Слово Ветра (СИ) - Гордеева Алиса. Страница 38

Наплевав на дверь, оборачиваюсь. Больнее все равно уже некуда!

— Ты, что, завидуешь, Ветров? Поэтому беспрестанно лезешь в мою жизнь? Тебе не даёт покоя, что я могу быть счастливой без тебя?

— Что ты несёшь? — скалится Ветров и пренебрежительно смотрит на меня сверху вниз. — Хотя чему я удивляюсь? Ты всегда была дрянью, просто мастерски маскировалась!

— Подонок ты, Сава! — болезненный комок слёз раздирает горло. — Самый настоящий!

— Ну да! — самодовольно ухмыляется. — Напомни, сколько дней ты там по мне убивалась, когда я пропал?

«Пять долбанных лет!» — ору в сердцах, но вижу, что Ветров всё равно не поверит, да и не заслужил он такой правды.

— Твоего лживого «люблю» хватило на неделю! — брезгливо выплёвывает каждое слово.

Трясу головой, едва справляясь с подступающей к горлу тошнотой. Но Ветров никак не успокоится!

— Без Осина, я смотрю, держишься уже месяц, — демонстративно аплодирует. — Неужели и правда любовь? Или просто на публику играешь?

— Как ты смеешь? — голос дрожит от слёз.

— Давай, Нана, скажи ещё, что ты не такая! — смеётся в лицо.

— Нет!

— Проверим? — презрительно хмыкает и смотрит на меня, как на просроченный товар в магазине.

— Да пошёл ты, Ветров!

Острая боль пронзает насквозь. Она отнимает последние крохи самообладания и рассудка. Не помню, как заношу руку, но всю горечь последних лет самозабвенно спешу обрушить на Ветрова жгучей пощёчиной. И пускай рука немеет, а мир вокруг плывёт мутными пятнами перед глазами, сейчас понимаю, как долго я мечтала ответить Ветрову болью за боль.

— Стерва! — парень качает головой, ехидно улыбаясь. Вижу — ответит! Знаю, что не пожалеет!

— Ублюдок! — пячусь спиной к холодной двери, но продолжаю смело смотреть в глаза Ветрову. Я ни капли не раскаиваюсь в содеянном!

— Я передумал, Нана! — играет желваками, как обезумевший боксёр на ринге, для которого сломанная челюсть — лишний повод отправить противника в глубокий нокаут.

— В отличие от Осина, мне твоя любовь уже давно не нужна, — произносит обманчиво тихо, медово-нежно и аккуратно проводит кончиками пальцев вдоль моей щеки. А потом морщится и отходит. — Считай, это просто месть твоему благоверному за школьные годы!

— Ты о чём?

— Тебе нужны акции? — продолжая кривить нос, Ветров скользит оценивающим взглядом по моим зарёванным щекам, искусанным губам и нахально спускается ниже. И пусть на мне шерстяной свитер, под взглядом парня я ощущаю себя раздетой. — Я отдам их тебе, Марьяна.

Гулкий выдох невольно срывается с губ: я не верю ни единому слову Ветра! И уже через мгновение понимаю, что не зря!

— За бесценок, — разводит руками, не прекращая смеяться над моими слезами. — Всего за одну только ночь со мной. От тебя не убудет, верно?

Я теряю дар речи и, кажется, не дышу. Не моргая смотрю на парня и наивно жду, когда тот обратит своё предложение в шутку, но Сава молчит. Улыбается так противно. Не таясь наслаждается моей реакцией и терпеливо ждёт ответа. Неужели полагает, что я соглашусь?

— Мразь, — через силу принуждаю себя говорить.

— Тс-с! — указательным пальцем Ветров проходится по моим губам. — Не спеши с отказом, Нана! У тебя есть время подумать. До вечера!

— Ненавижу тебя! — пытаюсь оттолкнуть подонка, но скорости реакции Ветрова остаётся только позавидовать. Он запросто перехватывает мои запястья своими лапами и продолжает разрушать меня словами.

— Взаимно, Нана! Только имей в виду, что завтра я улечу в любом случае, и лишь от тебя зависит: с акциями или без. Мне по большому счёту всё равно, а тебе?

— Скатертью дорожка, Моррис! Надеюсь, твой самолёт рухнет где-нибудь посреди океана!

— Сука! — срывается парень и, отпустив из плена запястья, грубыми пальцами сжимает в тисках мой подбородок, насильно вынуждая смотреть перед собой.

— Ты придёшь, — не спрашивает – утверждает.

