Влюбленный лэрд - Йорк Сабрина. Страница 12

Лахлану вдруг стало стыдно от мысли, что раньше он жил столь неправильно. Какой позор быть рабом своего титула и навязанных лондонским светом представлений!

Печальнее всего было то, что у него оставалось очень мало времени для того, чтобы вырваться из плена сословных предрассудков и наверстать упущенное.

Невероятно, но он никогда не радовался так, как те двое из гостиницы, которым он уступил свою комнату и подарил горсть монет. Как приятно и, главное, как просто дарить людям радость!

Кроме того, они назвали новорожденного сына в его честь…

– Вы хорошо себя чувствуете?

Вопрос Дугала прервал ход его мыслей.

– Хорошо.

– А вид у вас грустный. Как вы спали?

– Чудесно, – отозвался Лахлан.

Как ни странно, но это была чистая правда. Хотя его сон и не был спокойным, но после него осталось легкое приятное возбуждение.

– Мы скоро доберемся до Рестера. – Дугал притворно нахмурился и шутливо добавил: – Только не вздумайте опять уступать наши комнаты.

Лахлан рассмеялся.

– Нам надо там хорошо отдохнуть. От Рестера рукой подать до Лохланнаха. – Лицо Дугала стало серьезным. – Мы приедем в замок Даннета до полудня, почти не уставшими, что, учитывая предстоящий разговор, явно сыграет нам на руку.

План был и правда неплох. Но при одном упоминании имени Даннета хорошее настроение Лахлана моментально испортилось.

Неужели этот чертов Даннет вступил в сговор со Стаффордом, его заклятым врагом? Неужели Даннет подбивал к измене остальных его вассалов? От охватившей его злости Лахлан кусал губы. Сколько раз его предупреждали о коварстве шотландцев! Несмотря на это, в глубине души он не верил, что Даннет способен на предательство, как вдруг выяснилось, что вполне способен.

Ничего, он задаст ему жару. Он растопчет его, уничтожит! Если Даннет моментально не очистит свои земли, он горько пожалеет о том, что родился на свет.

Лахлан был в таком настроении, что изничтожил бы любого, кто встал бы у него на пути.

– Ваша светлость, хорошо бы побыстрее покончить с этим делом и в тот же день отправиться обратно в Акерджил.

Лахлан задумался, а потом отрицательно покачал головой:

– Нет, мы там пробудем ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы во всем разобраться.

– Хорошо, все равно это надолго не затянется. Кроме того, ваша светлость, не забывайте, вам необходимо еще многое сделать перед… – Дугал замолк, дернув плечом, но они оба прекрасно поняли, что имелось в виду. Перед его неизбежной кончиной. Лучше бы Дугал не напоминал ему о проклятии. Путешествие оказалось столь чудесным, что Лахлану удалось почти забыть о той страшной участи, которая неминуемо его ждала.

Он снова уставился в окно кареты, пытаясь возродить в душе то свежее, радостное чувство, охватившее его утром. Но, как он ни старался, ничего у него не выходило.

К ужасу Лахлана, призрак навестил его опять во время ночевки в Рестере. Привидение упрекнуло его за то, что он оставил Акерджил, и почти сразу исчезло. Несмотря на непродолжительность визита призрака, Лахлан так больше и не смог уснуть.

На следующее утро настроение у него было хуже некуда. Все его надежды на то, что во время поездки призрак от него отстанет, рухнули. Во время утреннего одевания его настроение лишь ухудшилось. В Лохланнах он должен был явиться в костюме, подчеркивающем его герцогское величие. Несмотря на то что вынужденный маскарад его раздражал, он понимал всю важность впечатления, которое должен произвести на Даннета. Оно должно быть таким, чтобы Даннет сразу вспомнил о том, что находится в подчиненном положении.

Он должен был понять, что Лахлана не стоит водить за нос, что предательства он не простит и лгать ему и отпираться бесполезно.

Но фрак, жилет и больше всего галстук выводили Лахлана из себя.

Галстуки! Как же он их ненавидел! Но в Лондоне без них было никак нельзя. Если ты хотел, чтобы к тебе в свете относились с должным почтением, необходимо было повязывать галстук. И он повязывал, мирясь и с неудобством, и с требованиями этикета. Он привыкал к галстуку годами, но так и не привык.

