Пой. История Тома Фрая - Коста Габриэль. Страница 40

«Не найдешь. Они в унитазе. Так сказать, вернулись в естественную среду обитания».

– Мы планировали зайти в музыкальный магазин, спросить про звукоизоляцию знающих людей, а в итоге совершили бесполезное гастрономическое путешествие. – Дилан вздохнул и сложил руки на груди. – Хочу поесть и наконец отправиться спать.

– Какой же ты скучный, – написал на листе Том, пока Дилан уходил в комнату переодеться.

Тем временем Том взял из одного пакета два листа с разноцветными объявлениями, достал из холодильника пачку сока и, медленно попивая, начал изучать написанное. Нью-Йорк, что не удивительно, пестрел шоу, концертами, прослушиваниями и выступлениями в театре. Тому определенно не хотелось куда-либо выходить и с кем-либо общаться, а уж тем более петь. Однако он уже ощущал острую нехватку окружающего мира, и недавняя прогулка по окрестностям района подкрепила это чувство. Том не обязан был общаться с кем-то, он мог просто притвориться немым, попивать пиво в местном баре и слушать музыку, пока Дилан пропадает днем, исследуя город. Отправляться куда-то дальше Бруклина у Тома желания все еще не возникало. И пока его внимание привлекло одно шоу… запланированное на середину июля. Довольно нескоро, чтобы Том успел окончательно закиснуть и сорваться на вечеринку. В конце концов, он приехал в Нью-Йорк, и не побывать на хоть одном шоу – настоящее кощунство. Особенно, когда ему обещали разгадать тайну египетского фараона под аккомпанемент Дженефер Кастро [94]. Том допил сок, не сводя глаз с объявления.

«Еще пару дней без музыки, и я забуду, что никак не дотягиваю до Дженефер Кастро и снова повторю тот ужас в школе…»

Дилан же шокированно замер у входа на кухню. Большинство пакетов так и остались неубранными, но не это так сильно ошарашило его. Том достал рекламу, которую им впихнули в одном из магазинов, и что-то с интересом читал. И не объявление о новой газонокосилке так сильно встревожило невольного шпиона, а приглашение на пробы в «Вестсайдскую историю». Оно словно сияло и призывало обратить на него внимание. Дилан задержал дыхание и сжал руки в кулаки, совершенно не зная, как поступить. Он резко забыл, что Тому сейчас совсем не до участия в постановке и что последний раз тот пел на могиле матери. Все мысли крутились вокруг роли Тони, дурацкой рекламы и страха. Сон как рукой сняло. Дилан сделал шаг к Тому, не отводя взгляд от громкой надписи: «Звездой может стать каждый!». И чем ближе Дилан подходил, тем отчетливее слышались ему партии Тони, ярче нарастал конфликт между пуэрториканцами и американцами, громче звучали финальные ноты. Уже не понимая, что делает, Дилан схватил Тома за запястья. Его глаза внимательно смотрели на удивленное лицо. Обездвиженный и пойманный в плен любитель музыкальных шоу с трепетом смотрел на потемневшие в тусклом свете кухни глаза Дилана.

«Луна лишь отражает свет солнце».

– Том, нам еще нужно посчитать метраж комнаты. – Дилан говорил низко, с вибрациями в голосе, вызывая у Тома ужас. – Если ты будешь всю ночь читать бульварную прессу, мы ляжем спать только под утро. Я договорился с парнями, что позвоню им завтра, пока ты тестировал синтезаторы. – Он врал.

«Отпусти руки и дай мне ответить».

Том кивнул.

«И вот что опять с ним произошло? Какие у него проблемы с брошюрами? Ничем не примечательное шоу. Его смущают полуголые модели? Если так, прошу прощения, но ради чего их туда поместили? Правильно, привлечь внимание. Поэтому такая реакция не оправданна и убивать меня не за чем! А комкать объявление тоже не к месту. Неужели он сейчас действительно хочет измерить комнату? Наши соседи еще не слышали, как я играю! Я, хоть и учился игре на клавишных, никогда не уделял ей достаточного внимания. Маме нравились мои потуги создать качественную мелодию ничуть не меньше пения. Она прекрасно понимала, что я слишком ленив для оттачивания сложных композиций, выработки необходимого автоматизма, поэтому не настаивала на уроках. И все же черно-белые клавиши вызывают приятную ностальгию».

– Я пойду за рулеткой, жди, дело пяти минут. – Дилан улыбнулся и потрепал Тома по волосам, выводя из странного ступора.

«Мне бы за это оторвали руку».

