолини казался абсолютно довольным происходящим.

Если Гитлер словно исчерпал всю свою энергию на эмоциональную вспышку во время обращения к собравшимся, в котором он подтвердил свое намерение так или иначе разрешить затянувшийся кризис в самое ближайшее время, то дуче взял на себя всю практическую часть конференции. Переходя то на французский, то на немецкий язык, Муссолини предложил англо-французам свой меморандум, по сути являвшийся итальянским изложением требований Берлина. Этот документ и был принят за основу «Мюнхенского соглашения» – спустя уже несколько часов стало очевидно, что обсуждение приобретает сугубо технический характер, поскольку речь шла лишь о передаче Судет Германии.