Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 61

С конца 20-х годов военное производство страны неуклонно расширялось: к середине следующего десятилетия Италия стала своеобразной «танкетной сверхдержавой», опередив все страны мира по числу этого вида вооружений. Изменения коснулись и флота, и авиации, хотя действительная картина итальянской военной мощи была бесконечно далека от созданных пропагандой миражей. Но что толку было обращаться к фактам, если Муссолини явно предпочитал верить красноречивым журналистам, а не бесстрастной статистике? К прискорбию для фашистского режима, дуче всерьез воспринимал фанфаронаду собственной печати, а потому поступал в полном соответствии с газетными заявлениями о военном потенциале страны.

Однако, общественные настроения в Европе сыграли немалую роль в том, что преувеличенное представление об итальянских вооруженных силах постепенно стало доминирующим и оставалось таковым почти до конца 30-х годов. В то время как в «капиталистических странах» царил страх перед повторением событий 1914–1918 гг., в Италии радостно рапортовали о создании «самых лучших в мире» военных кораблей и самолетов, тысяч новых танкеток и сильнейшей в Европе армии. Это стало неплохим подспорьем для итальянской дипломатии, но еще большую роль сыграло то, что новое поколение европейцев не желало расплачиваться за «грехи отцов» или жить в атмосфере ненависти, присущей общественной жизни стран – участников Мировой войны.

Ставшая чрезвычайно популярной в те годы «окопная правда» совпала с еще одним быстро набиравшим популярность жанром – антиутопией, с характерной для нее темой будущей новой гигантской войны-бойни. Больше всего европейцы боялись, что какая-нибудь досадная «случайность», вроде убийства сербскими террористами австрийского эрцгерцога, приведет к еще одной мировой войне. В фильмах, литературе, живописи того периода изображались картины опустевших городов, непригодных для жизни после воздушных бомбардировок и применения химического оружия, пугая зрителя и читателя надвигающейся угрозой войны, способной своими катастрофическими последствиями поставить точку в истории современной цивилизации. «Никогда больше» – этот лозунг объединил миллионы людей. Аналогичный уровень опасений перед угрозой новой войны возникнет только сорока годами спустя, породив в 1970-х гг. многочисленные антивоенные движения по всему миру. А в 20–30е года главная надежда избежать повторения Мировой войны возлагалась на Лигу Наций – «форум всех наций мира», призванный, по замыслу его создателей, предотвращать международные конфликты.

Если воля избирателей понуждала демократических лидеров Европы поддерживать идеи, заложенные в основании Лиги, то Муссолини не забывал использовать и такой фактор, как страх европейских правительств перед «мировой революцией». «Красные» не преминут воспользоваться открывающимися перед ними во время войны возможностями, считали в Лондоне и Париже, – в современных условиях продолжительная война между великими державами неизбежно приведет к экономическому коллапсу и разрушению всех основ порядка, и в то время как уцелевшие после воздушных налетов горожане будут биться с фермерами за продовольствие, в Европу хлынут свежие войска Красной Армии, а «агенты Коминтерна» помогут колониям освободиться от власти потрясенных метрополий. Отчасти, именно благодаря подобным представлениям Муссолини и получил возможность потрясать кулаками на международной арене, не очень опасаясь последствий. Слишком многие во Франции и Великобритании полагали, что с дуче следует обращаться очень аккуратно, чтобы ни в коем случае не спровоцировать фашистского диктатора на развязывание войны в Европе.

Но такой подход не мог остановить Муссолини. Он никогда не желал ограничиваться скучными для него вопросами бюджетной или тарифной политики, но прежде его внешнеполитические возможности (равно как и цели) были достаточно ограниченными, теперь же он ощущал себя и Италию в силах замахнуться на большее.

Еще с обстрела Корфу он знал, что до известного предела может действовать как угодно – и, по мнению дуче, в последние годы этот предел отодвинулся намного дальше, чем прежде.

