Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 52

Пресса всегда была для него предметом самого пристального внимания, да и в какой-то степени весь фашистский режим можно было назвать властью журналистов, ведь на рубеже 20–30-х годов не менее половины министров и членов Большого фашистского совета были выходцами из этой среды. Подражая за дуче, не оставившему публицистику, фашистские иерархи стремились иметь собственную газету или журнал, чтобы бороться с соперниками или даже осторожно озвучивать собственное мнение по вопросам внутренней и внешней политики.

Дуче поощрял такое соперничество, частенько отражавшееся на газетных страницах, – это вполне отвечало его целям. Если задачей фашистской пропаганды было «положить конец дурацкой мысли, будто каждый может думать своей собственной головой» (поскольку у всей Италии «единственная голова и у фашизма единственный мозг это – голова и мозг вождя»), то критику внутри партии Муссолини вполне допускал. Сохранение этой относительной свободы мнений и отличало общественную атмосферу в фашистской Италии от того, что происходило в Третьем рейхе и СССР.

Ведущий теоретик режима Джентиле сформулировал это следующими словами: «Даже среди самых верных членов одной и той же партии случаются расхождения во мнениях, и подразумевается, что не могут быть правы все. Нужно обсуждать, нужно критиковать то, что на первый взгляд кажется истинным, слушать доводы того, кто сомневается и думает иначе. Через такое обсуждение и критику, через эти взаимные поправки каждый из нас может действительно победить самого себя и стать истинным фашистом». Не допускалась лишь критика режима в целом и, разумеется, самого дуче.

Если написанные вождем пьесы или романы не нашли пути к сердцу читателя, то короткие хлесткие призывы-лозунги Муссолини сразу же уходили в народ, становясь расхожими выражениями. Стены итальянских домов были исписаны высказываниями вроде «Верить, повиноваться, бороться», хотя самым популярным являлся придуманный в партии лозунг «Муссолини всегда прав!». Это выражение стало рефреном для всей государственной пропагандистской машины, бесконечно транслировавшей это нехитрое утверждение в массы. За короткий период времени Муссолини заполнил собой всю Италию. Плакаты с его изображением и портреты на улицах и внутри помещений – жилых и административных, в школах, университетах, на промышленных предприятиях, в галереях и трамваях – дуче был всюду. Его лицо рисовали мелом и выкладывали из камня, лепили небольшие бюсты и ваяли скульптуры в полный рост, создавали огромные статуи и обелиски.

А фотографии! Сколько же их было сделано между 1922 и 1943 годами! Муссолини верхом на коне, Муссолини плавает, фехтует, пилотирует самолет, управляет судном, гоночным автомобилем, играет с тиграми и на скрипке, выступает перед солдатами, чернорубашечниками и перед многолюдными толпами народа. Муссолини в форме – капрала фашистской милиции, берсальера, маршала! Наконец – Муссолини с голым торсом, среди пшеничных полей или снежных сугробов! Вот он глядит на нас с тысяч фотографий – нахмуренное лицо, пронзительный («свирепый») взгляд, выпяченная квадратная челюсть. Фотографы и живописцы всегда сосредоточивали особое внимание на высоком лбе и мощном подбородке вождя – «символах интеллекта и воли».

И при этом – никакой улыбки. Фотографии оживленного, смеющегося Гитлера появлялись регулярно, вышла даже целая книга, состоящая из «непарадных» фотопортретов фюрера – в Италии это было невозможным. Даже писать о том, что дуче смеялся, было небезопасно – цензура безжалостно вымарывала подобные вольности. Муссолини желал видеть себя в глазах народа суровым, неумолимым диктатором.

И только на кадрах кинохроники или снимках, сделанных иностранными журналистами, можно было увидеть итальянского диктатора улыбающимся – порой он выглядит смущенным. Во всяком случае, совершенно не похожим на свой парадный, официозный образ сурового и непоколебимого «отца нации». Помимо этих редких кадров, более похожим на обычного живого человека он представал в своих многочисленных биографиях, начавших выходить еще при его жизни. Однако, вовсе не случайно, что дуче был крайне недоволен написанной в 20-е годы Маргеритой Сарфатти биографией, в которой его любовница попыталась найти корни «вождизма» в детстве Муссолини. Времена, когда молодой социалист бравировал своими постельными подвигами или атеизмом, давно прошли – нация нуждалась в образе лидера, стоящего выше примитивных людских страстей, и всё должно было служить этой цели.

