Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 79

После первых успехов, когда итальянцы при поддержке войск и флота Франко без особого труда добивались успехов в боях с разрозненными отрядами республиканцев, фашистское командование поставило перед своими солдатами амбициозную задачу взятия испанской столицы. Предлагалось повторить финальный бросок маршала Бадольо на Аддис-Абебу и показать еще один «марш железной воли» – теперь уже на испанских равнинах. Предназначенная для прорыва группировка превосходила войска, взявшие годом ранее эфиопскую столицу, да только на этот раз итальянцам пришлось иметь дело не с остатками разбитой армии негуса. Но весной 1937 года мало кто в штабе Роатты задумывался о возможном поражении; беспокоясь лишь о том, чтобы приданная итальянцам франкистская дивизия не присвоила себе лишних лавров, ей заранее отвели второстепенную роль в грядущей операции. В приказе своим войскам итальянский генерал оптимистично заявил: «Сегодня – в Гвадалахаре, завтра – в Алькала-де-Энарес, послезавтра – в Мадриде!» Дуче тоже обратился к солдатам, отправив им телеграмму: «С борта крейсера “Пола”, на котором я следую в Ливию, я шлю приветствия моим легионерам. Пусть знают легионеры, что я пристально слежу за их действиями, которые несомненно увенчаются победой».

В начале сражения, вошедшего в историю как битва под Гвадалахарой, казалось, что именно так оно и будет – итальянцы довольно легко прорвали линию фронта и непрерывно продвигались вперед. Тем не менее уже в первые дни боев стало ясно, что республиканцы не собираются разбегаться, а напротив – яростно сопротивляются. Итальянцы начали нести тяжелые потери, к которым они не привыкли. Обескураживало и то, что у «красных» обнаружились и сильная артиллерия, и достаточно многочисленные танковые подразделения, и даже авиация. Ухудшившаяся погода довершила дело – без поддержки авиации замерзшие итальянцы (а многие легионеры все еще были в летней форме) остановились, не в силах дальше наступать. Теперь уже в штабе экспедиционного корпуса негодовали на «своих испанцев», якобы действовавших слишком медленно. Но худшее было впереди.

Подтянув к месту прорыва резервы, республиканское командование нанесло контрудар, обернувшийся для итальянских войск настоящей катастрофой – фашистские дивизии не выдержали атак и сломались, обратившись в паническое бегство. Только армейская дивизия отступала с боем, но это уже ничего не могло изменить. Моторизованные колонны итальянского корпуса превратились в мишень для советских самолетов республиканских ВВС – теперь уже итальянским солдатам пришлось испытать на себе мощь воздушных атак, столь прославляемых фашистской пропагандой во время кампании в Эфиопии. Бросая технику и оружие, итальянцы удирали, совершенно позабыв о лозунге «Солдаты, вы должны быть такими же храбрыми, как Муссолини, и такими же доблестными, как король». Впрочем, далеко не все бросили фронт – сражавшиеся на стороне республиканцев итальянские добровольцы из батальона имени Гарибальди показали себя хорошими бойцами.

Для дуче это, конечно же, было слабым утешением – разгром под Гвадалахарой произвел в Риме эффект разорвавшейся бомбы. Таких поражений фашистская Италия еще не переживала: помимо потери 10 тысяч солдат и половины материальной части корпуса торжествующие республиканцы захватили и ту самую приветственную телеграмму. Это было особенно унизительным ля Муссолини.

Горькую чашу пришлось испить до дна: чтобы остановить «красных», итальянскому командованию пришлось просить о помощи Франко, который направил на поддержку незадачливых римских легионов свои марокканские части. Именно это и спасло легионеров от окончательного разгрома. Испанцы же торжествовали независимо от своих политических взглядов – генералы и солдаты Франко радовались поражению войск Муссолини не меньше республиканцев. Стены испанских домов были разрисованы насмешливыми высказываниями, среди которых было и «Испания – не Эфиопия». Издеваясь, испанцы даже перепели знаменитую «Faccetta nera», положив в основу своего текста все тот же лейтмотив о разнице между войной с африканцами и гордыми сынами Испании. Франко дал понять, что не будет слишком огорчен, если все фашистские добровольцы отправятся домой. Итальянский военный престиж упал до нижайшей точки с 1917 года. Французы вздохнули спокойнее – итальянские легионы оказались явно неготовыми повторить галльские походы Цезаря.

