Русская басня - Степанов Николай Леонидович. Страница 64
ОСЕЛ В СЧАСТИИ
«Ты помнишь ли Осла? — Вол Лошади сказал.—
У нашего он господина
Навоз таскал;
Но, к удивлению, сия скотина
На верх величия взошла:
Фортуна по уши влюбилася в Осла!
Навоз сперва возил, а ныне возит папу,
И папские льстецы Осла целуют в лапу;
Обвешан золотом, осыпан жемчугом,
Из смирной твари он стал страшным гордецом».
«Да стал ли он умней средь пышности и славы?»—
Спросила Лошадь у Вола.—
«Того-то сделать лишь Фортуна не могла.
Переменяет честь ведь не умы, а нравы!»
ПОВЕСТКА
Понеже завтра именины
Могучей госпожи алтынницы Макрины,
То все в указный час должны явиться к ней
С почтением, при форме всей
И не с порожними руками,
Но с полными кульками.
К ней вход не возбранен с кульком и мужику,
И всякий дар ее приятен сундуку.
Но кто ей поднесет куль с паюсной икрою,
Иль с семгою, иль с ветчиною,
Утробе тот ее и мужней удружит,
И рада по делам она тому служить.
А буде к оной кто не придет с челобитьем,
При форме и с кульком, притом в указный час,—
Тот с делом никогда не смей входить в приказ:
Понеже муж ее владеет там повытьем.
ДЬЯК И НИЩИЙ
Придрался к нищему старинный, пьяный дьяк:
«Ноздря твоя гласит, что нюхал ты табак,
И буде на тебя пойду в приказ с доносом,
По уложенью ты проститься должен с носом.
Так если нужен нос тебе для табаку,
Отдай котомку мне, лохмотья и клюку».
АССИГНАЦИЯ И АЛТЫН
Увидевши Алтын в подьяческой мошне,
Бумажка синяя сказала: «Больно мне,
Почтенной в обществе пятирублевым чином,
В одном собрании присутствовать с Алтыном;
Как мог позволить то преблагородный крюк,
Чтобы к нему в мошну входил полушкин внук!»
«Оставь пустую спесь и глупые издевки! —
Бумажке отвечал Алтын.—
То правда, что мой чин
По курсу стоит три копейки;
Но древностью алтынов род
Едва ль не превзошел подьяческий народ!
Давно уже слывут алтыны господами:
Дружилися они с дьяками
И через частое, различно сватовство
Вступили в близкое с подьячими родство;
Старинное свое прозвание им дали,
И многим вотчины алтыны отказали!
Я братец внучатный хозяину мошны;
Мы оба искренно друг в друга влюблены,
Мы оба совестию славны,
И оба мы достоинствами равны».
МОЛЬ И КАФТАН
Жил-был суконный великан:
Приказныя версты Кафтан,
Отличный от других кафтанов
Ужасной глубиной карманов.
Подьячий сей Кафтан от деда получил,
А дед подьяческий подьячий также был,
Верстою также слыл
И также клал в карманы взятки.
Кафтан-старик имел премногие заплатки
И требовал отставки.
Не скоро от него прошенье принял внук,
Но наконец старик уволен был в сундук.
Покоился Кафтан. Вдруг Моли страшна сила
К его карманам приступила
И их без жалости точила.
Вскричал Кафтан: «Помилуй, Моль!
Точить карманов не изволь!
Ей-ей, они невинны,
Не грабили они, но берегли алтыны,
А грабили всегда приказны дед и внук.
Почто не точишь, Моль, подьяческих ты рук?»
КРЫСА И СЕКРЕТАРША
Нередко женщины влюбляются в зверьков:
В собачек, кошечек, и в белок, и в сурков.
Жена секретаря любила крысу страстно,—
Творенье гнусное, но для нее прекрасно.
А муж, усердный хлоп, нижайший секретарь,
Не смел уж не любить жене любезну тварь.
Вседневно уделял он крысе часть хабара
И отдал ей ключи от шкафа и амбара.
Когда бы ключница ему отгрызла нос,
Муж нежный для жены и то бы перенес!
Все привилегии та крысица имела:
Гуляла, кушала, покоилась, жирела,
Но секретарша тем довольна не была,
И крысу в стряпчие она произвела.
Кто одолеть хотел в приказе супостата,
Искал тот милости у крысы-адвоката.
Сутяги с крысою знакомство вдруг свели,
В карманах сахарны гостинцы ей несли;
В приказе шайка их победонóсна стала
И с стряпчим-крысою законы все попрала.
А.Е. Измайлов
УМИРАЮЩАЯ СОБАКА
Султанка старый занемог,
Султанка слег в постелю;
Лежит он день, лежит неделю,
Никто из медиков Султанке не помог;
Час от часу лишь только хуже:
Все ребра у него наруже;
Как в лихорадке, он дрожит
И уж едва-едва визжит.
В конуре, у одра больного,
Соколка, внук его, стоял;
Не мог он вымолвить от жалости ни слова
И с нежностью его лизал.
Султанка на него взглянул и так сказал:
«Ну! видно, мой конец приходит:
Нельзя ни встать, ни сесть;
Душа из тела вон выходит...
А перед смертью как хотелось бы поесть!
Послушай, милый внук, что я тебе открою:
Две кости спрятал я, как был еще здоров;
Умру, ведь не возьму с собою;
Они вон там лежат, у дров;
Поди же, принеси их обе
И старика утешь,
Который скоро будет в гробе...
Да только сам, смотри, дорогою не ешь».
Как из лука стрела, Соколка мой пустился,
В минуту воротился
И кости в целости принес.
Султанка тронут был до слез.
Ну нюхать кости он,— глодать уже не может;
Понюхал и промолвил так:
«Когда умру, пускай мой внучек это сгложет...
Однако же теперь не тронь ты их никак.
Кто знает? Может быть, опять здоров я буду.
Коль веку бог продлит, тебя не позабуду:
Вот эту кость отдам тебе,
Большую же возьму себе.
Постой, что мне на ум приходит:
Есть славный у меня еще кусок один;
Я спрятал там его, куда никто не ходит.
Сказать ли? Нет, боюсь! ты съешь, собачий сын!
Ох, жаль!..» И с словом сим Султанка умирает.
На что сокровища скупой весь век сбирает?
Ни для себя, ни для других!
Несносна жизнь и смерть скупых.