Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 63

К сожалению, итальянское правительство забыло проверенный рецепт успеха, неизменно приносящий победы с 1849 года, – выходить на бой только в хорошей компании друзей. Решившись под конец века на самостоятельную войну, итальянцы совершили большую ошибку. Несмотря на примитивность общественных структур, эфиопы все же обладали давней государственной традицией, а не являлись просто союзом чернокожих племен. Дипломаты императора Эфиопии полностью переиграли итальянских королевских послов – симпатии всего мира были на стороне африканской страны, куда из Европы отправилось множество добровольцев и оружия. Последующую катастрофу предварили не слишком удачные действия итальянских (преимущественно колониальных) войск, действовавших нерешительно и позволивших своему противнику собраться с силами. После ряда небольших сражений эфиопы атаковали итальянцев при Адуа и в марте 1896 года почти полностью уничтожили их 20-тысячную группировку. Это стало позорным финалом Первой итало-эфиопской войны: Италия не только проиграла военную кампанию африканской стране, но и вынуждена была выплачивать ей контрибуцию. Победившая Эфиопия сохранила свой статус независимого африканского государства, а на знамена итальянской армии легло несмываемое пятно поражения. Будучи еще ребенком, Муссолини мог видеть демонстрации, охватившие всю страну после известий о полном разгроме в генеральной битве при Адуа, – совсем не патриотично настроенные толпы вышли на улицы, и правительство пало.

Разумеется, Италия не смирилась с последствиями настолько неудачной военной кампании – несмотря ни на что, Рим готовился к реваншу еще задолго до того, как Муссолини возглавил правительство. Репутация страны, потерпевшей унизительное поражение в колониальной войне, должна была быть восстановлена. Постепенно итальянцам удалось изменить дипломатическую ситуацию вокруг Эфиопии – вчерашние ее «друзья», объединившиеся теперь в антигерманскую Антанту, с легкостью признали «особые интересы» Рима в этом регионе – заручиться поддержкой Италии в предстоящей «большой войне» теперь было намного важнее. Тем не менее в те годы итальянские правительства предпочитали оставить трудную проблему покорения Эфиопии своим преемникам, в результате чего Италия накануне Первой мировой войны разбила Османскую империю, но так и не успела расквитаться с Эфиопией. Так, эта задача по наследству досталась правительству Муссолини.

В 20-е годы итало-эфиопские отношения внешне были вполне дружественными: итальянцы продолжали умиротворение Сомали, а ставший в 1930 году императором (негусом, «царем царей») Хайле Селассие I поддерживал с дуче неплохие личные отношения. Как мы помним, он даже подарил семейству Муссолини львенка. Стремящийся провести в своей стране давно назревшие реформы, эфиопский негус надеялся на поддержку Италии и был готов до известной степени признавать ее главенство в регионе, но Риму этого было недостаточно. Итальянская дипломатия, как и прежде, продолжала зондировать обстановку вокруг Эфиопии, ревниво отслеживая любые внешнеполитические контакты Аддис-Абебы. Муссолини никогда не забывал о «позоре Адуа», и только общая неготовность Италии к войне долгое время ограничивала его планы.

К началу 30-х годов большинство факторов, препятствовавших реваншу, отошли, по мнению Муссолини, в область истории. Теперь дуче был готов к войне. Внутриполитическое положение Италии казалось вполне надежным, так что он был спокоен на этот счет. Армия пока что могла похвастать лишь числом дивизий, но итальянскую авиацию и флот иностранные наблюдатели оценивали как достаточно грозную силу – во всяком случае, достаточную для того, чтобы наверняка разгромить не слишком далеко ушедшую по пути прогресса армию Эфиопии.

Мотивация Муссолини была предельно простой и понятной. Во-первых, он хотел смыть позор поражения в прошлой войне. Миру нужно было дать понять, что итальянцы не забывают обиды и умеют мстить. Во-вторых, захват Эфиопии позволял соединить уже имеющиеся в Восточной Африке колонии в единое пространство. В-третьих, надо же было с чего-то начинать возрождение Римской империи? По всем критериям, от идеологических до стратегических, Эфиопия была для дуче идеальной и первоочередной целью.

