Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 93

Университеты тоже были прочищены – и сотня профессоров осталась без работы. Такая же судьба ожидала и их школьных коллег-преподавателей – они не только были уволены, но и их дети теперь должны были посещать специальные школы для евреев. Принадлежащий «еврейскому капиталу» бизнес был конфискован в пользу государства, чтобы затем частично перейти в руки «чистокровных» предпринимателей: отдельные фашисты немало заработали на этом – в отличие от итальянской экономики. Но для дуче возможные потери были не слишком большой платой за «долговременный успех» – завернувшись в столь любимую им тогу политического деятеля, заглядывающего на века вперед, Муссолини легко извинял и оправдывал творившиеся по его приказу несправедливости. Итальянцам надо приучаться мыслить по-имперски. Иными словами, как со злобной насмешливостью заявил дуче, следует «привить буржуазии – вялой по природе, пессимистичной и обожающей иностранцев – империалистический образ мышления».

Вершиной этой печальной кампании стало аннулирование итальянского гражданства всех евреев, получивших его с января 1919 г. – их ожидало изгнание. Для большинства итальянских евреев (в том числе и жителей колоний Рима), попадавших под действие этого закона (кроме статуса ветерана войны или членства в партии от депортации освобождал преклонный возраст), такая жестокая мера означала потерю всех жизненных ориентиров, настоящую катастрофу.

Какова же была реакция народа? Против антисемитской кампании выступили многие итальянцы. Язвил король Виктор-Эммануил III, считавший антисемитизм явлением, искусственно пересаживаемым Муссолини на итальянскую почву из рабского желания угодить немцам. Эта трактовка впоследствии стала очень распространенной, хотя итальянский монарх попросту давал выход своей германофобии. Намного более основательной (и последовательной) была позиция Ватикана, возглавляемого Пием XI. Уже не раз вызывавший ненависть фашистов и национал-социалистов Папа заявил, что «антисемитизм несовместим с высокими идеалами христианства… невозможно и недопустимо для христианина участвовать в антисемитизме». Мужественная позиция Папы, заключившего в свое время конкордат с правительством Муссолини, вызвала у диктатора очередной приступ антиклерикальных настроений, подобных которым он не испытывал со времен своей социалистической молодости.

Давно уже отвыкший от публичных возражений, дуче был просто взбешен такой «нелояльностью» римской курии – он даже пообещал вырезать когда-нибудь «злокачественную опухоль» из тела Италии и на одном из заседаний кабинета министров рассыпался в комплиментах в адрес мусульманской религии. Любопытно, что в те же годы подобные мысли высказывал и Гитлер, посетовавший как-то на то, что франки остановили арабов при Пуатье. Обращенные в ислам германцы стали бы еще сильнее, утверждал он. Другой малосимпатичной параллелью между диктаторами стал проект «переселения в Африку» – если нацисты говорили о Мадагаскаре, то Муссолини полушутя-полусерьезно предложил отправить итальянских евреев в Сомали, где они могли бы заняться… ловлей акул. «Величайшее преимущество этого занятия состоит прежде всего в том, что многих из них при этом съедят», – сострил дуче в беседе со своим зятем.

Прояснить реакцию «простых итальянцев» намного сложнее. Очевидно, что антисемитская кампания не вызвала в обществе поддержки, но стало ли это следствием симпатий к преследуемым или попросту отражало «усталость нации» от фашистского режима и обеспокоенность ухудшением социально-экономического положения в стране? Возможно, если бы Муссолини изначально связал свое имя с ненавистью к евреям, как это сделал в 20-е годы Гитлер, то первоначальные успехи его правительства закрепили бы в национальном сознании связь между антисемитскими законами и преимуществами фашистского режима. Но дуче, что бы он задним числом ни утверждал, все-таки «пришел к расизму» достаточно поздно, а потому для значительной части итальянцев «ариизация нации» совпала с падением уровня жизни, не слишком удачным (и крайне дорогостоящим) участием в испанской гражданской войне и милитаризацией фашизма, и без того, по мнению многих жителей страны, ставшего излишне воинственным. Если преследования евреев и не вызвали открытого взрыва возмущения, то все же радикальных антисемитов в Италии обнаружилось крайне мало.