Его глаза горят огнём слепой ярости, а губы кривятся в презрительной гримасе. Ноздри бешено расширяются при каждом вдохе, а на шее вздуваются жилы. Что ж, я несказанно рада буду спустить Ветрова с небес на землю!

— Никогда, — из последних сил улыбаюсь. — Я больше никогда не постучу в твою дверь, Ветров! Ты был моей ошибкой, только и всего! Но дважды я не ошибаюсь!

Сава хмыкает. Снисходительно мотает головой. Его уверенность в себе на грани фола! Он что-то пытается мне возразить, не переставая сжимать челюсть своими корявыми пальцами, но сегодня удача на моей стороне!

Металлический скрежет за спиной сменяется непередаваемым ощущением свободы. Проклятая дверь наконец открывается, а я практически вываливаюсь в больничный холл возле лифта. Всё просто: я тянула несчастную на себя, а она открывалась наружу.

Мимо ушей пропускаю замечания какой-то старушки в пёстром фланелевом халате, что едва не стала жертвой моего падения, и, на ходу вытирая слёзы, бегу в ординаторскую.

— У вас пять минут, — напоминает Евгений Николаевич прежде, чем открыть дверь в палату Чертова. — Не больше! — смотрит строго, с толикой недоверия.

Я не стала сваливать своё опоздание на долгое мытьё рук Людмилой Степановной, а призналась, что перепутала этажи и заблудилась. Я почти не солгала. Мне до сих пор непонятно, что я здесь делаю и зачем.

Разговор с Ветровым стал последней каплей. Нет в моём сердце больше ни злобы, ни желания мести — одна сплошная пустота! Мне не нужна дурацкая правда и акции компании Чертова тем более. Всё, о чём мечтаю, — схватить Маруську в охапку и улететь в Израиль. Моё место там, рядом с Владом. А Ветрова накажет сама жизнь. Я хочу в это верить!

— Никаких потрясений! — продолжает свой инструктаж доктор. — Резких слов, новостей и слёз! Любое волнение может негативно сказаться на состоянии Ивана Денисовича. Вы меня понимаете?

— Да, — уверенно киваю и даже умудряюсь улыбнуться.

— Ну-ну, — озадаченно качает головой Евгений Николаевич. Ну, конечно, не верит! Он же видит мои заплаканные глаза и распухший от слёз нос. И пусть списывает неважное состояние на волнение за деда, впускать меня в палату не спешит.

— Я всё понимаю, — заявляю в своё оправдание. — И если вы меня сейчас прогоните, молча уйду. Меньше всего я хочу навредить Ивану Денисовичу.

— По уму бы так и сделать, — поджимает и без того тонкие губы медик, но дверь в палату всё же открывает. — Пять минут!

Я долго не могу набраться смелости, чтобы переступить порог. Таким слабым и беспомощным я Чертова ещё никогда не видела. Даже в свои семьдесят пять он всегда всем своим видом внушал трепет и опасение, но, оказывается, перед лицом смерти мы все равны: обычные люди из крови и плоти, со своими страхами и болью.

В моих глазах – снова слёзы. Глупые щекочут горло и оставляют мокрые следы на щеках. А ещё очищают душу. Наверно, поэтому совершенно забываю про обиды и свои подозрения, и сорвавшись с места бегу к старику. Стараюсь не замечать пищащих приборов и внушающих ужас капельниц, глубоких теней под прикрытыми глазами Чертова и его посеревшего цвета лица. Иван Денисович жив, и это главное!

Я никогда не касалась старика раньше, да что там, я смотреть на него всегда опасалась, но сейчас интуитивно беру его за руку. Ладонь Чертова морщинистая, но удивительно мягкая, слабая, но обнадеживающе тёплая.

— Марьяна, — с трудом разомкнув веки, неразборчиво, но ласково бормочет старик. Вижу, как трудно ему говорить, как много сил отнимает каждый звук, а потому подношу палец к губам и по-доброму улыбаюсь: у нас ещё будет время на задушевные беседы…

— Прошу вас, не надо! Берегите силы, пожалуйста! Что-то во взгляде Чертова пробирает меня насквозь: здесь и радость, и волнение, и тревога, и что-то ещё… Тяжёлое, въедливое, необъяснимое. Трепетное, знакомое, дорогое…

Как зачарованная смотрю в разноцветные глаза старика и внезапно осознаю, что точно таким же взглядом на меня ещё пять минут назад смотрел Ветров. Только у Савы холодный серый и пряный коричный сплетены воедино, а у старика разнесены по разным глазам.