Том потонул в очередных размышлениях по поводу странного поведения Дилана. Однако его спасли клавиши. Посеребренные в свете луны, они волшебно мерцали. Сзади слышалось ворчание Дилана насчет спрятанной рулетки, вопросы и ругань. Загипнотизированный Том шагнул вперед, как вор, ступая бесшумно по ламинату, словно это и не его инструмент вовсе. Он вдруг почувствовал покалывание на кончиках пальцев, нестерпимое желание пробежаться по раскладке, сыграть гамму, а может даже и какую-нибудь мелодию…

Спеть? От одной мысли голова пошла кругом. Дилан шагнул в комнату неожиданно, вновь ловя Тома на чем-то интимном. Он открыл рот и с замиранием сердца смотрел, как чужие руки опустились на синтезатор, и из него полилась нежная мелодия. Она то била ключом, то стихала, а через мгновение снова набирала обороты, надвигаясь штормом на неподготовленного Дилана, а тот стоял и в очередной раз ничего не мог поделать с собственным восхищением. Талант Тома поражал и пробуждал то, что Дилан никогда не чувствовал. Что-то, с чем он пока не мог согласиться. Зато он отчетливо видел, как разбитый на части Том возвращал себе баланс и целостность. И в очередной раз Дилан поймал себя на мысли, что не причастен к этой красоте. Хотел ли он этого? Что по-настоящему нужно было Тому?

Лишь только музыка?

– Том?

Тот повернул голову на зов и вздохнул. Достал из кармана блокнот и принялся строчить на листке целое письмо Дилану.

– Синтезатор всегда напоминает мне об истории Элизабет Рай. – Он показал Дилану листок с текстом. Тот вопросительно вскинул брови и продолжил читать. – Тринадцатого января погиб ее первый и единственный муж. Он изводил ее всю жизнь. Говорят, он поражал своей красотой. Только потом выяснилось, что он регулярно бил ее. Однако Элизабет его слишком сильно любила. – Том протянул Дилану еще один лист. – Так вот, тринадцатого января он погиб. Элизабет забыла в репетиционной ноты новой песни и вернулась за ними. Тогда она только-только обретала популярность. Неизвестный хотел отнять у ее мужа часы, но он возомнил себя суперменом. – В руках Дилан держал уже три листка. – Элизабет нашла его в луже крови на белом снегу. Так и появилась песня “Art is a Devil”. – Том закусывал губу, пока писал на последнем чистом листе. – Спустя года она призналась, что страдала из-за его гибели так же сильно, как и радовалась. Такая любовь, такая привязанность уничтожает твою личность. – Том писал уже на обложке блокнота. – Она называла мужа шедевром, но вместе с тем человеком, которого стоит бояться и держать на расстоянии… Больше она замуж не выходила, но стала иконой музыки и моды.

– У меня не так много познаний в музыке восьмидесятых. Я скорее по попсе десятого года. – Дилан сверлил глазами руки Тома, которые то и дело гладили клавиши. Если он нажмет, то точно запоет, и тогда идея удержать Тома от возможных прослушиваний полетит к чертям. – Знаешь, пошли на кухню? Чего-нибудь попьем? – Не дожидаясь ответа, Дилан схватил Тома за руку и потащил из репетиционной. – Я ужасно голодный.

Листы Тома закончились, поэтому ему оставалось лишь молчать и грустно провожать синтезатор взглядом.

«Однажды…»

E

К восемнадцати годами Джек насчитал в своей жизни три страсти, и о каждой он мог говорить часами. Первая – это, несомненно, космос. Мысль, пронзившая Джека, словно падающая звезда в ночном небе, до сих пор осталась с ним. Когда-то давным-давно мальчик пяти лет, толком не умеющий читать и писать, в полночь вышел на задний двор. Небеса над головой менялись с такой скоростью, что даже взрослому человеку за ними уследить было трудно, а уж ребенку и подавно. И именно в ту ночь у Джека появилась мечта узнать, как это все устроено. Метеорит, пролетевший искрой по полотну из звезд, навсегда впечатался в память Джека. Шли года, и россыпь алмазов на черной мантии перестала пугать своей неизвестностью. Мало кто мог похвастаться тем, что знает каждое созвездие в Северном полушарии и способен ориентироваться без компаса в лесу в десять лет. С наступлением ночи Джек то и дело смотрел вверх. По иронии судьбы, став подростком, он оказался в подвале с жалкой форточкой вместо нормального окна. И тогда Джек не придумал ничего лучше, чем обклеить свои стены репликой небес. Он сам писал на обоях сноски с полезной информацией, историей открытия и изучения звезд. Он смахивал на капитана космического корабля, попавшего не в свое время.