Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 62

Интриги против Белграда велись достаточно топорно и порождали атмосферу враждебности в итало-югославских отношениях. Италия поддержала хорватов в их стремлении выйти из состава королевства – будущие деятели режима усташей находили у Муссолини укрытие и помощь (в том числе и оружием), итальянцы осуществляли патронаж почти над каждым достаточно крупным сепаратистским движением в Югославии. Все это не было особым секретом, равно как и поддержка фашистами македонских противников греческого правительства, однако политика Рима на Балканах носила скорее хаотический, чем хорошо (и коварно) спланированной характер, – в качестве дипломата Муссолини намного лучше удавалось создавать кризисные ситуации, нежели оборачивать их в свою пользу.

Какое-то время казалось, что намного более конструктивно его внешняя политика проявила себя в Албании, где совершивший переворот при помощи бывших белогвардейцев король Ахмет Зогу остро нуждался в поддержке со стороны какой-нибудь великой державы. Сперва в качестве таковой и выступила Италия, но в конечном счете слишком откровенное стремление Рима превратить Албанию в протекторат вызвало отпор и к началу 30-х годов Албания выпала из орбиты итальянской политики. Не слишком удалась и попытка сблизиться с «латинской сестрой» – Румынией, продолжавшей оставаться под французским влиянием.

Другим перспективным направлением итальянской дипломатии для дуче стало создание своего рода «проримской системы» на территориях сгинувшей в огне Мировой войны империи Габсбургов. Италия установила весьма дружественные отношения с венгерским режимом адмирала Хорти и тайно помогала перевооружать его армию. В то же время не слишком стабильная Австрийская Республика все больше попадала под влияние Рима.

Но все эти успехи не могли изменить главного порока итальянской внешней политики – вслед за дуче, она все более утрачивала связь с реальностью. Во второй половине 30-х годов неадекватность суждений Муссолини станет очевидной, но уже на рубеже десятилетий он предпочитал химеры фактам. Не ограничиваясь более Италией, он объявил поход против «фальшивых либеральных ценностей», имея в виду «наследие Великой французской революции». Вследствие такого «идеологического подхода» итальянская дипломатия, которую традиционно всегда оценивали достаточно высоко, стремительно теряла свои профессиональные навыки. Пообещав, что министерство иностранных дел станет самым фашистским в его кабинете, Муссолини принялся за кадровые перестановки, предпочитая не ненавистных ему «аристократов» и уж тем более не «либеральных буржуа», но надежных деятелей фашистской партии. К сожалению, опыт разгрома социалистических газет или насильственного вливания касторки мало помогал партийным назначенцам в их новой повседневной практике.

Назначение в 1936 году собственного зятя на пост министра окончательно отрезало Муссолини от отрезвляющего влияния дипломатов старой школы, но и до этого действительное положение дел в этом ведомстве оставляло желать много лучшего. Представитель «интеллектуального фашизма» Дино Гранди, номинально руководивший итальянской дипломатией между двумя «министерствами» дуче (диктатор сперва сложил с себя обязанности министра, но спустя три года, в 1932-м, вновь занял эту должность), не предпринял ни единой попытки обуздать амбиции своего шефа и открыть ему глаза на реальное положение дел. В те годы будущий антифашист-заговорщик был апологетом «смелой внешней политики» и потакал убеждениям дуче о том, что никто и никогда не посмеет выступить против него. В конце концов Муссолини, который всегда ревниво относился к чужой славе, отправил приобретающего, как дуче казалось, слишком большую популярность министра в почетную ссылку – послом в Англию, а сам снова возглавил министерство.

Однако, дело было не только в недоверии (хотя диктатор и не забыл о сомнениях Гранди накануне «марша на Рим», равно как и о его фрондерстве позднее), но и в том, что, по мнению дуче, наступала пора «решительных действий», а Муссолини не желал ни с кем делиться даже толикой славы. Только он имел право отправить итальянские войска на битву – в качестве главы правительства и министра иностранных дел, подготовившего условия для победоносной кампании.

