Дракон с отрезанными крыльями (СИ) - Эн Вера. Страница 20

Дрова раскалывались наискось, огонь не желал разводиться даже с помощью хвои, а охотиться Лил вообще словно разучился. Всю неделю приходил домой с пустыми руками, лишив домашних мяса, а себя остатков покоя. С каждым днем у Арианы было все больше поводов разочароваться в нем. К чему ей мужчина, от которого в доме никакой пользы? Вилхе и то с отцовскими обязанностями лучше справлялся, а еще чуть подрастет — и вовсе Лила заменит. А пока Дарре подсобит: он на глазах силу и уверенность набирал. Рыбу ловить махом научился, значит, и с охотой проблем не будет. Обеспечит семью пропитанием.

От таких мыслей хотелось удавиться, и Лил гнал их, упорно пытаясь вернуть себе хоть какую-то удачу. Но та, казалось, окончательно отвернулась от него. И, умудрившись во время очередного похода за добычей попасть в капкан, Лил в этом убедился.

Сохраненный богами звериный нюх позволял ему чуять металл за несколько метров и обходить ловушки стороной. Что случилось на этот раз, Лил мог только догадываться. Может, слишком увлекся погоней за зверем, надеясь хоть сегодня принести в дом провиант. Может, опять закопался в самоуничижении и пропустил опасную ловушку. Как бы то ни было, капкан захлопнулся на его ноге, пробив ее вместе с обувью и окрасив кровью свежевыпавший снег.

Лил позволил себе закричать в голос от боли, хотя, кажется, больше душевной, чем физической. Гадко, конечно, что испортил почти новые башмаки — и особенно мерзко будет, если это заметит Ариана, — а нога — Энда с ней! — заживет: на драконах все заживает. Даже повода сыграть на Арианиной жалости нет, а Лил уже и на нее был согласен. Докатился!

Перевязав кое-как раны, чтобы остановить кровь, он продолжил охоту. Но вскоре оказалось, что быстро бегать с поврежденной ногой, а уж тем более лазить по деревьям было очень неудобно. Поняв, что и сегодня не получится порадовать родных свежей зайчатинкой, Лил от души помянул Энду и, прихрамывая, отправился домой.

Ариана, как всегда, смолчала, поставив на стол куриный суп. Они уже пару лет разводили на заднем дворе хохлатых, но Ариана никак не могла научиться сворачивать им шеи, всякий раз оставляя эту обязанность Лилу. Он на охоте привык ко всему и был рад избавить жену от неприятных дел. Как какое-то доказательство того, что она не может без него обходиться. Оказывается, может. Даже если эту несчастную курицу прикончила не она, а кто-то из ребят, Лил им все равно оказался не нужен. С курами они и без него проживут.

Лил неожиданно замерз. Сначала сердцем, потом всем телом, ощущая холод физически. Окоченели пальцы рук и здоровая нога. Вторая, напротив, горела и болела все сильнее. Лил заставил себя проглотить Арианин суп, почти не чувствуя вкуса, наскоро поблагодарил и поднялся в спальню. Там размотал ногу и даже присвистнул от изумления.

Ступня опухла и то ли покраснела, то ли посинела. Вокруг ран образовались отвратительного вида нарывы: черные дырки в фиолетовом обрамлении. Лил не видел у себя таких никогда в жизни. А ведь и в капканы попадал, и на эшафоте вон всю прелесть казни прочувствовал, и от кочевников по полной получил. И все заживало само собой. Возможно ли, чтобы зубцы капкана были обработаны каким-то ядом? Лил вспомнил, как освобождал ногу, но запахов посторонних тогда не чуял. Почему же раны так воспалились? Неужели оберег перестал действовать? Он охранял почти тринадцать лет, пока Ариана любила. Значит, больше не любит?..

Сердце окоченело в секунду. Ломота от ран поднялась по телу, вызывая то дрожь, то приливы жара, бросая в липкий пот, вынуждая зубы стучать, заливая необъяснимой слабостью и желанием только упасть в кровать и отрубиться, чтобы не чувствовать ни этих уничтожающих приступов, ни тупой разъедающей боли от того, что он окончательно разочаровал Ариану…

* * *

Когда Лил не спустился к завтраку, Ариана не удивилась: он теперь каждый день с самого утра уходил на охоту, словно стремясь вырваться из черной полосы, или, быть может, не желая находиться рядом с женой ни одной лишней минуты. А Ариана, прозлившись первую ночь, искренне надеялась, что сможет исправить ситуацию, едва увидит своего Лила. Их чувства были проверены временем и испытаниями и не могли исчезнуть из-за одной ссоры. И она хотела как можно скорее в этом убедиться.

