Слово Ветра (СИ) - Гордеева Алиса. Страница 61

— Ни души, — констатирует Федя, паркуясь у обгоревшего крыльца.

— Вижу, — киваю разочарованно.

Выбитые окна, обугленные стены, полное отсутствие мебели внутри — небольшое здание в два этажа просматривается насквозь. И все же я выхожу.

В нос ударяет утренняя прохлада с ароматом смолистой древесины и приглушенный запах сырости. Здесь и гарью-то давно не воняет — выветрилось.

— Надо было ехать к заводу, — следом за мной выскакивает из машины Федя.

— Сейчас поедем, — даю добро, а сам по увядшей листве обхожу здание круго́м, заглядывая в каждое окно.

— Ветер! — горланит Федя. — Мы зря время тратим! Здесь с лета никого не было.

— Сейчас! — ору в ответ и продолжаю осматриваться, но никаких признаков присутствия здесь Булатова или Наны не нахожу.

Обойдя здание по периметру, возвращаюсь к Феде.

— Пусто? — спрашивает тот.

— Пусто! — с щемящей досадой киваю.

— Надо Осину отбой дать. Пусть лучше на завод едет, чем сюда.

— Надо, — соглашаюсь и, не откладывая в долгий ящик, набираю номер Сергея Петровича. — Не ловит! — бросаю между делом, продолжая бегать взглядом по заброшенным стенам клиники.

— Не ловит, — подтверждает мои слова Грачев, тут же попробовав набрать Осина со своего телефона, а меня как током бьёт от его слов.

— Федя, она здесь! Я чувствую!

Ноги сами несут меня к зданию клиники. Снова.

— Где здесь-то? — в спину вскрикивает Грачев и нехотя идет за мной.

— Не знаю! — бросаю на ходу и по некогда белоснежному крыльцу захожу внутрь.

Отсюда здание просматривается в разы лучше: тут холл просторный, стойка администратора, там кабинеты или палаты — не знаю. Это место больше похоже на мини-отель, нежели клинику для психов и наркоманов.

— Марьяна! — ору отчаянно, так что голос мой, отлетая от пустых стен, разносится эхом по сосновому бору на километры вокруг.

— Марьяна! — не унимаясь, со слепым отчаянием на душе по новой осматриваю каждый угол.

— Ветер! — гаркает Федя. — Поехали! А то всех зверей в лесу распугаешь.

— Федька! — резко развернувшись на голос парня, хватаюсь за голову. — А и правда, тут слышимость отменная, да и сама больничка размером с коттедж. Скажи мне, как про Булатова могли забыть? Здесь же всё на виду!

— Осин же сказал, что это, возможно, только слухи.

— А еще он говорил про палату одиночную, помнишь? Без окон, без дверей…

Жадно оглядываюсь, до конца не понимая, что ищу, но что-то в моей голове не сходится: здесь есть туалеты, душевая, небольшая каморка по типу кладовой под лестницей, но ничего, чтобы хоть смутно напоминало карцер. Да, черт побери, тут повсюду такие огромные окна, что сбежать в случае чего, смог бы любой псих при желании.

— Здесь что-то не так! — рву на башке волосы, продолжая исследовать каждый закоулок бывшей психушки: нет, мне повезло, и подобные заведения я видел раньше только в кино. Но если подумать логически… — Федь, разве не должны в таком месте стоять решетки на окнах?

— Ветер, да угомонись ты! — Грачев кладет мне руку на плечо и сжимает то до боли, возвращая меня в реальность. — Быть может, и не было никакой психушки, а Антон этот и в самом деле разбился!

— Наверно, ты прав!

Я вынужден согласиться.

— Прав, конечно, — негодует Федя и, хлопнув меня по спине, идет к выходу. — Поехали уже!

— Да-да! Сейчас, — в очередной раз киваю, а сам продолжаю осматриваться.

— Не могу я здесь, — ворчит Грачев и, махнув на меня рукой, уходит, а я снова иду к лестнице.

— Не вздумай, Ветер! — доносится уже с крыльца голос друга, сто́ит мне занести ногу на ступеньку. — Обвалится все к чертям собачьим! Кто его знает, как перекрытия пострадали. И отсюда видно, что там никого.

Понимаю, что Федя прав: второй этаж — копия первого, и тоже весь на просвет. Но чертово отчаяние достигает своего апогея: я так хочу найти Нану живой, что готов ухватиться за любую соломинку.

