Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 102

Победа франкистов не стала единственным достижением итальянской политики – спустя несколько недель после вступления немецких войск в Прагу Муссолини предпринял собственную акцию: после того как ультимативное требование Чиано признать протекторат Рима было отклонено королем Зогу I, итальянские вооруженные силы начали масштабное вторжение в Албанию.

Несмотря на то, что албано-итальянские отношения почти полностью расстроились в начале 30-х годов, с 1936 года Зогу был вынужден идти на все большие уступки Риму, вследствие чего Албания постепенно превращалась в сателлит Италии. Муссолини решил, что этот процесс развивается слишком медленно – он не доверял албанскому монарху и к тому же хотел продемонстрировать военную мощь Италии. Вид итальянских танкеток, самолетов и пехотных колонн в Албании стал прекрасным пропагандистским ответом на успехи германской внешней политики.

Дуче отправил на Балканы сто тысяч солдат, поддержанных большим количеством самолетов и танков, но сражаться им было не с кем – немногочисленная албанская армия, обученная итальянскими офицерами, осталась в казармах. Сопротивление оказали только части жандармерии и плохо вооруженные ополченцы. Через несколько часов после начала вторжения король бежал в Грецию, и к 7 апреля Албания оказалась под контролем итальянской армии.

Виктор Эммануил получил титул албанского короля, а Муссолини был доволен достигнутым результатом – теперь весь мир увидел, что не только Гитлер может захватывать целые страны. Чиано, руководивший политической частью операции и бывший главным ее инициатором, стал героем дня. В честь его супруги и старшей дочери Муссолини с июня 1939 года один из албанских городов получил новое название «Порто Эдда».

Ни министра иностранных дел, ни его тестя не смутил тот факт, что захват Албании был по сути бессмысленной и очень плохо подготовленной (с военной точки зрения) акцией, по некоторым данным стоившей жизней нескольких сотен итальянских солдат. Для Муссолини и Чиано намного важнее было другое: укрепив свои позиции в регионе, еще раз подтвердить свои претензии господствовать на Балканах, а также расплатиться за «унижение», которому Италию подвергли англо-французы в 1920 году, настояв на выводе итальянских войск из занятого в Мировую войну порта Валона и других албанских территорий.

Гранди, еще занимавший пост итальянского посла в Англии, в послании к дуче как всегда высокопарно восхвалял новое достижение итальянской дипломатии: «Сегодняшние события меня необычайно воодушевили. Наши войска в Валоне! Через несколько часов вся Албания станет нашей, она станет «провинцией» Империи! После отмщения за Адуа – отмщение за Валону. Вы, дуче, заставляете революцию находиться в движении – неизбежном и безжалостном движении трактора, гусеницы которого захватывают, сокрушают и ослабляют хватку лишь тогда, когда начинают крушить следующее». Гранди предсказал, что «завоевание Албании означает не только безопасность в Адриатике; это клещи, которые окончательно сковывают Белград; это отправная точка для похода через Балканы на Восток… оно автоматически означает новое военное поражение Англии в Средиземноморье, поскольку отдает Грецию на нашу милость».

Но далеко не все одобряли столь динамичную внешнюю политику. Реакцию югославов и греков на завоевание Албании предсказать было нетрудно, но даже в далекой Северной Америке столь быстрое распространение влияния Оси вызвало сильную обеспокоенность. Сразу же после падения Тираны Франклин Рузвельт отправил Гитлеру и Муссолини личное послание. В нем президент США перечислял изменения, произошедшие в мире с 1934 года – и завоевание итальянцами Эфиопии, и оккупацию значительной части Китая японцами, и аншлюс, и исчезновение Чехословакии с политической карты Европы, и захват Албании. Рузвельт призывал диктаторов сесть за стол переговоров и вместе с европейскими державами и США добиться мира на ближайшие 10 или даже 25 лет. Послание президента было составлено в очень умеренных тонах – оно представляло собой еще одну попытку связать фюрера и дуче определенными обязательствами. Реакцией Гитлера стала насмешливая речь в рейхстаге, в которой он, не дав ответа по существу, поднял вопрос о польско-германских территориальных спорах.