Ариана, конечно, была с мужем слишком сурова. И откуда только взялся этот тон и это имя, за которые она теперь сама себя ненавидела? Кажется, пережитое за день не слишком благостно отразилось на ее рассудке, и она, повторяя ошибку сына, обидела самого дорогого человека на свете.

Ариана в первую же бессонную ночь поняла, как была не права. Просто взглянула на ситуацию глазами Лила, влезла в его шкуру и обо всем догадалась. Никогда ее муж не был жестоким человеком и не мог упиваться страданиями Дарре, как показалось на мгновение. Он просто снова защищал свою семью — как мог, как умел. Почему же не сказал об этом Ариане? И почему после возвращения с охоты даже не взглянул на нее ни разу, словом не обмолвился, улыбки не подарил? Обиделся из-за ее обвинения? Но это было совсем не в духе Лила: не умел он обижаться, всего себя отдавая Ариане и детям и прощая им любые капризы. Разочаровался в жене из-за ее подозрений? Из-за того, что она ему не доверяла и могла подумать гадости? Вот это уже вернее. Лил всегда был слишком высокого о ней мнения, считая идеалом, и Ариана изо всех сил старалась соответствовать. И вот сорвалась. Но неужели одна ошибка может стать приговором? Ведь все же рано или поздно ссорятся, а потом мирятся и живут дальше. Почему же Лил не хотел сделать даже шагу навстречу, на корню обрывая все Арианины попытки? Чего ей стоило просто, как ни в чем не бывало, вести себя с ним при детях, стараясь угодить, готовя любимые блюда, приберегая лучшие куски. Но Лил только сжимался, когда она подходила слишком близко, отгораживался, как много лет назад, пугая Ариану, вынуждая искать причины такого поведения. И не находить.

Она возненавидела его охоту. Та отнимала большую часть дня, не позволяя побыть с Лилом наедине хоть сколько-нибудь долго. Чтобы без любопытных детских глаз заглянуть ему в лицо, вынудить посмотреть на нее и прямо спросить: ты меня больше не любишь?

Эта фраза студила февральским морозом, перехватывая дыхание и вынуждая сердце замирать от страха. Если Лил разлюбит, жизнь закончится. Вот просто закончится, и все. Ариана, наверное, не упадет бездыханной — все-таки дети, их нужно поднимать, — но жить точно перестанет. Как тогда радоваться новому утру, слыша спокойное мужнино дыхание, как скучать до тоски, пока он на охоте, как пылать по ночам, когда любимые руки и губы дарят такое волшебное наслаждение? Неужели Лилу все это больше не нужно? Неужели она…

Ариана замерла, потеряв мысль, когда увидела в предбаннике мужнин походный мешок. Лил не мог без него уйти ни на охоту, ни в город. И куртка здесь — а без нее нынче околеть можно. Значит, и Лил дома. Почему же?..

Что-то дзинькнуло в душе Арианы и разбилось на мелкие кусочки. Лил никогда в жизни не пропускал завтрак без причины. Это был их семейный ритуал, и Ариана в ту же самую секунду поняла, что случилось что-то страшное. Не чета ее придуманным глупостям. Как расплата за то, что она снова позволила себе усомниться.

Ариана взбежала вверх по лестнице и, затаив дыхание, открыла дверь спальни. И охнула от жалости.

Ее Лила била крупная дрожь. Лицо бледное, губы пересохли и потрескались. Вцепившись руками в подушку и натянув одеяло до подбородка, он тщетно пытался согреться или хотя бы избавиться от мерзкого озноба, но тот был сильнее, скрючивая, одолевая, пытая полной беспомощностью.

Ариана бросилась к мужу, опустилась на колени, потрогала лоб и едва не одернула руку от обжегшего жара. Лил открыл мутные глаза, скользнул потерянным взглядом по Ариане, но все же узнал, сделал судорожный вдох.

— Я… Ариана, прости…

Но она не слушала, старательно соображая, как ее никогда не болевший муж умудрился за ночь свалиться с жесточайшей лихорадкой, прикидывая, помогут ли ему обычные человеческие средства… и изо всех сил сражаясь с подступающим страхом. Никогда не болел. И вдруг… так сильно… так мучительно…