Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 137

Тем не менее разговор с Муссолини, подробности которого Гитлер позднее пересказал Геббельсу, вышел очень тяжелым. Едва закончилась торжественная часть встречи двух лидеров, как фюрер начал задавать своему гостю неприятные вопросы о причинах столь жалкого падения фашистского режима, о бездействии дуче в отношении заговорщиков и дальнейших его планах. «Усталость» Муссолини для Гитлера была явным проявлением слабости характера. Вместо того чтобы отплатить изменникам и с удвоенной энергией взяться за восстановление режима, дуче заговорил об уходе от активной политической деятельности. Именно после этого Гитлер выдал Муссолини знаменитую характеристику, носившую в устах фюрера уничижительный характер. Записавший ее в своем дневнике Геббельс передает всю степень разочарования нацистского диктатора:

«…Фюрер думал, что дуче начнет с того, что отомстит предателям. Однако он проявил очевидную слабость, не обнаружив таких стремлений. Он не революционер, как фюрер или Сталин. Он привязан к своим итальянцам настолько, что это лишает его широты революционера и мятежника мирового масштаба».

Глухим голосом Гитлер рассказывал дуче о том, какие тяготы переносят немецкие солдаты на Востоке, на какие жертвы идет весь германский народ, ежедневно подвергающийся «воздушному террору» со стороны союзников. Муссолини не мог не ощутить себя задетым – контраст с поведением итальянцев был очевиден. Сравнивая реакцию в Германии и Италии на свое освобождение, Муссолини писал в 1944 году:

«Сотни телеграмм, писем и стихотворений обрушились на меня со всего Рейха. Но в Италии это событие не нашло подобного отклика. В стране царили хаос и разрушения, мародерство и деградация. Там эта новость была расценена как не очень приятный сюрприз и встречена с раздражением и затаенной враждой. И сообщение начали опровергать; поползли слухи, что все это было «уткой», что я уже скончался или был передан англичанам…»

Помимо неприятных сравнений у Муссолини нашлись куда более веские причины быть разочарованным итогами своего полета в Восточную Пруссию.

Гитлер, продолжавший сохранять прежнюю лояльность в качестве друга дуче, проявил себя в отношении Италии как безжалостный политик. Восстановленному фашистскому режиму предстояло не только распрощаться с мечтами о расширении границ за счет Франции, но и передать Третьему рейху территории Австро-Венгерской империи, полученные после окончания Первой мировой войны. Фюрер недвусмысленно дал понять, что «дезертирство итальянцев» не останется безнаказанным, а пока что Италия должна перейти на военные рельсы. Как будет происходить возрождение итальянских вооруженных сил – это дело будущего, но уже сегодня промышленность и сельское хозяйство полуострова должны начать работать на рейх.

Убеждая Муссолини возглавить Италию, Гитлер грозил, что в противном случае армии фельдмаршала Роммеля будут проводить жестокую стратегию выжженной земли, обращаясь со страной как с оккупированной территорией. Дуче не пришлось уговаривать слишком долго. Утомленный свалившимися на него несчастьями, он пошел на все требования фюрера, согласившись возглавить новоиспеченную Итальянскую социальную республику. Муссолини пообещал фюреру, что республиканско-фашистский режим исправит старые ошибки, накажет «предателей 25 июля» и создаст настоящие вооруженные силы, готовые сражаться за идеалы фашизма. Проведя в Восточной Пруссии два дня, дуче отправился обратно в Баварию, чтобы 18 сентября в радиообращении из Мюнхена известить нацию о своем возвращении.