В 1933 году дуче отметил юбилей – 50 лет, немалая дата! Принимая поздравления со всех концов света, Муссолини решил, что наступил момент для того, чтобы продемонстрировать возросшую военную мощь фашистской Италии, ставшей несоизмеримо более сильной, чем десятилетием ранее. Его режиму предстояло расплатиться за одно из самых постыдных военных поражений в итальянской истории – речь шла об Эфиопии, сумевшей отстоять свою независимость во время Первой итало-эфиопской войны 1895–1896 гг.

Глава седьмая

Эфиопия и Империя (1934–1936)

Итальянские колониальные притязания. Подготовка «величайшей колониальной войны в истории». Реакция международного сообщества и «антисанкционная кампания» в Италии. Химическое оружие и завоевание Эфиопии.

Военную историю Италии в XIX веке можно охарактеризовать очень просто: итальянцы проигрывали битвы, но выигрывали войны. Так, благодаря умелой дипломатии Савойской династии им удалось дважды побить Австрию – вначале вместе с Францией в 1859 году, затем вместе с Пруссией в 1866-м. Тот факт, что в этих кампаниях итальянцы умудрились потерпеть несколько тяжелых поражений на суше и проиграли австрийскому флоту решающее морское сражение при Лиссе, никак не отменял общего итога этих войн – создания Итальянского королевства. Уход Габсбургов из Северной Италии привел к быстрому падению многочисленных государств Центральной и Южной Италии – краснорубашечники Гарибальди завершили начатое пьемонтскими королями и объединили Италию под властью Савойской династии. Финалом этого процесса стало занятие Рима после того, как в 1870 году новое правительство Франции вывело свои войска из Вечного города. В то время немцы осаждали Париж, и продолжать бонапартистскую политику в Италии республиканцы не желали и не могли. Италия объединилась, хотя проблема с римской курией и продолжала отравлять жизнь ее королям и правительствам еще почти шестьдесят лет, вплоть до того дня, когда Муссолини сумел разрешить старый спор компромиссным конкордатом.

Итальянское королевство не удовлетворилось «уступками» Парижа и вплоть до начала ХХ века отношения с французами были такими же холодными, как и со «старым врагом» Австрией.

Итальянцы не только претендовали на ряд пограничных территорий, но и хотели вернуть Корсику, «неосмотрительно» проданную французам генуэзцами в середине XVIII века. Однако, даже несмотря на поражение Парижа во Франко-германской войне 1870–71 годов, прямое военное столкновение с Францией было немыслимо, а потому итальянские правительства принялись наверстывать упущенное в последнем раунде колониальной гонки, развернувшейся в конце позапрошлого столетия. «Черный континент», учитывая географическое положение Италии и ее историю, представлялся Риму прекрасным местом для территориальной экспансии. Разве не «железные короли» управляли когда-то значительной частью Северной Африки, надменно восседая в своих сицилийских или неаполитанских замках?

Но итальянцам «не везло». Слишком слабые, они постоянно уступали великим державам: не смогли утвердиться в Тунисе, не сумели отстоять свои интересы в Египте. Африку делили без Италии, абсолютно игнорируя ее великое прошлое. Робкие попытки отправиться в Южную Америку или Тихоокеанский регион были почти сразу же пресечены англичанами. Иммигрантов из Италии еще терпели, но колонистов – нет. Наконец и Риму улыбнулась удача – итальянцы сумели закрепиться на африканском побережье Красного моря, к 1890 году постепенно превратив отдельные анклавы в первую свою «настоящую колонию» – Эритрею. Тогда же им досталась и часть Сомали. Это стало настоящим успехом, тем более что по соседству располагалась Эфиопия – обширное, но слабое, разобщенное, по сути феодальное государство, сохранявшее еще свою независимость, но, как казалось тогда в Риме, вполне созревшее для того, чтобы ее утратить. Не прошло и пяти лет после официального создания Эритреи, а итальянские войска уже маршировали по Эфиопии.