Выступая весной 1934 г. нижней палате итальянского парламента, Муссолини сформулировал свои взгляды следующими словами: «История говорит нам, что война – это процесс, который сопровождает развитие человечества. Возможно, это трагический рок, который тяготеет над человеком. Война для мужчины – это как материнство для женщины. С философской и идейной точек зрения, я не верю в бесконечный мир». О будущей войне в Италии много говорилось уже со второй половины 20-х годов: подписывая очередное соглашение или декларацию о неизменном желании поддерживать мир, Муссолини не забывал сообщать своим министрам и генералам, что все это не более чем не имеющие никакого значения бумажки. Итальянцы – нация воинов, и лучше «прожить один день львом, нежели сто лет овцой». Италия должна быть готова нанести «разящий удар» – с начала 30-х годов фашистская риторика была перенасыщена бессмысленными ура-патриотическими фразеологизмами. Дипломатия Муссолини становилась все более агрессивной.

Итало-французские отношения начали постепенно, но неуклонно охлаждаться, и главную роль в этом сыграли возросшие территориальные аппетиты Рима. Французам, которые со временем стали главным объектом для уколов итальянской пропаганды, следовало, по мнению дуче, почаще напоминать об их варварских галльских предках и о том, что когда-то Франция (Галлия) была не более чем римской провинцией. Хотя в будущем Муссолини и надеялся вернуть Корсику и Ниццу, уступленные французам в предшествующие столетия, на рубеже 20–30-х годов итальянские претензии в основном относились к Африке. Еще в 80-е годы XIX века Италия вступила в конфликт с Францией из-за Туниса, доставшегося в конечном счете французам, но теперь Муссолини собирался с лихвой расквитаться за это, расширив итальянские владения за счет африканских колоний Франции.

Однако, на протяжении 20-х годов внимание Рима отвлекали ливийские повстанцы: Италия оказалась втянута в утомительную антипартизанскую кампанию. Во многом это стало следствием действий самого дуче – с присущей ему отвагой неофита он принялся распутывать сложное переплетение проблем в главной итальянской колонии.

Когда-то Муссолини громко протестовал против войны с Османской империей, в ходе которой итальянские войска и захватили Триполи; теперь же он выступал за самое жесткое и, как ему казалось, быстрое решение: в Ливии предстояло провести унификацию, подобную той, что уже произошла в Италии. До Муссолини колониальные власти закрывали глаза на определенную независимость, сохранявшуюся у мусульманского населения со времен османского владычества, – теперь же с любыми «автономиями» и правами было покончено, а ливийцы, взяв в руки оружие, нападали в ответ на небольшие отряды колониальных войск и трудолюбивых итальянских колонистов, создававших в прибрежной зоне образцовые городки. Вполне возможно, что этот конфликт был исторически неизбежен, но именно самонадеянность дуче, спешившего покончить с проблемой в несколько месяцев, если не недель, привела к тому, что для подавления мятежа в Ливию пришлось отправлять значительные контингенты войск, включая и бронетехнику. Хотя к началу 30-х годов генералу Родольфо Грациани, проведшему несколько утомительных кампаний, высокопарно названых «Реконкистой Триполитании», и удалось нанести поражение основным силам мусульманской герильи, сопротивление ливийцев не прекращалось вплоть до 1943 года. В конце концов, Муссолини настоял на своем и добился определенного успеха, но привычка опережать военную готовность «смелыми политическими озарениями» впоследствии сыграла с ним дурную шутку.

Помимо возобновления старых колониальных распрей и территориальных споров в Европе, дуче частенько выступал в качестве защитника итальянских диаспор за границей королевства. Не успели закончиться волнения в Больцано, как Муссолини, делавший все, чтобы растворить доставшуюся Италии общину тирольских немцев, обрушился с яростными нападками на французов, которые-де стараются ассимилировать итальянцев не только на Корсике или в Ницце, но и в Тунисе. Британцам, когда-то выступившим на защиту англоязычных жителей бурских республик, ныне приходилось выслушивать крикливые упреки фашистской дипломатии, обеспокоившейся правами итальянского языка на Мальте. Досталось и Швейцарии, хотя в те годы бюргерская республика еще не входила в перечень первоочередных интересов дуче. Намного больше его тогда привлекали Балканы, и там главными противниками Италии вновь выступили тесно связанные с Парижем и Лондоном Югославия и Греция. Хотя в годы Первой мировой войны журналист Муссолини приветствовал «мужественный сербский народ», теперь дуче пытался всеми способами ослабить позиции Белграда.