Прежняя политика экономической экспансии была признана провальной – слишком долго, да и малоперспективно в условиях «Великой депрессии». Какими бы ограниченными ни были взгляды Муссолини, он понимал, что соперничать в торговом обороте с Британской империей, США или Францией Италия не может, а потому ее влияние на Эфиопию будет уменьшаться год от года. Кроме того, как уже отмечалось, дуче был настроен «получить свое» и войти в историю как человек, победивший там, где потерпели неудачу ненавистные ему итальянские либералы. Наконец даже кадровые итальянские дипломаты, далекие от действительного принятия «идеалов фашизма», полагали кампанию против Эфиопии меньшим злом по сравнению с какой-нибудь возможной балканской авантюрой, следствием которой стала бы война с Францией и ее союзниками. Кроме того, очень многие в Италии хотели отомстить за поражение.

Эфиопию, еще вчера почти союзницу, изображали теперь как государство варваров, с примитивным социальным устройством и темницами для рабов: «Мы терпеливо нянчились с Эфиопией 40 лет – теперь хватит!» – писали итальянские газеты.

Этот маховик антиэфиопской истерии начали раскручивать в 1932 году и не останавливали вплоть до начала войны – дуче удалось вовлечь в эту игру даже короля, который не любил ни делать визитов, ни принимать их. Тем не менее Виктору Эммануилу пришлось посетить и Эритрею, и Сомали – разумеется, поездка сопровождалась соответствующей пропагандистской шумихой. Впрочем, монарх тоже помнил о катастрофе, постигшей страну при его отце, и теплых чувств к Эфиопии не испытывал. Ватикан тоже в принципе был не против – перспектива прирасти новой паствой за счет «эфиопских схизматиков» казалась весьма заманчивой. Муссолини же без каких-либо сомнений активно поддерживал исламские движения в регионе, стремясь обеспечить себе максимальную поддержку в войне с христианской Эфиопией. Но главным вопросом, конечно, оставалась политика Англии и Франции. Накануне Мировой войны эти страны обещали поддержать интересы Италии в Восточной Африке, но что будет теперь?

Если причины, предопределившие агрессию Италии, вполне очевидны, то дипломатическая дорога к началу войны оказалась достаточно запутанной. Хотя к 1934 году Муссолини однозначно определял своих англо-французских союзников как «ослабевшие, вырождающиеся демократии», он все еще нуждался если не в их содействии, то хотя бы в лояльном нейтралитете по отношению к будущей африканской кампании. Достаточно было Лондону перекрыть Суэцкий канал, и все планы покорения Эфиопии отправились бы в мусорную корзину. И хотя дуче не верил в то, что французы могли устроить какую-нибудь пакость на границе, все же стоило заручиться их поддержкой – хотя бы потому, что неприятный сюрприз могли преподнести немцы: например, снова попытаться присоединить Австрию, покуда итальянцы отправились бы покорять Черный континент. Допустить этого было нельзя.

В свою очередь, и Парижу, и Лондону все еще требовался дружественный, союзный Рим – чтобы единым дипломатическим фронтом противостоять возрождающей свою военную мощь Германии. Существовавшее тогда между Римом и Берлином напряжение из-за Австрии требовало от англичан и французов осторожности: важно было «не спугнуть» дуче, не спровоцировать его на какой-нибудь отчаянный шаг, который повлек бы за собой разрыв союзнических отношений. Так считали англичане и французы, совершенно не сумевшие оценить главной страсти Муссолини – он всегда стремился выглядеть сильным и к силе же тянулся. «Скатывающиеся к социализму» французы и «безвольные английские пацифисты» раздражали его до невозможности, а потому в событиях 1934–36 гг. немалую роль сыграла и личная антипатия итальянского премьера к представителям правительств союзников.

Однако, для того чтобы расчетливо проводить политику «колониального удовлетворения Италии», англичане и французы были слишком связаны по рукам и ногам общественным мнением своих стран. А оно требовало от своих премьеров решительной борьбы за мир во всем мире, но только без единого лишнего фунта или франка расходов и каких-либо жертв от населения. Западные обыватели не хотели повторения сценария Мировой войны: укрываться от газовых бомб ради эфиопов? Нет, спасибо! В Лондоне итальянский посол многозначительно указывал рукой в сторону Германии, где к власти пришли национал-социалисты Адольфа Гитлера, и рассказывал всем, кто желал его слушать, о неслыханной мощи новой Италии. Гранди обманывал не только англичан, но и своего патрона, отправляя ему отчеты с беззастенчиво преувеличенными достижениями итальянского посольства, якобы пользующегося в Англии всеобщим доверием и даже симпатиями двора. Он, впрочем, достаточно точно ощутил нежелание британского правительства вмешиваться в этот конфликт, но в очередной раз не оценил общественных настроений – очень распространенная для диктаторских режимов ошибка.