Подъем (СИ) - Стасина Евгения. Страница 52

— Настолько ли сильно, чтобы прожить с ним всю жизнь? Я ведь помню какой ты была с Андреем.

— Глупой?

— Ну, не без этого конечно… Окрыленной, что ли…

— А разве можно всех любить одинаково? Сейчас я нравлюсь себе куда больше, чем в браке с Медведевым. Мы, может быть, и не кричим о своих чувствах, но и без слов понимаем друг друга… Он лучший, мам! Разве этого недостаточно?

Маша

Сегодня птицы поют иначе. Заводят сладкую трель, заставляя меня подскочить с кровати и первым делом выглянуть в окно, полюбоваться проснувшейся природой и окрашенным вкраплениями розового небом. Я не улыбаюсь, не плачу, не семеню по комнате — я спокойна, хоть и должна грызть свои ногти, с волнением озираясь на циферблат настенных часов. Первое, на чем я себя ловлю — неуемное желание почувствовать за спиной обжигающий жар мужского дыхания, его крепкие руки на оголенной пояснице и требовательные, но в то же время дарящие нежность и блаженство губы, без которых начавшийся день уже не такой яркий и значимый. Хочу оказаться на нашей кухне, смотреть как Сема втихомолку насыпает в пиалу кукурузные хлопья, отводя глаза в сторону, пока молоко заливает собой сухой завтрак, словно это поможет ему избежать моих нравоучительных речей о пользе овсянки. Хочу смотреть, как Дюк бросается Сергею под ноги, сжимая в зубах кожаный поводок, ведь он уже так привык к их утренним прогулкам… И знаете, почему вздохнув, я все же довольно вскидываю руки вверх, позволяя мышцам натянуться и избавиться от сонной истомы? Потому что знаю, что через четыре часа стану полноправной владелицей мыслей и сердца самого лучшего в мире мужчины.

Я не могу причислить себя к тем особам, кто опасается наступить на шлейф подвенечного платья и растянуться на выстланном дорожкой проходе между стройными рядами стульев, но в свои тридцать три побаиваюсь показаться нелепой в фате и поддерживаемом обручами пышном свадебном туалете… Знаю, что жизнь еще только начинается, но отвергнув предложенные консультантом наряды, я все же остановилась на элегантном варианте, без ненужных оборок и кричащих страз. Страшно ли мне во второй раз в своей жизни стоять у зеркала, разглядывая плод двухчасовых работ визажистов, пока Светка справляется с застежками на корсаже? Безумно. Куда страшнее, чем десять лет назад, потому что теперь я смотрю на реальность не зашоренным взглядом, зная, что нужно ловить мгновения здесь и сейчас, ведь завтра уже может ничего не остаться, кроме греющих сердце воспоминаний. Возможно, это нелепо, но в чем-то я все же себе верна: где-то внутри все же поселилась вера, что рядом тот самый, моя половинка, немного резкая, грубая, но идеально мне подходящая.

— Ты просто красавица, — положив голову на мое плечо, Иванова обнимает меня за талию, и это тот редкий случай, когда она не пытается скрыть своих разрозненных чувств, позволяя слезе скатиться по бархатной коже щеки и упасть искрящейся в дневном свете бусиной на мою ключицу. Мы смотрим друг другу в глаза через огромное напольное зеркало в серебристой раме, не слыша ни щелканья фотоаппарата, ни о чем-то болтающих девиц, прячущих косметику в чемоданчик, не поворачиваем головы, когда позади хлопает дверь, впуская в номер моего свадебного координатора, пришедшую уверить меня, что все в порядке и гости постепенно съезжаются… Лишь крепче льнем друг другу, переплетая пальцы — своей наполовину оголенной спиной я ощущаю прохладу атласного синего платья, струящегося к ее ногам и скрывающего подобранные в тон босоножки. Два человека, столько лет идущие рядом, разделившие все тяготы и невзгоды, горечь потерь и счастье приобретений.

— Не смей разреветься! Не хватало, чтобы моя свидетельница стояла с размазанной тушью, — решаюсь первой заговорить, довольно улыбнувшись вздернувшей голову вверх Ивановой.

— Не дождешься, — ее смех настолько заразительный, что я мгновенно подхватываю, вытирая пальцем грозящиеся хлынуть из глаз слезы. — И, вообще, к черту эту Машу Медведеву! Какая-то она сопливая и вечно причитающая! Уверена, с Титовой будет куда интересней!

— Ты же не надеешься, что сменив фамилию, я стану делиться с тобой грязными подробностями своей интимной жизни?

— Так, значит, все-таки грязные? Вот знала я, что твой Сергей не промах! — мы вновь прыскаем, и развернувшись лицом друг к другу, приводим в ужас невольных свидетелей нашего безумства, начиная кружиться на месте, крепко обнявшись.

