Слово Ветра (СИ) - Гордеева Алиса. Страница 50

— Ты его главная глупость! — Грачёв отталкивает меня от себя и, сцепив руки за затылком, снова принимается ходить взад и вперёд. — А я, идиот, размечтался! Уши развесил! Поверил тебе, сука! Думал, сейчас передам старику, улыбку твою довольную с авиабилетами Ветру под нос суну, он и улетит домой. Подальше от тебя, от опасности, от себя самого. А теперь что?

— Ещё не поздно, Грачёв! — глотая слёзы, подбегаю к парню. — Отсюда до аэропорта минут пятнадцать: купим билеты, сделаем фото, я даже улыбнусь — всё, как тебе надо. Только спаси Саву!

— Ты себя слышишь, Свиридова? — мотает головой Федя. — Это ж не спасение получается, а так — отсрочка неизбежного. Ты хоть представляешь, как Ветра шибанёт, когда он узнает? А он узнает! Я сам расскажу рано или поздно. Не умею я жить во лжи, не смогу!

— Ладно, — прикрываю глаза, чтобы мысли собрать воедино. — Мы с тобой сейчас время тратим впустую. Тебе обратно надо. Хочешь, поехали вместе.

— Нечего тебе рядом с Ветром делать!

— Тогда в гостиницу.

— На раз-два тебя в ней найдут!

— Можно, к матери. Она, правда, первая сдаст, если что…

— Такой себе вариант, — обречённо усмехается Федя, и я вместе с ним.

— В машину садись. Живо! — командует спустя мгновение. — Есть у меня одна идея.

Мы снова куда-то едем. Из коттеджного посёлка Осиных возвращаемся в город. Нарушая правила, несёмся по центральной улице, а потом по новой сворачиваем на трассу, правда, уже в другом направлении. В бьющей по вискам тишине минут двадцать мчим мимо каких-то сёл и деревень, пока возле покосившегося указателя не съезжаем на размытую дождями грунтовку. Машину заносит. Трясёт на ухабах. Грязь ошмётками залепляет стёкла. Федина брань приглушённым рыком разлетается по салону и, разумеется, всё это будит Марусю. Кроха испуганно хлопает глазками, цепляется за меня, начинает хныкать. А все мои уговоры — ещё немного потерпеть — пролетают мимо её детских ушек. Взрослые игры моей девочке явно не по душе!

— Долго ещё? — одной рукой цепляясь за поручень, второй силюсь уберечь Маруську от падения.

— Приехали! — тараторит Федя и мигает фарами.

В этих переливах с трудом различаю старый деревянный дом, посеревший от времени, но весьма крепкий и ухоженный. Здесь совершенно точно кто-то живет. И этот кто-то явно с руками.

Не проходит и минуты, как в одном из окон загорается свет, а за шторой вырисовывается массивный силуэт.

— Пошли! — верховодит Грачёв и первым запускает в салон странный запах прелого сена и удушливого дыма, да надрывный лай местных псов. — Поживёте здесь! Это тебе, конечно, не Израиль, но грязи целебной хоть отбавляй!

— Как смешно! — ёрничаю в ответ и, уговаривая Русю не капризничать, следом выбираюсь на улицу.

— Предупреждаю на берегу, — Грачёв, со знанием дела перепрыгивая лужи, ведёт нас за собой к калитке дома. — Мобильная связь в деревне не ловит. Дальше ста метров от избы тебе отходить запрещено. Хозяин — парень суровый, так что капризы свои попридержи в узде. Ясно?

— А как…

— Связь со мной будешь держать через Рыжего, – перебивает Федя.

— И кто такой этот Рыжий? — мне становится всё страшнее приближаться к дому: не убежище, а исправительная колония какая-то.

— А Рыжий это я! — доносится со стороны крыльца мягкий голос молодого человека, в котором я без труда узнаю Костю — завхоза из детского дома.

— Кося! – как по команде вырывается из моих рук маленькая егоза и прямо по лужам несётся к толстяку. — Кося! Кося!

— Маруська! Солнышко моё конопатое! — тот не задумываясь подхватывает кроху на руки и начинает кружить. — Вот это встреча! Вот это, Федька, удивил!

Впрочем, и с лица Грачёва удивление можно черпать половником!

Глава 19. Привет из прошлого

Савелий.

«Ой, то не вечер, то не вечер.

Ой мне малым-мало спалось».