Муссолини письмо из США застало во время очередного визита Геринга – и дуче, и нацистский министр единодушно оценили обращение президента как «абсурдное». Муссолини ничуть не тронули «забавные призывы и мессианские послания Рузвельта» – для итальянского диктатора американский президент был жалким калекой, марионеткой в руках евреев и англичан. Меньше всего на свете дуче собирался прислушиваться к предложениям американцев, захвативших в свое время значительную часть Мексики и до сих пор продолжавших контролировать Филиппины.

Из Берлина передали свое восхищение решительностью фашистов: Гитлер, недавно превративший остатки чехословацкого государства в полностью контролируемый рейхом протекторат Богемия и Моравия, приветствовал завоевание Албании – плацдарма, с которого Италия будет доминировать над Балканами. Немцы спрашивали: не пора ли оформить итало-германскую дружбу в настоящий военно-политический союз? Муссолини счел это своевременным шагом – помимо прочего, его оскорбила реакция англичан и французов на захват Албании. Лондон и Париж дали гарантии безопасности грекам и туркам, прямо пообещав военную поддержку в случае итальянской агрессии. Для дуче это стало однозначно недружественным актом – и он решился официально заручиться военной поддержкой рейха, заключив с ними новое соглашение.

Риббентроп и Чиано быстро подготовили все необходимое – в мае 1939 года министры иностранных дел Италии и Германии поставили свои подписи под заключенным в Берлине «Стальным пактом». Соглашение о союзе и дружбе между двумя режимами предусматривало не только тесное военное и экономическое сотрудничество, но и обязательства вступить в войну с любой державой, выступившей против стран – участниц «Стального пакта». Громкое название договору дал Муссолини, уже подаривший итало-германскому сотрудничеству имя «Оси». Поначалу дуче хотел назвать союз «Пакт общей крови», но потом все же остановился на менее экстравагантном варианте.

Как и прежде, он полагал, что сможет самостоятельно определять удобное время для новых агрессий: в Берлине Чиано передал немецкому руководству слова своего тестя, что хотя война с буржуазными плутократиями и неизбежна, но Италии нужно еще хотя бы три года на подготовку. На самом деле дуче говорил даже о шести годах, но предложить Гитлеру столь долгую «отсрочку» не решился, опасаясь прослыть слабаком. Муссолини и не подозревал, что не получит ни шести, ни даже трех лет.

Мир стремительно катился к войне. На Дальнем Востоке между советскими и японскими войсками происходили все более крупные стычки, перешедшие к лету 1939 года в настоящие сражения, а в Европе англо-французские союзники готовились противостоять Гитлеру и Муссолини. В то время как к странам Оси присоединилась Венгрия (как и Япония, она вступила в так называемый Антикоминтерновский пакт), французы начали переговоры с СССР. Париж, столкнувшийся с перспективой почти полной утраты своих позиций в Восточной Европе, намеревался заручиться поддержкой Москвы в вопросе защиты Польши и Румынии от возможной агрессии со стороны Германии. Эти попытки не увенчались успехом – поляки совершенно не желали каких-либо гарантий со стороны враждебного им советского государства, в то время как англичане без всякой симпатии наблюдали за франко-советским сближением.

В Лондоне вообще не верили, что СССР обладает мощными вооруженными силами – после Мировой войны и, особенно, сталинских чисток среди высшего командного состава англичане невысоко оценивали боеспособность войск Москвы. Поразительно, но военные эксперты Великобритании считали польскую армию намного более серьезным противником для немцев, информируя соответствующим образом свое правительство. Сказывалось и глубокое недоверие, питаемое западными политиками к советским вождям.