Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 94

Впервые с начала 20-х годов Муссолини начал поговаривать об упразднении монархии как таковой. Зачем она Италии? Выродившиеся аристократы со своим престарелым «королем-недомерком» – они никогда не понимали его. Сначала благодарили за социальный мир, сохранение своих титулов, а теперь упражняются в остроумии в великосветских салонах. Как же – посмел рассориться с их любимой Англией! Такого они ему не простят. С ними солидаризуются и трусливые буржуа, инстинктивно тянущиеся к своему французскому соседу, вместо того чтобы бороться с ним за Средиземное море!

«Клерикалы» (то есть римская курия) всегда были врагами Италии, ее национального единства, их «неблагодарность» не удивила его, заявлял Муссолини в доверительных разговорах, но монархия, монархия, для которой фашизм сделал так многое – не получив ничего взамен, – она предала его, предала Италию! Король, эта «маленькая жалкая развалина», скоро умрет, и тогда страна наконец-то освободится от «бесполезной государственной надстройки».

Налицо был подспудный кризис режима, впервые столкнувшегося с незначительным, но все же сопротивлением монархии. Пока еще этот конфликт не имел критического или необратимого характера, не угрожал он ни положению дуче, ни его партии, но само наличие противоречий между королевским дворцом и дворцом «Венеция» носило потенциально опасный характер. Муссолини мог сколько угодно насмехаться над «реликтом прошлого», но он хорошо помнил, что именно союз с монархией позволил фашистам утвердить свою власть в стране. Практика Эфиопской и Испанской войн показала, что фашистская милиция пока еще неспособна заменить офицерский корпус армии и флота, продолжавший хранить верность в первую очередь королю. На монарха устремляли свои взоры и те, кто опасался дальнейших шагов «закусившего удила» Муссолини, – в конце концов, Виктор-Эммануил был единственным в Италии человеком, способным отправить дуче в отставку. Разумеется, в конце 30-х годов никто в стране всерьез не помышлял о реальности такого развития событий, но все же монархия продолжала оставаться последним сдерживающим фактором на пути у фашистской партии, одновременно являясь при этом опорой режима, опорой, позволявшей Муссолини править страной без настоящего парламента. Будущее покажет, насколько катастрофическим станет для дуче этот конфликт, первые семена которого были посеяны в 1938 году.

Еще одним источником беспокойства стало постепенное ухудшение финансового и экономического положения Италии. Правительству Муссолини не удалось повторить «экономическое чудо» германской экономики 30-х годов – изобретенная фашистскими идеологами «корпоративная система» оказалась нежизнеспособной. Корпорации стали хорошим подспорьем для «политической унификации» Италии, служа диктатуре источником легитимации (вместо прежних представительских институтов), но они не могли разрешить реальных проблем Италии. Министерство корпораций было лишь инструментом, позволяющим правительству вмешиваться в частный сектор, но не более того. «Новая социально-экономическая модель» на поверку оказалась таким же мифом, что и «уникальная фашистская политическая система» – эти столь превозносимые пропагандистами альтернативы капитализму и демократии.

Финансы страны были сначала расстроены дорогостоящей Эфиопской войной (и кратковременными, но весьма чувствительно отразившимися на Италии международными санкциями), а затем совершенно подорваны масштабным итальянским участием в событиях на Иберийском полуострове и непродуманной (но также требующей расходов) подготовкой к войне против Франции в Европе и Англии в Африке. Все это требовало денег: резко (с 1935 года – втрое) увеличившиеся ассигнования на вооружения привели к хроническому дефициту бюджета, но при этом почти не оказали на итальянскую экономику того положительного эффекта, который наблюдался в США или Третьем рейхе. В так или иначе связанных с военными заказами предприятиях было занято всего около 800 тысяч человек – цифра немалая, но все же совершенно недостаточная для того, чтобы оказать влияние на социально-экономическое положение страны в целом. Цены неуклонно росли, подрывая у итальянцев веру в экономические способности дуче.