В 1938 г. под удар властей попали и итальянские гомосексуалисты. До этого времени в своем отношении к нетрадиционной ориентации собственных граждан, фашистское государство не слишком отличалось от других, современных ему держав – в те годы гомосексуализм преследовался по закону в подавляющем большинстве стран мира, хотя в тоталитарных режимах формы этого преследования отличались особенной жестокостью. Но Италии, где «однополая любовь» во все времена находила достаточное число приверженцев, гонения на гомосексуалистов никогда не приобретали характера полномасштабной кампании, сравнимой по размаху с усилиями, предпринимаемыми режимом для решения других задач.

Разумеется, Муссолини и партийная идеология не желали признавать существования в Италии «сексуального меньшинства», а вплоть до середины 30-х годов, когда отношение диктатора к нацистам все еще оставалось прохладно-отстраненным, дуче не раз язвительно прохаживался по поводу большого количества «извращенцев» среди руководства национал-социалистического движения. Несмотря на это, в течение многих лет власти не слишком усердствовали в борьбе с итальянскими гомосексуалистами обоих полов, и хотя уличенные в «сексуальных извращениях» могли поплатиться за свою неосторожность несколькими годами ссылки или тюрьмы, основой политики фашистской политики в этом щекотливом вопросе было скорее замалчивание проблемы, нежели ее «разрешение».

Однако, в 1938 г. на острове Сан-Домино возник специальный лагерь, предназначенный для итальянских гомосексуалистов – его заключенными стали пять десятков сицилийцев, отправленных в ссылку по обвинению в «непристойном поведении». Ссыльные не могли общаться с остальными жителями острова и на ночь запирались в бараках, но в остальном условия в новом лагере не слишком отличались от принятых в аналогичных итальянских учреждениях порядков.

Начатый было «эксперимент» закончился уже в следующем году, когда лагерь был распущен, а его заключенные освобождены – в последующие годы власти еще подчас будут арестовывать итальянских гомосексуалистов, но большинство из них отделается проживанием под полицейским надзором и лишь немногие окажутся в тюрьмах или лагерях. а опыт создания специальных лагерей для них уже никогда не будет повторен.

Тем временем режим продолжал суроветь. По-настоящему мы разберемся с евреями позже, заявил дуче, пока достаточно и того, что они приколоты булавкой к бумаге, как жук в альбоме естествоиспытателя. Куда больше его беспокоила все чаще обнаруживавшая себя оппозиция со стороны двора, буржуазии и среднего класса. Муссолини, к этому времени почти утративший способность к самокритике, все же продолжал оставаться популистом и не мог не ощущать нараставшего недовольства внутри страны. Он не считал его опасным – да оно еще и не было таковым, – но для диктатора было довольно и самого факта попыток противодействия, даже в форме осторожной критики. Толстокожестью, позволяющей публичным людям хладнокровно воспринимать гомон толпы за спиной, Муссолини никогда не обладал, а с годами и вовсе стал чрезвычайно болезненно относиться к любым сомнениям в собственной гениальности. «Только один человек в Италии не ошибается», – без тени иронии сказал он о себе. Именно поэтому дуче так задевало явно обнаружившее себя недовольство короля – Виктору-Эммануилу не нравились и новый внешнеполитический курс страны, и продолжающаяся «фашизация Италии», и новоприобретенный его премьером антисемитизм.

Торжественная публикация «Протоколов сионских мудрецов» – явной фальшивки, состряпанной в начале XIX века по заказу тайной полиции Российской империи, – вызвала у монарха не меньше язвительных замечаний, нежели появившееся в 1938 году звание «Первого маршала империи» – звание, которое Виктор-Эммаунил и Муссолини получили одновременно. Какой взлет для капрала берсальеров, насмешничали аристократы. Такие остроты больно ранили дуче, не отличавшегося самообладанием. «Предательство» со стороны монархии оскорбляло его еще больше. Никогда еще недовольные реплики дуче в адрес своего короля не носили столь скандального характера – разумеется, полемика велась заочно, но в Италии такие вещи распространяются очень быстро.