Для Муссолини это выступление стало особенно трудным не только потому, что он оказался в непривычной для себя обстановке. Обстоятельства заставляли его оправдываться – крайне непривычная для него роль. Он подробно и несколько утомительно изложил историю своего ареста, охарактеризовав июльские события как предательство страны королевской кликой. Теперь, обещал своим слушателям дуче, когда правительство Бадольо бежало из Рима, а Италия стала фашистской республикой, падение монархии открывает дорогу к продолжению революции 1922 года. Так итальянцы узнали о создании Социальной республики и «Республиканской фашистской партии» (Partito Fascista Repubblicano), бравшей на себя ответственность за управление страной. Обращаясь к нации, Муссолини говорил:

«Это не режим предал монархию, а монархия предала режим, и поэтому она потеряла свой престиж в сознании и сердце народа, и просто абсурдно предполагать, что это может хотя бы в малой степени подорвать единство итальянского народа. Когда монархия больше не выполняет надлежащие ей задачи, она теряет всякий смысл к существованию. Что касается традиций, они скорее республиканские, нежели монархические; больше, чем монархисты, за единство и независимость Италии от всех более или менее иностранных монархий боролось республиканское движение, чистым и великим апостолом которого был Джузеппе Мадзини. Государство, которое мы хотим создать, будет национальным и социальным в наиболее полном смысле этого слова. Оно будет фашистским в полном смысле наших исконных идей».

Позже он добавит, что «фашизм – благородный и романтический, каким он был в октябре 1922 года, – должен был заплатить за свою ошибку, заключавшуюся в том, что он не был достаточно тоталитарным до самого верха пирамиды, и в том, что он решал свои задачи, используя систему, которая в своем историческом применении, как в далеком, так и в недавнем прошлом, оказалась сложным и кратковременным компромиссом». Что же до него самого, то весной 1944 года дуче писал:

«Есть Муссолини, который олицетворяет Муссолини вчерашнего, так же как вчерашний олицетворял сегодняшнего, и этот Муссолини, хотя и не живет больше во дворце «Венеция», а переехал на Вилла делле Орсолине, снова встал к штурвалу со своей обычной решимостью. И таким образом, вопреки мнению всех неверящих, я могу заявить: пока я работаю, я живу».

Однако, несмотря на блестящую риторику, положение новой республики было весьма тяжелым. Западные союзники контролировали Сицилию и большую часть Южной Италии, а фашистскому государству еще только предстояло создать собственные вооруженные силы. «Триумфальное возвращение» Муссолини не могло скрыть истинного положения вещей – будущее Итальянской Социальной республики целиком зависело от исхода боевых действий на фронтах мировой войны. Между тем осенью 1943 года военное положение Германии и Японии не оставляло никаких надежд даже для самых записных оптимистов.

Получив возможность изучить детали краха собственного режима, наступившего после 25 июля, дуче с горечью убедился в том, что почти никто не предпринял попытки противостоять «перевороту Бадольо». Июльские события оказались настолько сокрушительными для фашистской партии и связанных с нею государственных структур, что теперь перед Муссолини фактически представала задача создавать все заново.

И первым шагом на пути к этой цели стало формирование нового правительства. Кандидатуры для него должны были быть согласованы с немцами – они твердо намеревались избежать повторения любых сепаратных действий со стороны итальянцев. Вскоре выяснилось, что Берлин собирается тщательно контролировать каждое крупное кадровое назначение в республиканско-фашистской Италии. Нацистам не составило особого труда подыскать достаточное количество честолюбцев и идеалистов, всеми силами стремящихся войти в руководство страны, однако выдающимся этот кабинет министров назвать было никак нельзя.

Вооруженные силы Социальной республики возглавил представительный маршал Грациани, хотя Муссолини предпочел бы назначить на эту должность бывшего начальника генерального штаба Кавальеро. Однако после взятия Рима обнаружилось, что Кавальеро еще с 1942 года разрабатывал планы по смещению дуче. По крайней мере, так утверждал сам маршал в своем послании для Бадольо, отправленном вскоре после падения фашистского режима. Несмотря на это, не любивший соперника Бадольо держал Кавальеро под арестом, а уезжая из столицы, оставил компрометирующий маршала документ прямо на рабочем столе своего кабинета. Находясь в подавленном состоянии из-за обрушившихся на него несчастий и опасаясь разоблачения, Кавальеро застрелился в штабе фельдмаршала Кессельринга через несколько дней после своего освобождения немцами.