Слово Ветра (СИ) - Гордеева Алиса. Страница 40

Глава 17. Бессонная ночь

Савелий.

Видавшие виды дешёвые пуговицы с треском разлетаются по гостиничному номеру. Отскакивают от стен, закатываются под кровать, белеют на лакированном тёмном полу. Я только сейчас понимаю, что всю дорогу от клиники до отеля на мне красовался больничный халат. Но никто даже не заикнулся, или, может, я просто оглох! Впрочем, неудивительно! Всё, что слышу сейчас, — это шипение Наны, с которым она проклинала меня прежде, чем сбежать. Я заслужил!

Грохот. Пара пустых стаканов летит в стену. Какого чёрта я всё никак не могу вздохнуть? Ощущение, что залпом выпил полчайника крутого кипятка! Всё внутри горит огнём, плавится, ноет. Вот он мой ад!

— Да угомонись ты уже! — орёт Федька, обхватив меня за плечи, когда сметаю с тумбы пустую вазу.

—Отойди! — в два счёта скидываю с себя чужие оковы. — И без тебя тошно!

Вдох. Тот обжигает лёгкие, но облегчения не приносит! Я задыхаюсь! От слов своих поганых, брошенных Нане сгоряча, от взгляда её до безумия любимых глаз. Он проедает мою память серной кислотой, оставляя уродливые ожоги на душе. Какого чёрта я наговорил? Зачем? Дал же себе обещание – отпустить Нану! Навсегда! Но нет… сорвался!

— Довольно всё крушить! — вопит Грачёв, не оставляя попыток меня утихомирить.

А я не могу! Остановиться не могу! Не думать о Марьяне не могу! Слова её звенят в башке как проклятие.

С животной яростью отталкиваю от себя друга и с новой силой начинаю разносить в хлам гостиничный номер.

Битое стекло под ногами, трещина по штукатурке, переломанные стулья — но мне всё мало! Я запутался! В патологической любви своей безнадёжно увяз, как в болоте: ни сдохнуть, ни вылезти! Правильно Нана сказала, что меня трясёт от осознания её счастья с другим, не со мной, без меня… Я так не могу! Не получается! Я подыхаю без неё! Хотел бы, как она: через неделю чёрным маркером из жизни! Но хрен мне, а не забвение! Люблю её, дышу ей, для неё только и держусь за эту долбанную жизнь…Как чумной, отчаянно ищу для себя хоть немного света и шепчу «Нана», когда сердце заходится от боли и одиночества.

— Да что за напасть-то такая! — рычит Грачёв, пыхтя от напряжения. Он пытается меня удержать, да только моя отравленная любовь ищет выход и находит его в безрассудном гневе.

— Пусти! — продолжаю вырываться на свободу. Да и как тут успокоиться, когда ненависть пожирает меня изнутри! Я презираю свой поганый язык, помыслы свои низменные… Я же до последнего искал в словах Наны подвох, отказывался верить в их любовь с Осиным… Боже, я с большей готовностью рассмотрел бы в милых чертах Марьяны корыстную стерву, эгоистичную тварь, которую можно купить, а потом без следа выкинуть из жизни! Но Свиридова в очередной раз обыграла меня по моим же правилам! Её любовь к Осину — худшее наказание за мои ошибки.

— Ну, Ветер, хорош из-за бабы так убиваться! — отчаянно голосит над ухом Федя, не понимая, что делает только хуже!

— Она не баба! — ору навзрыд, запуская стеклянным кувшином в стену. — Она моё проклятие!

— Вижу я! — едва уворачивается от удара Грачёв. — Ты какого лешего не улетел? — хватает меня за грудки и трясёт. — Я тебя спрашиваю, Ветер!

А я закрываю глаза и смеюсь: Грачёву невдомёк, что от себя не улетишь, не спрячешься на другом континенте, любить не перестанешь.

— У Чёртова сердечный приступ, — не открывая глаз, стихаю. — Я не мог не приехать к нему в больницу.

— Ладно! Всё! — Федька тут же налетает на меня с объятиями, по-братски надеясь разделить мою боль. Знает, что старик успел залезть мне в душу со своими откровениями, но понятия не имеет, чего стоит мне быть частью семейства Чертовых.

— Горничную позову! — недовольно бурчит он спустя вечность, когда буянить у меня попросту не остаётся сил.

Киваю, а сам отхожу к окну. За ним темнота играет яркими огнями фонарей и куда-то спешащих авто. Раскалённым лбом касаясь прохладного стекла, впадаю в подобие транса и в сотый раз пытаюсь отключить своё сердце. Я устал от этой свербящей боли, глупой ненависти и пустой любви…

За гулким дыханием едва различаю шаги Грачёва. Готовый к новым упрёкам, покрепче сжимаю челюсть. Но вместо назидательных речей друга, за спиной раздаётся тихий и безжизненный голос моей девочки.