— Сава, время! — напоминает Федя, но я всё никак не могу уйти: в сотый раз обхожу каждую комнату, выглядываю в окна, стучу по перекрытиям в просторном холле. А потом, навалившись спиной на обгоревшую стену, медленно сползаю на грязный пол. Зажав голову, закрываю глаза и тихо повторяю: “Нана”. Знаю, что она не услышит, но иначе просто не умею: звать ее по имени шепотом, когда на душе сгущаются тучи, — моя привычка еще с детства.

— Черт тебя подери, Ветер! — фигура Грачева снова вырастает на пороге. Он ворчит, пытается достучаться до меня, не скупясь на выражения, и со всей дури подпинывает какую-то головёшку. Та с грохотом падает в паре метров от меня, сбоку от лестницы. Смотрю на нее отрешенно и, честно, не знаю, что делать дальше, куда идти, где искать мою девочку: мысли как отрезало, а что-то внутри меня трещит и ни в какую из этого места не отпускает.

— Десять минут, Ветер! А потом бери себя на хрен в руки! — прекращает греметь Федя и, наконец, дает мне время собраться с силами. — Жду тебя в машине.

Не знаю, сколько я так сижу: минуту, две, пять. Время в стенах этого странного здания течет в каком-то своем заторможенном ритме. Я продолжаю разглядывать обожжённую дощечку и в голове прокручивать непонятные слова моей девочки, пока чуть поодаль не замечаю скомканный листок бумаги. Маленький, невзрачный, но в отличие от всего в этом месте — сухой и чистый.

— Она здесь! — ору как резаный, когда, развернув клочок бумаги, обнаруживаю талончик на вчерашнее число в регистратуру городской стоматологии. — Здесь!

Но Федя списывает мои крики на очередную истерику и, уцепившись за руль, понуро качает головой - не верит! Да я и сам ни черта не верю, но вот оно доказательство — скомкано в моих руках.

Я по новой оббега́ю каждый закоулок. Вопреки предупреждениям Феди, поднимаюсь на второй этаж. Тот кажется просторнее, но я списываю это на массивную лестницу, раскинувшуюся по центру первого. И только когда спускаюсь, вспоминаю про небольшую каморку под ней. Заваленная всяким хламом она показалась мне настолько маленькой, что я сразу списал ее со счетов. Теперь же, вооружившись мобильным фонариком, понимаю, что зря.

— Федя! — голос срывается в хрип от волнения. — Тут дверь, слышишь?

Не дожидаясь ответа, я дергаю ту за ручку. Дверь поддается, но с треском, словно что-то удерживает ее с обратной стороны. Тяну сильнее. Слышу, как это что-то падает и с металлическим грохотом катится куда-то вниз.

— Тут есть лестница! — задыхаясь от волнения, кричу Феде, а сам, подсвечивая себе дорогу фонариком, спешу спуститься.

Цокольный этаж здания разительно отличается от верхушки. Здесь темно. Очень. Совершенно нет окон и воздух до тошноты спертый. Наверно, в былые времена эту проблему решали кондиционеры и хорошее освещение, но сейчас запах гари, смешанный с подвальной вонью и чем-то еще до боли знакомым, настолько силен и омерзителен, что с ходу начинает щипать глаза. Воздуха не хватает, а всякий хлам под ногами, так и норовит лишить равновесия. Но это все неважно! Главное, найти мою девочку!

— Нана! — я снова рву горло, а потом замедляю шаг, чтобы наверняка услышать ответ.

— Нана! — мне кажется, или там, вдалеке, что-то брякает.

— Нана! — запинаясь о наваленные на полу обуглившиеся вещи, несусь на звук и в какой-то момент забываю про осторожность. Да что там! Я забываю обо всем, когда за одной из металлических дверей нахожу Марьяну.

Прикованная к стулу, она сидит, вся скукожившись от боли и холода, по центру небольшого помещения и с ужасом смотрит на меня. Взгляд потерянный, запуганный, пустой. И чем ближе я подхожу, тем больше слез скапливается в уголках любимых глаз.

— Нана! — слетает на выдохе, полное необъятной радости и щемящей боли. Я наконец могу вздохнуть всей грудью, осознавая, что моя девочка жива: я успел, нашел, спасу! Но в то же время мне хочется выть от увиденного. Я не солгу, если скажу: эта ночь была самой страшной в жизни моей Наны. Ее лицо все черное, то ли от сажи, то ли от грязи — в темноте толком не разобрать. На щеках блестят слезы, а губы со следами запекшейся на них крови нервно дрожат.