Не лукавя перед собой, он знал, как мало от всего этого толку.

В глазах злых гарпий высшего света он так и остался шотландским герцогом, стоявшим на ступеньку, а то и на две ниже английских лордов. Несмотря на то что большую часть жизни он провел в Лондоне, и на то, что он обучался в Итоне и Кембридже, несмотря на свое состояние и герцогский титул, с точки зрения все тех же гарпий, его никак нельзя было назвать завидным женихом, достойным их дочерей. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что нежелание великосветских гарпий выдать за него замуж какую-либо из дочерей было обусловлено не столько его шотландским происхождением, сколько страхом перед проклятием, обрекавшим его на преждевременную смерть.

Но Лахлан лишь посмеивался про себя, глядя на их причуды. Человек с его происхождением не ищет себе невесту на ярмарке невест. Человек с его положением и состоянием не охотится за женой.

Несостоятельность его матримониальных планов огорчала Лахлана, но совсем по иной причине.

Все дело было… в ней. Он затруднялся сказать, почему при мысли о женитьбе перед его мысленным взором сразу возникал ее ангельский образ.

Она была видением, сном, наваждением, вызванным приемом обезболивающих лекарств. Она не существовала, и все же…

В конце пути, уже подъезжая к замку, Лахлан постарался выбросить ее из головы. Предстояла жестокая схватка, и он должен был быть во всеоружии. Мысленно прокрутив в общих чертах предстоящий тяжелый разговор, обвинения, которые он намеревался надменно и презрительно бросить в лицо Даннету, Лахлан внутренне весь подобрался.

Но все эти словесные упражнения пока не очень-то ему помогали. Толстокожие – о чем не уставал ему напоминать Дугал – шотландцы предпочитали словам дело – предательский удар в спину, яд, а то и просто могли скинуть со стен замка. И, как ни странно, многое сходило им с рук.

Когда его взору открылся стоящий на берегу залива замок Лохланнах, Лахлан был поражен. Замок поражал своими размерами, высотой стен и упиравшимися в небо серебряными шпилями. Зрелище было впечатляющим. В отличие от Акерджила, замок Даннета совсем не походил на груду грозящих обвалиться камней, и это больно задело самолюбивого Лахлана.

Когда карета въехала во двор замка, разозленный, задетый за живое Лахлан жаждал крови.

Послав к черту подготовленную им обвинительную речь, он легко выпрыгнул из кареты и замер от удивления, а потом разозлился еще больше. Даннет, как оказалось, устроил ему торжественный прием. Со всех сторон раздались приветственные крики, заиграли волынки. Во дворе замка стояла целая толпа народу, как будто Даннет нарочно согнал сюда всех слуг.

Впереди с важным и гордым видом стоял сам хозяин замка в шотландском килте. От одного лишь его вида злость Лахлана сделалась еще яростней. Ему показалось, что Даннет хотел нарочно его уколоть, намекнуть на то, как на самом деле должен одеваться настоящий шотландец.

Даннет был высокого роста, выше, чем Лахлан, и уже благодаря этому производил внушительное впечатление, а развитые мышцы и суровый вид только усиливали создаваемый эффект. Он не просто казался, он был настоящим воплощением дикой Шотландии. Темные длинные волосы, резкие черты лица и глубокий шрам на одной щеке довершали картину. Карие глаза смотрели на Лахлана серьезно и внимательно.

Открытый честный взгляд Даннета невольно подкупал своей искренностью. Казалось, человек с такими глазами не способен на обман и предательство. Один лишь его взгляд, не говоря уже обо всем облике Даннета, внушал доверие. Его обаяние подействовало на Лахлана точно так же, как и при первой встрече, но сейчас Лахлан поспешил себя одернуть, мысленно напомнив себе, что уже один раз попался на эту удочку.

– Ваша светлость, добро пожаловать в мой замок, – произнес Даннет.

Затем он представил свою жену. При взгляде на нее на душе у Лахлана стало тоскливо, он ощутил укол зависти. Хрупкая, нежная, она очень гармонично смотрелась рядом с мужем.