— Я согласна, Ветер! На всё согласна!

Наверно, я сошёл с ума! Так не бывает, верно? Качаю головой, позволяя колючим иголкам пронзить собой каждую клеточку тела. Не спешу оборачиваться: продляю иллюзорный миг буйного помешательства. В том, что тихий голос мне почудился, не сомневаюсь!

— Вон! — рву глотку, только чтобы больше никогда не слышать его в своём воспалённом мозгу. — Пошла вон! — бьюсь ритмично в стекло лбом. — Оставь меня в покое! — произношу медленно, по слогам.

— Я не уйду! — бесцветно хрипит на выдохе стерва. Даже так, на расстоянии чёртовых судеб, она умудряется залезть мне под кожу. Нервно смеюсь своему отражению в стекле и едва сдерживаю себя, чтобы и по нему не шибануть со всей дури.

— Где она, Моррис? — не унимается фантом Свиридовой в моей напрочь поехавшей крыше.

— Кто? — трясу башкой.

Вопрос Наны никак не вписывается в безумные галлюцинации. Запустив пятерню в волосы, оборачиваюсь, меньше всего на свете рассчитывая увидеть за спиной Марьяну, и каменею, заметив Свиридову у порога. Пошатываясь, Нана, не моргая, смотрит на меня в упор. Крепко обхватив себя руками, рвано дышит. Белокурые локоны её растрёпаны, нос распух от слёз, а в глазах — слепое отчаяние.

Силюсь понять, что привело Марьяну ко мне в таком состоянии. Акции? Нет! За ними она бы пришла с высоко поднятым носом и презрением во взгляде. Любовь? И снова мимо! На любимых смотрят иначе. С тёплом, желанием, нежностью. Нана же готова меня убить! Тогда что? Какую игру затеяла Свиридова на сей раз?

— Отвечай, Моррис! — требует громче, а потом словно по щелчку пальцев отмирает и начинает судорожно осматривать гостиничный номер. — Куда ты её спрятал, сволочь?

— Нана, о чём ты говоришь? Что случилось? — делаю шаг навстречу, продолжая сжимать пальцами лоб. — Зачем ты пришла?

— А то ты не знаешь? — огрызается, а сама бежит к ванной комнате. Распахивает настежь дверь, осматривает каждый угол. Затем несётся к шкафу-купе. Раздвигает створки, утробно воет, созерцая пустоту, с размаху бьёт по вешалкам и наконец оборачивается. Тыльной стороной ладони утирает нос и вся дрожит. Смотрит на меня затравленным волчонком и чего-то ждёт.

А мне, вопреки всему, обнять её хочется, к груди прижать, успокоить… Странное чувство, глупое. Знаю, что оттолкнёт. По глазам вижу, как я ей противен…

— Твоя взяла, Моррис! — шипит, не выдержав тишины между нами. — Я здесь! Я пришла! Постучала в твою чёртову дверь! – молотит неистово по шкафу, а потом рывком стягивает с себя свитер. — Ну? Ты этого хотел? — подцепив пяткой одной ноги другую, Нана скидывает с себя грязные кроссовки и пытается расстегнуть джинсы, но дрожащие пальцы ни черта её не слушаются.

— Что ты творишь? — не размыкая губ, спрашиваю глухо. Челюсти трещат от напряжения: ещё немного, и зубная эмаль начнёт крошиться во рту.

— Всего лишь исполняю твои требования! — бросает с вызовом и, наплевав на тугую пуговицу, снова смахивает с лица слёзы, а потом идёт ко мне. Неровно, шатко, словно каждый шаг отдаётся нестерпимой болью. — Такой ты меня хотел видеть? Этого добивался?

Всё, что могу, — монотонно мотать головой. Я ничего не понимаю. Не верю. Не хочу так… Никогда не хотел!

— Ты выиграл, Ветров! — Марьяна подходит ко мне вплотную. Тонкая, ранимая, почти прозрачная. И только взгляд её играет всеми оттенками ненависти. — Я сдаюсь!

— Нана, — мой шёпот на грани, как и я сам.

Хочу обнять мою девочку и в то же время свернуть её тонкую шею. Тянусь к ней, хоть и знаю, что обожгусь! Пальцами касаюсь спутанных волос, что прилипли к щеке. От мимолётного прикосновения насквозь прошибает током. Нана моя зависимость! Мой спасительный свет и губительная тьма! Моя боль и единственная в жизни любовь!