Муссолини, всегда приходивший в крайнюю степень раздражения от известий о поражениях его войск (в дальнейшем это состояние станет для него хроническим), – был в ярости. За поражение и испорченную поездку дуче в Ливию итальянские командиры расплатились своими должностями – командиры всех легионерских дивизий и командующий корпусом были отозваны домой, хотя Роатта позднее, уже накануне Второй мировой войны, будет возвращен на фашистский военный Олимп. Вслед за генералами в Италию вернулась половина уцелевших легионеров – две наиболее бесславно показавшие себя в боях дивизии были полностью расформированы. Мстительный Муссолини отправил в отставку многих офицеров из этих частей, другие были понижены в званиях.

Дуче не хотел признаваться в том, что бросать в бой плохо подготовленные отряды фашистской милиции и надеяться на то, что они выдержат удар советских танков, само по себе было плохой идеей. Немцы поступили намного грамотнее – их офицеры обучали испанцев, а непосредственное участие в боях принимали летчики из «Легиона Кондор», небольшое количество артиллерии и танков.

Муссолини же сделал ставку на масштабное использование – и проиграл. Фактически, разгром под Гвадалахарой поставил точку в самостоятельной политической линии Рима – с этого момента Муссолини уже не мог надеяться заполучить «свою Испанию».

На планах о возведении на испанский престол представителя Савойского дома пришлось поставить крест – теперь итальянцам приходилось участвовать в войне только для того, чтобы расплатиться за предыдущие неудачи. Численность итальянской военной группировки в Испании постепенно возрастала, достигнув к 1938 году 80 тысяч человек. Управляемые более способными генералами итальянские войска уже не терпели столь сокрушительных поражений, но и особенной славы в войне не обрели.

А вот итальянская авиация сумела нагнать ужаса на европейского обывателя: при самом активном ее участии испанские города постепенно превращались в развалины. «Воздушный террор» быстро стал визитной карточкой той войны. Впрочем, внимательные наблюдатели могли бы отметить, что французы и англичане испугались намного больше, нежели непосредственно находящиеся под воздействием авиаударов испанцы, а чисто военное влияние этих налетов (совершенно не впечатляющих на фоне последовавших событий Второй мировой войны) было невелико. Кроме того, итальянские пилоты, среди которых некоторое время летал на бомбардировщике Бруно Муссолини, отличились в основном только авианалетами на населенные пункты республиканской Испании и не особенно впечатляли в воздушных боях. Тем не менее действия фашистской авиации разительно отличались от успехов сухопутных войск, что позволило хотя бы немного восстановить престиж итальянских вооруженных сил.

Гражданская война в Испании стала одним из самых трагических и кровавых вооруженных конфликтов накануне Второй мировой войны. Испанцы, задолго до 1936 года привыкшие жестоко расправляться со своими противниками, теперь охотно проливали кровь – и свою, и чужую. Еще до начала открытого противостояния уровень насилия в испанском обществе зашкаливал – он далеко обогнал худший период борьбы итальянских фашистов и левых, предшествовавший маршу на Рим. Но Муссолини это мало волновало, куда больше его беспокоило то, что поход на Иберийский полуостров стоил Италии не только подмоченной военной репутации, но и огромных расходов. В конечном счете на войну, которая не принесла империи ни одного квадратного метра новых территорий, дуче израсходовал не менее 14 млрд лир – четверть от суммы, потраченной на завоевание Эфиопии. Было ли это оправданным?

И тогда, и особенно после окончания Второй мировой войны, превалировали критические оценки: Муссолини ввязался в войну, надеясь быстро добиться успеха и выиграть столь многое, не потеряв практически ничего. Франкистский Мадрид так и не стал настоящим союзником Рима и Берлина – так стоило ли воевать? С точки зрения дуче – несомненно.