В ответ Муссолини в характерном для него стиле обвинил собственную буржуазию и средний класс в упаднических настроениях, подрывающих-де решимость всей нации: итальянские промышленники, заявил он, всячески препятствуют подлинному развитию корпоративной экономики и слишком дорожат связями с иностранным капиталом, тогда как фашистская Италия должна стремиться к самостоятельности во всех сферах экономики. Тот факт, что «битва за автаркию» в итоге укрепляла положение вовсе не фашистских корпораций, а становившихся монополистами производителей, его, по всей видимости, не смущал.

Экономические представления Муссолини носили еще более отрывочный и случайный характер, нежели его политические воззрения – лично он, очевидно, тяготел к плановой социалистической экономике, но в 20-е годы он позволял своим министрам вести либеральную экономическую политику. Затем, восприняв начавшуюся в 1929 году «Великую депрессию» как «банкротство капитализма», дуче попытался внедрить в Италии корпоративную систему, но потерпел неудачу. К 1939 году доля участия (в первую очередь финансового) государства в экономической жизни возросла по сравнению с 1919-м, но далеко не в той степени, на которую рассчитывали искренние приверженцы корпораций. Только треть итальянских рабочих была занята на предприятиях, целиком или частично принадлежащих государству. Создаваемые при поддержке правительства крупные монополии в конечном счете оказались не подконтрольны государству – несмотря на все ограничения, итальянские предприниматели отстояли свои позиции, сведя роль чиновников к формальному представительству. Муссолини, который в те годы ставил перед собой цель контролировать, а не вовсе ликвидировать частный капитал и производство, счел достигнутые результаты вполне приемлемыми. Куда больше его волновало участие иностранного (прежде всего англо-французского) бизнеса в итальянской экономике, и вмешательство государства было направлено главным образом на устранение этого участия, что немало обременяло государственный бюджет, но вполне отвечало представлениям дуче о «фашистской экономике».

В то же время диктатор постарался удержать рост цен на сельскохозяйственную продукцию, обоснованно опасаясь недовольства самых широких слоев населения. Этот рост удалось несколько затормозить благодаря созданию очередной монополии, осуществлявшей плановое руководство итальянскими аграриями (к большому их неудовольствию), но после вступления Италии во Вторую мировую войну стало ясно: административные меры не уберегли страну от подорожания основных продуктов питания.

Таким образом, ситуацию в итальянской экономике второй половины 30-х годов можно описать в следующих словах – стимулируя отдельные отрасли производства (главным образом связанные с военными заказами или производством продуктов питания), правительство стремилось регулировать экономическую жизнь страны при помощи корпораций и монополий (с большим долевым участием государственного капитала), но не преуспело в этом. Частный капитал не утратил своих господствующих позиций – проигравшими в этой борьбе оказались лишь крупные аграрии (здесь контроль правительства был значительно более жестким, нежели в промышленном производстве) и фашисты, придерживавшиеся радикальных экономических взглядов. Тем, кто надеялся, что партийный чиновник и правительственный бюрократ наконец-то заменят капиталиста, пришлось горько разочароваться.

В то же время непомерные военные расходы подрывали итальянскую экономику не меньше, чем борьба с иностранным капиталом, а столь поддерживаемые правительством Муссолини монополии привели к застою – с 1933 года в Италии практически не было создано новых предприятий или крупных производств. Социально-экономическое положение страны абсолютно не соответствовало ни все более громко звучащим фанфарам государственной пропаганды, ни возросшим внешнеполитическим аппетитам Муссолини, не желавшего замечать разительный контраст между собственными грезами о величии Италии и реально занимаемым ею в мире местом. Дуче, некогда столь решительно взявшийся за разрешение экономических проблем, ко второй половине 30-х годов явно устал от них. Не имея собственных рецептов оздоровления экономики, он грозился то закрыть торги на бирже (по его мнению – главной виновнице падения стоимости итальянских ценных бумаг), то запретить торговлю с буржуазной Францией, чье «искусство упадка» и экспортируемые предметы роскоши якобы истощали итальянские кошельки и разлагали общество. Вторя вождю, верный Стараче и его пропагандисты неустанно напоминали итальянцам, что они не только арийская, но и пролетарская нация, бесконечно далекая от изнеженных привычек буржуазии и плутократов.