— Боже мой! Зоопарк какой-то! Ты собираешься спускаться или небеса услышали мои молитвы, и ты все же передумала? — Светлана Викторовна, появляется внезапно, в своем черном коктейльном платье кажущаяся еще более строгой и неприветливой.

— Что вы, как я могу доставить вам такое удовольствие! Так что, начинайте скорбеть, — подхватив юбку, я подмигиваю подруге, и беру с туалетного столика букет пионов, перевязанный широкой лентой насыщенного синего цвета, подмечая, что в чем-то женщина пошла мне на уступку, не заявившись на празднество в красном. — Вы же не зря сегодня в черном…

— Улыбайтесь, мама, — проходя мимо недовольной женщины, Света игриво касается ее подбородка указательным пальцем, широко улыбаясь моей будущей свекрови. — Сегодня замечательный день!

Мы торопливо минуем коридор, оставляем позади витую лестницу, и замираем у стойки администратора, выискивая глазами моего отца, с утра пьющего валерьянку, и в ужасе ожидающего наш совместный поход к цветочной арке, стоящей на зеленом газоне прилегающей к отелю территории. Я замечаю его входящим в стеклянную дверь. Он протирает лоб носовым платком, а я стою и глупо улыбаюсь, не сводя глаз с приближающегося ко мне мужчины.

— Все в сборе? — поправив галстук, смахиваю рукой невидимые пылинки с его плеч, пока он растерянно изучает меня с головы до ног, поспешно отворачиваясь, чтобы промокнуть глаза белым хлопком. Вот так правильно выходить замуж: видеть, как твои родители растроганно изучают твое лицо, правильно, заключить их в объятия, желая поддержать в такой не менее важный для них день, правильно и жизненно необходимо, коснуться постаревшей щеки губами, а потом, смеясь, оттирать пальцем еле заметный след от помады.

— Какая же ты у меня красавица! — все же берет себя в руки, предлагая свой локоть, пока Света, подмигнув напоследок, уноситься на улицу, дожидаться меня в компании жениха и его лучшего друга.

— Вы как принцесса! — восторженный блеск детских глаз говорит куда красноречивее слов, и я добродушно касаюсь ладонью завитушек на Танюшкиной голове, довольно семенящей с корзинкой в руках.

— Нужно было найти девочку постарше, — уже не в первый раз сетует Ульяна, отдавая последние указания. — Вы будете идти целый час и молиться, чтобы она не вытряхнула все лепестки в самом начале шествия.

— Не страшно, она такая милая, что ей спустят с рук любую оплошность.

— Отлично! Выходим, — не терпящим возражения тоном, женщина уверено следует к выходу, выстукивая каблуками по плитке, и мы стройной вереницей следуем за предводительницей, обгоняемые молодым видеооператором.

— Доченька, будь счастлива, — отец говорит это так проникновенно, что в горле встает ком и я сильнее сжимаю в руках букет, опасаясь, что не удержу его в своих дрожащих пальцах.

— Обязательно буду, — смотрю в его глаза, зная, что иначе быть и не может. Ни тогда, когда в тридцати метрах от меня, улыбаясь, стоит человек, молчаливо обещающий одним лишь своим взглядом и плохо скрываемым волнением, рай на земле. Танюшка то и дело переходит на бег, сверкая своей улыбкой, почему-то осыпая лепестками не дорожку, а свою русую головку, отчего громко хохочет, вызывая смех на губах своих родителей, устроившихся во втором ряду и теперь с волнением следящих за нашим приближением. Ира демонстрирует мне свой большой палец, уверяя, что все прекрасно, Света незаметно стирает слезу, а Анна Федоровна, обняв мою маму за плечи, что-то ей шепчет, радуясь за меня, как за родную дочь. Я скольжу взглядом по сыну, облаченному в брючный костюм, и выдыхаю, заметив его искреннюю детскую улыбку на розовощеком лице. Он машет мне, с детской непосредственностью подпрыгивая на стуле, не сдерживаемый ни ситуацией, ни собравшимися на улице наблюдателями, и от этого хочется петь, ведь его одобрение для меня важнее всего на свете. Только сейчас я в полной мере понимаю насколько богата — истинная ценность вовсе не в деньгах, золоте и многочисленных постройках, истинное богатство — люди, не покинувшие тебя в тяжелые периоды жизни, их неоспоримая незыблемая любовь и тепло, что они дарят тебе всякий раз, оказываясь рядом. Друг Сергея, Виктор, кладет руку на его плечо, на мгновение сжимая ткань под своими пальцами, и это единственный раз, когда Сергей отворачивается, чтобы быстро что-то ответив, вновь впиться в меня глазами. На меня никогда никто так не смотрел, словно я что-то недосягаемое, божественное и до одури пьянящее… Когда я вкладываю свою ладонь в его, забывая, что вокруг нас собрались люди, меня словно пронзает током от блеска глаз человека, с которым мне предстоит связать свою судьбу.