Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 96

В те годы провал фашистской дипломатии, приведшей Италию к безнадежной войне с Британской империей, СССР и США, был очевиден уже всем, но в действительности лавры Муссолини как сильнейшего в Европе политика увяли значительно раньше, еще со второй половины 30-х годов.

В то время как Гитлер добивался одного успеха за другим, итальянцы в значительной степени утратили свое влияние в Румынии, Венгрии, и Австрии, уступив последнюю нацистам, одновременно увязнув в гражданской войне на Иберийском полуострове и анти-партизанских операциях в Эфиопии. Но дуче продолжал переоценивать реальные возможности собственного режима и вооруженных сил. Не оставил он и попыток создания некоего «фашистского интернационала». Показательна в этом плане эволюция взглядов диктатора на возможность распространения фашистских идей. Противореча самому себе, он то утверждал, что «фашизм – не товар на экспорт», то писал о «бедных, пролетарских, революционных» нациях, выступающих единым фронтом против богатых и вырождающихся плутократий. В итоге, так и не определившись с тем, можно ли экспортировать фашизм в качестве политического товара, все закончилось очень характерной для Муссолини формулировкой: фашизм, будучи «чисто итальянским явлением», в то же время универсален и «разрешает проблемы общие для всех наций». Это дуалистическое кредо позволяло осуществлять колониальное завоевание Эфиопии и в то же время приветствовать индусов, желавших покончить с двухсотлетним господством Англии.

Но после 1936 года Муссолини уже не являлся главной надеждой для европейских радикалов или туземных революционеров – это амплуа прочно закрепилось за фюрером. Египетские офицеры-националисты или бельгийские правые, продолжавшие получать от Рима материальную поддержку, отныне связывали свои упования с Германией – одни видели в ней самую сильную державу Европы, другим импонировало равнодушие Берлина к колониальным захватам в Африке или на Ближнем Востоке. Гитлер действительно не интересовался бывшими заморскими владениями Второго рейха, в то время как неприкрытые империалистические намерения Италии в значительной степени отталкивали от нее потенциальных балканских или африканских союзников. Даже испанцы генерала Франко и те предпочитали все более дистанцироваться от политики Рима, справедливо замечая, что фашистские утверждения на тему общей идеологии маскируют собой простые захватнические устремления Муссолини. Дуче так и не удалось создать ничего подобного Коминтерну, более того, к концу 30-х он в значительной степени утратил симпатии тех сил в Европе и мире, которые прежде видели в фашистской Италии пример для подражания.

Таким был во второй половине 30-х годов итальянский диктатор – внутренне неуверенный в военной эффективности собственного оружия, но все при этом не осознающий всей уязвимости фашистского режима, дуче всерьез вознамерился в ближайшем будущем утвердить господство Италии в Средиземноморье, что подталкивало его к тесному сближению с Третьим рейхом, служившим теперь для Муссолини эталоном тоталитарного режима. На смену политику, когда-то умевшему играть на европейских противоречиях, пришел примитивный истерик-милитарист, оперирующий абстрактными понятиями и живущий в мире иллюзий.

Дуче никогда не смог бы разделить тезиса «железного канцлера» о бессмысленности всякого «творчества в истории», которая – по Бисмарку – не дом и не дерево, а бурная река. Презрение немца к стремлению многих политиков «опередить свое время» было глубоко чуждо Муссолини – он-то как раз считал себя именно таким удачливым и способным человеком, за волосы вытаскивающим Италию из болота лени и слабости.

…

В начале 1938 года Муссолини и Чиано избавились от германского посла Ульриха фон Хасселя, по их мнению слишком холодно относившегося к перспективам итало-германского сближения. Аристократ Хассель и в самом деле одинаково презирал фашистов и нацистов, а потом оказался не ко двору и в Италии, и в Германии, где на министерском посту «слишком самостоятельного» барона Константина фон Нейрата сменил твердолобый Иоахим фон Риббентроп, готовый исполнять любые приказания фюрера. Очевидно, что Хассель так или иначе потерял бы свой пост, но в данном случае первую скрипку сыграли именно итальянцы. Чиано доверил свои мысли дневнику, записав в феврале 1938 года: «Я не чувствую ни малейших укоров совести из-за того, что добился отзыва этого типа, который сослужил своей стране и всему делу немецко-итальянской дружбы такую плохую службу… он принадлежит к юнкерскому миру, который никак не может забыть 1914 год и, будучи убежденным противником нацизма, не испытывает к режиму никакой симпатии». В 1944 году антинациста Хасселя, как заговорщика, повесят после неудавшегося военного переворота, но еще раньше расстреляют Чиано, обвинив его в предательстве дуче и фашизма.