Я готов биться головой об стену или даже придушить этого обдолбанного бомжа, что помимо смрадного запаха источает фальшивый вой вместо пения. Раскинувшись напротив меня, он отчаянно брызжет слюной и сквозь гнилые зубы орёт всё громче.

«Мне малым-мало спалось,

Ой, да во сне привиделось…»

С силой бью руками по ушам. Я больше не в состоянии терпеть эту пытку! В очередной раз вскакиваю с зелёного подобия лавки и подлетаю к решётке. Та грязная, местами с облупившейся краской, как, впрочем, и всё вокруг. Это не камера, а исчадие ада!

«Ой, налетели ветры злые

Да с восточной стороны,

Да сорвали темну шапку

Ой, да с моей буйной головы».

Бомжеватого вида мужик тем временем начинает откровенно орать, а не просто завывать заунывную мелодию. Какой смысл мне сейчас звать ментов? Всё равно не услышат!

— Пожалуйста! Прекратите! — оборачиваюсь к соседу по камере и, прикрыв глаза, съезжаю по решётке на пол.

Я сижу в обезьяннике уже сутки! Чёртовы двадцать четыре часа! Мне не дают позвонить, толком даже не пытаются объяснить, за что задержали! Какой там адвокат, какие права? Я отчаянно задыхаюсь от вони полоумного соседа и медленно схожу с ума…

— Не боись, сынок! Прорвёмся! — хрипит пьянчуга и с новой силой начинает басить не в ноты.

«А есаул догадлив был,

Он сумел сон мой разгадать.

Ой, пропадёт, он говорил,

Твоя буйна голова».

Тихо вою. От бессилия своего поганого. От тяжести чугунной в голове. От страха за мою Нану…

Что бы она ни наплела мне там в номере, я не верю ни единому её слову. Не хочу верить! Не могу! И в то же время понимаю, что вдали от меня ей будет безопаснее. Наверно! Дьявол, да заткнётся когда-нибудь этот урод?

Сидя на холодном полу, облокачиваюсь на согнутые колени, и ,опустив голову вниз, молю небеса за мою девочку: лишь бы добралась, лишь бы уехала! И снова скулю раненым зверем: больше чем от невыносимой вони я задыхаюсь от неизвестности!

— Я требую, чтобы мне дали позвонить! — металлический скрип решётки смешивается с моим утробным рычанием.

Я снова на ногах. Снова не ведаю покоя. Снова ищу выход! Но его нет…

— Тихо там! Оба! — доносится чей-то бас в ответ, но ничего не меняется: моему безумию нет ни конца, ни края.

Меня скрутили почти сразу, как тачка Грачёва с девчонками на заднем сидении скрылась из виду. Я до последнего верил, что Нана вернётся. Обратит в шутку свои слова, позволит мне самому укрыть её от опасности. Из окна следил за каждым её шагом и, вопреки всему, шептал «люблю». Но Нана так и не услышала. Моя упрямица в очередной раз всё решила за меня.

Помню, как отчаянно перекрыл собой выход, пока Нана собирала вещи, как решительно не хотел её отпускать… Да что там? Не мог! В тот момент преисполненный жгучей обидой и каким-то отчаянием я почти поверил в её обман, но готов был силой удерживать рядом, любить за двоих, до последнего вздоха оберегать её. Да наверное, и удержал бы! Чёрт, к себе бы привязал верёвками, если нужно!

Но Федька настоял на своём… Одной фразой «с тобой ей опасно» сломал мою броню. Поклялся, засранец, что защитит! Убережёт! Спрячет! И я поверил… В конечном счёте ублюдкам нужен я, а значит, находиться рядом со мной девочкам и вправду ни к чему.

Пока Грачёв увозил моё счастье в чужие лапы, я загибался от раздирающей душу боли, сгорал от ревности и, проклиная прошлое, пытался вспомнить, что сделал не так, где оступился, когда разжёг эту смертоносную ненависть к себе… Пусто!

Сидя на стареньком диване, от которого всё ещё веяло самой волшебной в моей жизни ночью, я раз за разом прокручивал в голове варианты своих дальнейших действий, продумывал каждый шаг. Немного рвано, порой упуская детали… Но иначе в моём состоянии не получалось. Отвести беду от Марьяны — единственное, что вертелось в мозгах. Поднять на ноги всех, кого знаю, подключить связи Чертова, пока старик в больнице, но главное — больше не прятаться под американским именем. Кому там понадобился Ветров? Вот он я! Получите – распишитесь! Но всё, что успел, — это выбежать на улицу… А дальше, как в кошмарном сне: руки за спину, наручники, камера…