Самоиронию Муссолини отвергал в принципе, и хотя он иногда мог позволить себе пошутить о своем социалистическом прошлом, шуток в свой адрес никому не прощал. Сарфатти, вынужденная во второй половине 30-х годов покинуть Италию, в своих мемуарах приводит эпизод, в котором реакция экс-любовника на собственный культ предстает во всем своем гротескном масштабе. Читая Муссолини газетную статью, автор которой утверждал, что посетивший вулкан Этну дуче взглядом остановил извержение лавы, она рассчитывала развеселить его, но «он нашел описание вполне естественным, как будто сам верил в то, что остановил лаву». Что уж там говорить о каком-то дожде, немедленно перестававшем идти, стоило только дуче выйти на улицу!

У Муссолини не хватало чувства юмора (или вкуса) для того, чтобы подчеркнуто дистанцироваться от официального культа самого себя, как это сделали Сталин и Гитлер. Бывший журналист не мог не замечать повсеместно воскуряемого в его честь фимиама, невозможно поверить и в объяснения дуче, который уже на закате своей политической карьеры оправдывался тем, что был настолько поглощен делами государства, что попросту не обращал внимания на излишнюю ретивость собственных пропагандистов.

На самом деле он всегда уделял пропаганде (в том числе собственному культу) львиную долю своего времени и был не просто в курсе положения дел, но и непосредственно руководил организацией самых разнообразных пропагандистских кампаний. Для того чтобы градус лести понизился до адекватного уровня, достаточно было бы одной лишь его недовольной резолюции, но за все годы пребывания у власти Муссолини практически ни разу не дал понять, что недоволен тем возведенным под его руководством храмом во имя самого себя, в котором он сам был и кумиром, и верховным жрецом.

Человек, принимавший как должное то, что его называли воплощением достоинств самых выдающихся исторических персон; человек, которого не смущало, что цитаты из его речей печатаются рядом с кулинарными рецептами (так лучше запомнят!); человек, чей голос звучал по радио каждый день, чьи портреты висели буквально в каждом доме, а во время праздников – на каждом здании; человек, в честь которого назвали главную награду национального кинофестиваля; человек, позволивший ежегодно отмечать т. н. «Рождество дуче»; человек, чье имя дети знали с шести лет, – этот человек, несомненно, был по-настоящему тщеславен.

В вопросах пропаганды, столь важных для него, Муссолини мог быть удивительно мелочным. Он терпеть не мог короля, и о Викторе Эммануиле старались не упоминать лишний раз, словно его не существовало. Он не любил Бальбо – а это была намного более яркая личность, чем король, – и вот уже имя этого без преувеличения храброго и талантливого фашиста почти не упоминается в прессе. Муссолини ревновал к чужому успеху, и горе было тем журналистам и редакторам, которые не ввернуть слово «ДУЧЕ» в какую-нибудь важную новость должное количество раз.

Помимо собственных фотографий и цитат Муссолини очень любил публичные выступления, любил себя, «покоряющего массы» – никто не обращался к толпам слушателей так часто, как он. Как публичный оратор он превосходил и невыразительного Сталина, и истеричного Гитлера, с годами утратившего к выступлениям всякий интерес. Муссолини же был способен увлекать толпу даже за месяц до окончательного краха фашистского режима – у него был прирожденный ораторский талант. Буйный, безудержный.

Хотя в практике политической борьбы уже вовсю использовали позаимствованный у околотеатральной публики метод заказного клакерства, то есть обеспечивали успех выступлениям диктатора при помощи специального «аплодирующего отряда», нельзя сказать, чтобы Муссолини остро нуждался в такого рода уловках. Вплоть до 1945 года в Италии всегда находилось достаточно много людей, искренне приветствовавших появление дуче на публике.