Между тем весной 1938 года итало-германской Оси предстояло пройти первое испытание на прочность. В 1934 году итальянские дивизии показали готовность Рима оказать военную помощь австрийскому правительству – и нацисты отступили. В 1938-м ситуация, казалось бы, повторялась, но только лишь на первый взгляд. Гитлер многому научился с той поры, а во главе итальянского министерства иностранных дел стоял не Сувич, а Чиано. В 1934 году главный советник Муссолини по международной политике сумел убедить своего шефа в необходимости продемонстрировать решимость Италии защитить независимость Австрии, но в 1938-м Рим и Берлин уже были связаны дружественными отношениями. В Европе гадали – решится ли дуче рискнуть сближением с Третьим рейхом ради австрийцев?

Перед тем как приступить к решительным действиям, немцы заручились негласной поддержкой английского правительства. Лондон с легким сердцем пообещал не чинить препятствий аншлюсу (объединению Германии и Австрии), не без удовольствия ожидая реакции Италии. Получив согласие англичан, германская дипломатия принялась зондировать Рим. В Италию прибыл Риббентроп и услышал от дуче, что ему надоело в одиночку охранять австрийскую независимость. После этого Гитлер приступил к реализации достигнутых еще на первой встрече с Муссолини договоренности о включении нацистов в австрийское правительство.

С февраля 1938 года немцы подвергли Вену жесткому давлению, угрозами вынуждая австрийцев согласиться с требованиями Берлина. Возможно, ситуация неопределенности в австро-германских отношениях какое-то время могла бы еще сохраняться, но австрийский канцлер Курт Шушниг сам ускорил развязку, неожиданно для фюрера и дуче объявив 9 марта 1938 года о проведении плебисцита по вопросу сохранения независимости. Строго говоря, его продиктованная отчаянием акция нарушала австрийскую конституцию, да и вообще не слишком соответствовала принятым сегодня представлениям о референдуме, но иного выхода Шушниг не видел.

Однако его надежды на то, что Гитлер спасует перед столь излюбленной им самим формой народного волеизъявления, а Муссолини, поставленный перед фактом разворачивающегося вокруг Австрии кризиса, в последний момент все-таки окажет Вене поддержку, были разбиты самым жесточайшим образом. Вместо поддержки дуче попенял Шушнигу за его опрометчивость и прямо заявил, что никакой помощи на этот раз не будет. Он уже испытал все средства, на которые был готов пойти ради Австрии, – они не помогли. Что ж, раз так, Муссолини умывает руки.

Реакция же Гитлера была предельно жесткой – часто водя других за нос, он никогда не прощал того же в отношении себя. Маневр его австрийского коллеги был вполне в стиле «фюрерской дипломатии», а это было особенно неприятно. Никто не любит, когда его собственные трюки используют против него же. Гитлер счел себя обманутым, и тишину на австро-германской границе разорвал рев моторов.

Расстреляв без толку все свои патроны, австрийский канцлер признал поражение и отменил плебисцит. Но было слишком поздно – 11 марта 1938 года германские войска пересекли австрийскую границу, повсюду с ликованием встречаемые населением. Жители Вены устроили Гитлеру настолько теплый прием, что фюрер отбросил всякие мысли о протекторатном статусе Австрии и попросту включил ее в Третий рейх на общих правах. Благодарные венцы устроили по этому поводу еврейский погром, проявив при этом такой энтузиазм, какой никогда не демонстрировали коренные жители рейха. В апреле австрийцы все-таки отправились на референдум, который выгодно отличался от намечавшегося Шушнигом голосования наличием двух вариантов выбора вместо одного, и подавляющим большинством голосов поддержали объединение с Германией. Давняя мечта о «великогерманском пути» объединения всех немцев становилась явью.